– И вы организовали встречу только для того, чтобы уведомить нас о гибели Лотара Торвальдсона и заявить, что мы здесь ни при чем? – с недоверием осведомился Густав.
– Разумеется, нет, Охотник. Это лишь первое, что мне необходимо тебе передать. Второе: вчера мой конунг принял решение прекратить войну, снять осаду и увести наши войска в Скандинавию. Вам будут возвращены все захваченные нами города, а также часть вашего тяжелого вооружения и техники. В будущем мы также согласны выслушать все ваши претензии к нам, а возможно, и удовлетворить некоторые из них. Мой конунг признает эту войну ошибочной, так что можете с сегодняшнего дня считать ее оконченной. Таково наше слово.
Густав хмыкнул и, скрестив руки на груди, озадаченно прошелся взад-вперед: заявление «башмачников» явилось для него несомненным сюрпризом. Судя по всему, Ларсен готовился к иным предложениям: о капитуляции, выкупе или обмене пленными. О том, как следует реагировать на мирную инициативу Вороньего Когтя, Ларсена явно не инструктировали.
Миротворчество было несвойственно норманнам, и Охотник сразу учуял в этом провокацию. И сейчас Густав спешно пытался определить, в чем именно заключается подвох. Безусловно, для конунга смерть единородного сына – тяжелое потрясение. Но как-то не верилось, чтобы Грингсон, хоть и получивший по загривку у Главных ворот Цитадели, однако все еще обладающий внушительными силами, пошел на попятную. С другой стороны, стены Ватикана все так же продолжали оставаться неприступными. Осознание этого факта плюс гибель сына могли побудить Торвальда принять столь нелегкое для него решение. В любом случае Ларсен обязан был сначала поставить в известность Пророка, а уже потом давать Фенриру конкретный ответ.
– Вы могли покинуть нашу страну и без предупреждения, – вымолвил наконец Ларсен. – Но раз уж мы с тобой, форинг, находимся здесь, значит, твой конунг хочет выдвинуть Его Наисвятейшеству какие-то условия. Вам необходим выкуп или вы потребуете освободить сына русского князя, взятого нами в плен несколько дней назад?
– Нам не нужно выкупа, Охотник, – ответил Фенрир. – Скажу тебе откровенно: наши воины неплохо похозяйничали в Роттердаме, Дюссельдорфе и других городах. Очень многие из дружинников стали в этом походе богачами, и сегодня им уже не хочется лезть на ватиканские стены. Мой конунг не прекратил бы войну, если бы сегодня на этом не настаивало большинство ярлов. Что же касается хольда Ярослава, то поступайте с ним на свое усмотрение. Мы, конечно, будем признательны, если в знак доброй воли вы отпустите сына Петербургского князя, но в случае вашего отказа не настаиваем на передаче пленника. Ярослав – ваш заложник. И раз уж вы оставили хольда в живых, значит, вправе потребовать за него выкуп непосредственно у его отца. Так гласят наши военные законы.
– А ваши претензии насчет якобы присвоенной нами священной реликвии ваших богов?
– Эта тема также закрыта. Мы не требуем больше выдать нам Гьяллахорн. На последнем совете ярлов было высказано мнение, что у вас попросту нет божественного рога, а мы излишне доверяли непроверенным слухам. В противном случае вы могли бы уже давно остановить эту войну. Безусловно, Гьяллахорн обладает огромной ценностью, но Пророку идти ради него на такие жертвы было бы неразумно.
– Долго же вы приходили к этому выводу! – вырвалось у Ларсена, но Горм пропустил его резкий комментарий мимо ушей.
– Мой конунг согласился с этой точкой зрения и приказал снять осаду, – продолжал форинг. – Нам необходимо от вас только одно – мы просим пропустить через Ватикан, к морю, траурную ладью с телом Лотара Торвальдсона. После этого мы отправимся на север тем же маршрутом, каким пришли. Согласись, не слишком обременительная просьба в обмен на прекращение войны.
– Траурную ладью? – переспросил Густав. – Да, я слышал о вашем похоронном обряде, корни которого теряются в глубокой древности. Траурной ладьи удостаиваются лишь лучшие из вас. Должно быть, величественное зрелище: уплывающий на закат старинный деревянный корабль, который вскоре сгорает и уходит на дно. Надо признать, вы, язычники, не лишены чувства прекрасного.
– Польщен твоей осведомленностью о наших традициях, Охотник. – Горм счел должным кивнуть в знак признательности. – Ты знакомился с ними из любопытства или по долгу службы?
