– Со слухом плохо? – поддержал я байкера. – Бросай ружье, кому говорят!
– Где мой брат? – пролепетал трактирщик, дрожащими руками ставя двустволку к стене. – Что вы с ним сделали?
– Я здесь, Казимир! – откликнулся Юзеф, все это время прятавшийся в гараже. Одет он был так же, как и братец – в меховые сапоги, тулуп и кальсоны, – и потому успел уже изрядно продрогнуть. Увиденное им поле брани привело его в неменьший ужас: – О Господи, за что мне такое наказание! Что же вы натворили, убийцы! Что с нами теперь будет!
– Заткнись! – прикрикнул на Юзефа Михаил и огрел его по спине тростью. – Мой друг сегодня чрезвычайно добр, так что все пока живы. А если кто умрет, виноват в этом будешь только ты! Быстро дуй за лекарем! И не вздумай тащить за собой Добровольцев Креста!
И снова наподдал ему тростью для расторопности. Юзеф побежал в трактир одеться потеплее и едва отбился в дверях от разбуженных выстрелами обеспокоенных торговцев. Все они желали знать, не байкеры ли напали на гаражи. Из-за спин коммерсантов выглядывали рекруты. Однако они волновались куда меньше, поскольку наверняка догадывались о причине стрельбы. Вмешиваться в конфликт рекруты не собирались. Разве охота им было рисковать ради тех, кто вез их под пули норманнов?
– Расступись! – раздался вдруг позади торговцев и рекрутов грозный окрик. – Расступись, я приказываю!..
Публика послушно отхлынула, и во двор выскочил взъерошенный Конрад Фридрихович, сжимавший в каждой руке по маленькому «вальтеру», взятому им не иначе как из своего багажа. Вид у коротышки был крайне воинственный. Продолжайся сейчас у гаражей перестрелка, Конрад без раздумий бросился бы в горнило боя – я знал, что отваги этому человечку было не занимать.
– П…ц деревне! – схватился за голову Михаил, завидев бегущего к нам во всеоружии Конрада. – Эй, юноша, заводи свою колымагу – проваливаем отсюда к чертовой матери!..
– Что случилось, разлюбезнейшие? – спросил запыхавшийся коротышка, глядя на поверженных «мундиров», которые уже пришли в себя и теперь, скрипя зубами от боли, наперебой костерили нас на чем свет стоит.
– Что случилось, того уже не изменишь, – проворчал я и крикнул рекрутам, чтобы те оттащили раненых в помещение. Рекруты с неохотой подчинились.
– Дядюшка Войцех, спрячьте, пожалуйста, оружие – вы меня нервируете, – попросил Михаил припоздавшего карателя. – И вообще, кто вам его выдал?
– Это – из моей домашней коллекции, – признался Конрад, рассовывая пистолеты по наплечным кобурам, точно таким же, как у меня. – Так мне объяснят наконец, что я пропустил?..
– Не волнуйтесь, дядюшка Войцех, вы абсолютно ничего не пропустили, – заверил его контрразведчик. – Главное веселье еще впереди…
6
Побратима с недавних пор было просто не узнать. Буквально за несколько дней Лотар преобразился из скромного носителя священной секиры, топчущегося в тени своего отца, в настоящего властного форинга. Теперь Ярослав даже не всегда осмеливался первым начинать с Лотаром разговор: беспокоился, что подумают их дружинники, когда увидят, что хольд, пусть и старший, вот так, панибратски, беседует с форингом. Дружба дружбой, но субординацию надо соблюдать. Иначе какой пример они будут подавать своим фьольменнам?
Лотар был произведен в форинги перед вступлением Вороньего Когтя в Берн. В этом городе и начинался Центральный Торговый Путь – широкое шоссе, проложенное через Альпы и заканчивающееся во Флоренции, месте слияния трех Торговых Путей, ведущих из Европы на Апеннины. Всю дорогу от Базеля до Берна конунг размышлял над просьбой сына, советовался с Фенриром, ярлами, а также богами, чье мнение на сей счет также должно было учитываться. Что конкретно сообщил дроттину Сверкающий Хьюки, знал только Торвальд, но весть та оказалась доброй, это бесспорно.
На следующее утро после разговора с «советником» конунг назначил общий сбор дружин, на котором перед лицом братьев объявил о своем решении.
Сначала Торвальд зачитал указ о формировании отдельной дружины дренгов. Дренгами называли всех молодых норманнов, в том числе и тех, кто уже отрастил бороды, но будучи самым младшим или неопытным членом своей дружины, все еще не заслужил к себе полноценного уважения. Отныне под определение «дренг» подпадали лишь фьольменны, не достигшие возраста двадцати двух лет, а само это понятие переходило в разряд официальных. Многие великовозрастные «дренги» после такого известия воспрянули духом: теперь никто не имел права дразнить их опостылевшим прозвищем. Служба дренгов в рядах обычных дружин отныне разрешалась лишь по достижении воинами необходимой возрастной границы.
Затем Вороний Коготь представил войску нового форинга молодежной дружины и по традиции предложил высказаться несогласным. Сегодня желающих выступить не нашлось. «Старики» – те, кому пришлась не по нраву воля конунга, – предпочли воздержаться: вопрос был не столь существенен, чтобы портить из-за него отношения с дроттином. Среди молодежи, которую решение о разделении дружин по возрастному признаку касалось напрямую, недовольных, разумеется, имелось больше. Однако, видя, что на поддержку «стариков» уповать не приходится, дренги также попридержали языки. Торвальд остался удовлетворен – с этой минуты мнением несогласных можно было пренебречь.
После этого молодой форинг новоиспеченной дружины дал публичную клятву на крови, что должно было подтвердить оказанное ему доверие. Братья ответили ему криками одобрения, не смолкавшими несколько минут. Особо старались самые молодые, кому предстояло служить под командованием Лотара еще долгий срок. Теперь у дренгов появился покровитель, готовый защищать их непосредственные интересы перед «стариками», ранее зачастую пренебрегавшими мнением молодежи.
Никакой дискриминации в отношении бойцов молодежной дружины вроде бы не предвиделось. Все без исключения дренги подчинялись общепринятым законам, равно как и отвечали по всей их строгости. Форинг Лотар обладал правом голоса на совете ярлов, а его подчиненные могли в свою очередь высказывать ему в открытую свое мнение. Но поскольку окончательным распределением обязанностей занимался все-таки Грингсон, дренгам не приходилось особо надеяться, что им доверят выполнять ключевые задачи.
Но шанс доказать свою боеспособность дренги все же получили, и его никак нельзя было назвать легким.
Разгром Крестоносцев под Базелем вызвал в Ватикане серьезное замешательство. Крепкий щит, обязанный надежно перекрыть все пути норманнов на Апеннины, был изрублен в щепу, отчего Ватиканскую епархию захлестнула паника. По Западному и Восточному Торговому Пути потянулись беженцы. Они старались скрыться с полуострова, пока Грингсон полностью не отрезал все дороги, ведущие на материк. Но на Центральном Пути от Берна до Милана поток беженцев из Швейцарии двигался в противоположную сторону, чтобы затем разветвиться в двух направлениях: на запад и восток.
Едва весть о поражении Крестоносцев достигла Берна, город опустел за сутки. Однако не все горожане бежали на юг. Полковник Штерн – главный наставник местной Академии Защитников Веры – посчитал бегство унизительным и забаррикадировался с частью своих воспитанников в стенах учебного заведения. Чем был вызван героизм престарелого полковника, выяснилось позже. Штерн никого не обязывал оставаться в Берне вместе с ним, но среди кадетов и преподавателей отыскалось немало поддержавших его поступок добровольцев. Остальная часть учеников и наставников отступила из города вслед за беженцами. Превратив за короткий срок свою альма-матер в крепость, самоотверженные кадеты стали последним препятствием, мешающим норманнам ступить на Центральный Торговый Путь.
Вороний Коготь мог при желании стереть строптивую Академию одним точным выстрелом из трофейной гаубицы, но конунг по достоинству оценил мужество полковника Штерна и его воспитанников.
– Эти храбрецы, несомненно, выкованы с нами из одной стали, – изрек Грингсон, выслушав доклад вернувшейся из Берна разведгруппы. – Давайте уважим их выбор – все они, несомненно, приглянутся крылатым девам смерти. Видар найдет для этих отважных воинов место за своим столом.
Вооружение кадетов состояло в основном из табельных винтовок и пары пулеметов. «Датская Сотня» растерзала бы юных бойцов Штерна голыми руками, но Фенрир и форинги остальных дружин решили дать возможность отличиться рвущимся в бой дренгам.
Лотару не требовалось напоминать, что на все про все его дружине отводится максимум полдня. Торвальдсон пообещал доставить отцу голову строптивого полковника через три часа. Конунг хмыкнул, но промолчал – обещание сына было дерзким, и от этого на Лотара ложилась двойная ответственность. А он намеревался за все спросить с хольдов, которые таких обещаний не давали, что, впрочем, не имело для молодого форинга значения. Он осуществил свою давнюю мечту и теперь командовал не только дружиной, но и Ярославом. И сегодня княжичу приходилось беспрекословно подчиняться воле побратима…
– Ну что, брат? – стараясь перекричать стрельбу, окликнул Лотар Ярослава. – Начнем?
– Погоди пару минут! – отозвался тот. – Энунд и его дренги еще не выбрались на крышу!
– Не важно! Нам надо успеть занять позиции до того, как они начнут! – Глаза форинга блестели хищным огнем готового к прыжку зверя. – Ты не забыл? У нас осталось полчаса! Если за это время я не отрежу Штерну голову, тебе придется отрезать мою и отнести ее в лагерь в качестве извинений за опоздание! Короче, я считаю до пяти, и мы входим! Раз!..
Готовые к атаке дренги дружно подобрались.
– Дьявол! – вполголоса ругнулся княжич чуждым среди язычников ругательством. – Похоже, брат вконец спятил!..
Штурм Академии начался за здравие и мог бы такими темпами завершиться еще час назад. Но выжившие кадеты, их наставники и сам полковник Штерн отступили в главную аудиторию, занимавшую практически весь третий этаж и рассчитанную почти на тысячу человек. Выстроив на галерке высокую, почти под потолок, баррикаду, Защитники укрепились на этой «высоте» и с успехом отражали атаки дренгов, штурмующих аудиторию через два входа по бокам кафедры. За спинами кадетов находилось лишь небольшое хозяйственное помещение без окон. Оттуда загнанным в угол воспитанникам Академии деваться было уже некуда.
«Радгриды» и «Ротатоски» дружинников, на которых те прорвались к Академии, взяли ее в кольцо и сейчас контролировали не только прилегающую к ней территорию, но и фактически весь первый этаж, держа окна на прицеле пушек и пулеметов. Таким образом была почти полностью зачищена нижняя часть здания: установленные на бронетехнике орудия подавили пулеметные гнезда противника и вытеснили его на верхние этажи, позволив норманнам войти в Академию через парадные ворота.
Оставшиеся со Штерном кадеты – в большинстве своем ровесники дренгов – были помешаны на героической смерти, поэтому не слишком заботились о грамотной обороне. Воевать с ними оказалось одновременно и легко и трудно. Многим кадетам так не терпелось пасть смертью храбрых, что они кидались в штыковую, даже когда у них еще оставались патроны. Расправляться с такими безумцами было просто, если дренги вовремя замечали несущихся к ним по коридорам Академии самоубийц с винтовками наперевес. Но частенько выходило так, что впавшие в предсмертный раж кадеты, отлично знавшие планировку здания, набрасывались на норманнов из укромных местечек, после чего начинали стрелять и орудовать штыком направо и налево. Эти юные дьяволы были наиболее опасны, и вскоре дошло до того, что дренги начали издалека стрелять по запертым дверям, шкафам и прочим потенциальным укрытиям, где могли скрываться враги. И зачастую подобная тактика приносила плоды.
То, чем сейчас занималась дружина Лотара, больше напоминало не штурм, а подавление бунта в психиатрической лечебнице, пациенты которой дорвались до оружия. Форинг понадеялся было, что справится с работой раньше срока, но последняя «экзаменационная» задача чуть не поставила Торвальдсона в тупик. Когда дружинники, потеряв несколько товарищей, что погибли в основном из-за неосторожности, добрались наконец до третьего этажа, они столкнулись уже с организованным сопротивлением. Да таким, которое заставило бы попотеть даже неистовых датчан.
Лотар, Ярослав и часть дружины засели у дверей аудитории и вели безрезультатную перестрелку с кадетами по ту сторону баррикады. Эти Защитники уже не рвались в самоубийственную контратаку, предпочитая не торопить смерть и наслаждаться жизнью столько, сколько костлявая им еще отмерит. Пороховой дым наполнял аудиторию, вяло выветриваясь через выбитые окна под потолком.
Именно к этим окнам и подкрадывались сейчас по крыше дружинники хольда Энунда. Они не собирались спускаться в аудиторию по веревкам и таким образом прорывать оборону врага, иначе их бы неминуемо перебили. Все, что от них требовалось, – это забросать баррикаду сверху бутылками с зажигательной смесью. Но Энунд почему-то запаздывал: либо все еще искал выход на крышу, либо не мог приноровиться для атаки – все же швырять бутылки в окна, свесившись с края крыши, было весьма рискованно. Лотар нервничал все сильнее, поскольку срок, отмеренный им самому себе, истекал…
– Пять! – громко скомандовал он и бросился в аудиторию, прямо под пули.
– Твою мать! – эхом откликнулся Ярослав и вместе с прочими дренгами рванул следом. Оставшиеся у дверей дружинники взялись прикрывать товарищей поверх голов шквальным огнем.
Защитники запоздало среагировали на финт атакующих и открыли стрельбу, когда те уже залегли среди парт и за кафедрой. Пули застучали по дереву; кто-то из шедших за побратимами дружинников зарычал от боли – похоже, бедолага не успел вовремя схорониться и нарвался на пулю.
Дренги Энунда мешкали.
Идти на баррикаду в лобовую атаку являлось чистой воды безумием, и Лотар, разумеется, не собирался жертвовать бойцами. Дренги лишь занимали выгодные позиции для стрельбы перед контратакой противника, которую должен был спровоцировать Энунд со товарищи. Ярослав прополз по ряду до ближайшего прохода, после чего собрался с духом, вскочил на ноги и рывком метнулся к стене, стреляя на ходу. Нырнув под прикрытие ярусной ступени, он заметил, что Лотар выбрал для себя позицию за массивной трибуной кафедры. Остальные дренги расположились от него неподалеку. Ярослав обнаружил, что он, оказывается, ближе всех подобрался к вражеской баррикаде. Можно было при желании приблизиться еще, на более выгодную позицию, только весь героический запал княжича, похоже, выгорел.
«Что мы творим! – мелькнуло в голове старшего хольда. – Одни безумцы воюют с другими! И Лотар тоже хорош! Подумаешь, задержался бы с головой Штерна на пару часов! Проклятый скандинав со своей проклятой принципиальностью! Нет уж, хватит! Выше не полезу!»
И правильно сделал, за что потом похвалил собственную прозорливость. Когда бойцам Энунда удалось-таки осуществить свою акцию, пара зажигательных бутылок угодила аккурат в то место, куда собирался перебежать Ярослав. Но остальные бутылки, брошенные в окна аудитории, разбились точно о баррикаду, сразу же жарко запылавшую с обоих краев.
Кадеты опомнились, когда дружинники Энунда уже перестали маячить в окнах и потому отстреливаться было поздно. Бесполезно было и тушить объятую пламенем баррикаду. Лотар все правильно рассчитал: среди идущих на смерть кадетов не нашлось желающих гореть заживо, и все они, отстреливаясь, ринулись через преграду и парты в последнюю атаку. Рассредоточившиеся вдоль стен и за кафедрой, дренги встретили атакующую волну врагов кинжальным огнем, безжалостно скосив кадетов еще до того, как те перешли в штыки…
В таком сражении Ярославу еще участвовать не доводилось. Это был не бой, а натуральная бойня. Одно дело, когда враг воюет с тобой по вполне понятным правилам, но как воспринимать такой массовый и на первый взгляд беспричинный суицид? Ради чего? Ради памяти погибших под Базелем старших товарищей? Но разве не разумнее было отомстить, отступив к Ватикану и влившись в ряды других воинских частей?
Подобное безрассудство совершенно не укладывалось в голове княжича. Но ни выбора, ни времени на раздумья у него не оставалось. И Ярослав, как и прочие дренги, методично расстреливал бегущих на него очумелых кадетов, стараясь не смотреть в их перекошенные смертельной яростью лица. Сегодня ему открылся еще один лик войны, о котором он раньше не подозревал. Сколько же их было в действительности? Пожалуй, побольше, чем у самого Локи…
Расправа продлилась недолго. Вскоре весь зал был усеян телами кадетов. Еще недавно в этой аудитории их обучали воевать, и вряд ли кто-то из них тогда догадывался, что ему придется пасть смертью храбрых прямо в стенах родной Академии.
Помещение быстро наполнялось дымом, и многие из дренгов надрывно кашляли. Еще минута-другая, и здесь будет уже не продохнуть от гари. Лотар и прочие носились как ошалелые среди убитых и раненых кадетов, разыскивая полковника Штерна. То и дело раздавались выстрелы: форинг приказал бойцам оказывать раненым врагам знаменитое норманнское милосердие и сам не скупился на него.
Ярослав хотел сделать вид, что ему стало дурно от дыма, и под этим предлогом покинуть поле бойни, но вдруг его внимание привлекло какое-то движение по другую сторону баррикады. Княжич снова вскинул оружие. Да, Ярославу не нравилось воевать со своими ровесниками, и в глубине души он им даже сочувствовал. Но если в аудитории еще остались выжившие враги, во избежание угрозы с ними нужно было разделаться.
Выпрыгивая из-за горящей баррикады, кадеты успели основательно развалить ее, проделав в нагромождении мебели проход. Держа автомат наготове, Ярослав ворвался за опустевшее вражеское укрепление, желая поскорее довершить расправу, что не вызывала у него ничего, кроме отвращения.