– Разумеется по службе, форинг, – ответил Густав. – Изучать языческие обряды из любопытства было бы кощунством над моей истинной верой. Да, я действительно неплохо осведомлен о многих ваших обычаях. Знаю, что перед отплытием траурная ладья под завязку нагружается вином, провизией и другими вещами, без которых славному воину будет несолидно появляться в Валгалле. А также я весьма наслышан о том, что на траурных ладьях вы часто занимаетесь человеческими жертвоприношениями, сжигая живых людей вместе с мертвецами.
– Здесь ты, Охотник, заблуждаешься, – возразил Фенрир. – Вероятно, в древности так оно и было, но сегодня на траурной ладье люди не приносятся в жертву богам. Все, кто сопровождают эйнхериев в их последнее плавание, – добровольцы, которых называют ледсагарами. Ледсагары не принадлежат к воинам – по большей части это обычные слуги, – но они так же истово преданы нашей вере. И так же сильно стремятся попасть в чертоги Видара, чтобы там продолжать служить своему господину-эйнхерию. Для слуги вызваться быть ледсагаром – великая честь и единственный шанс войти в ворота Вальгирд, чтобы присоединиться к достойным из достойных.
– Сколько же ледсагаров вызвалось плыть на траурной ладье Лотара Торвальдсона? – поинтересовался Кувалда. На самом деле вопрос должен был прозвучать по-иному: «Сколько твоих дружинников, форинг, мы должны будем впустить в город через речные ворота?»
– Только один, – ответил Горм. – Он был отобран из десяти добровольцев, которые тоже рвались сопровождать Лотара в Валгаллу. Но мы не могли оказать честь всем желающим, поскольку не хотели вызывать у вас ненужных подозрений.
– Всего один человек для того, чтобы управлять старинным парусным кораблем, нагруженным, как хорошая торговая баржа? – не поверил Ларсен. – Да ваш ледсагар не проведет ладью по Тибру даже через город, не говоря уже о том, чтобы доплыть на ней до моря!
– Наши традиции не настолько консервативны, – сдержанно улыбнулся Горм. – Мы оснастим ладью двигателем и современным рулевым управлением, а парус на ней будет поднят только при выходе в море. Единственный взрывоопасный груз, который повезет с собой ледсагар, – это канистра с бензином. Из оружия – всего два традиционных ножа: один у покойного, другой у ледсагара. Итак, что мне передать моему конунгу? Мы договорились?
– Это решать только Его Наисвятейшеству, – отрезал Густав. – Однако, если он согласится на ваши условия, вам необходимо смириться с тем, что корабль и весь груз перед отправкой будут подвергнуты досмотру, а путь траурной ладьи до моря будет контролироваться. Также, прежде чем вашей ладье откроют речные ворота, вам придется отвести от Ватикана основную часть войск. Не исключено, что, помимо этих требований, Пророк выдвинет дополнительные, которые вам также предстоит в обязательном порядке выполнить.
– Мой конунг готов к подобным требованиям, – подтвердил Фенрир, – и вдобавок был бы очень признателен, если бы именно Охотники сопроводили траурную ладью к морю и не допустили в отношении ее провокаций со стороны Защитников Веры. Сам понимаешь, нервы у этих ребят на пределе, поэтому они могут, например, случайно пальнуть по ладье из орудия, даже вопреки приказу… И когда же Пророк даст нам окончательный ответ?
– Думаю, завтра, в течение дня вы его получите, – пообещал Густав. – Как только он у нас будет, мы выстрелим красной ракетой, после чего встречаемся через полчаса на этом же месте. Естественно, при условии, что все это время вы будете соблюдать перемирие и не устроите ночью очередную бомбардировку.
– Договорились. Я лично прослежу за тем, чтобы не было провокаций, – кивнул Горм, после чего указал на сопровождающего Ларсена бойца и попросил: – Но перед тем, как мы завершим встречу, я хотел бы перекинуться с тобой парой слов наедине.
– У меня нет секретов от братьев. Как наверняка и у тебя – от твоих. – Может быть, Ларсен и не отказался бы от предложения форинга, но, похоже, Охотник сомневался в том, что их приватная беседа останется в тайне. Переговоры находились в центре внимания всех ватиканских правительственных структур, поэтому не было никаких гарантий, что среди сопровождающих Густава не затесался человек, который шпионил за своим командиром. С тех пор как волею обстоятельств отряд Ларсена был переименован из Второго в Первый, проверки на благонадежность стали проходить в Братстве Охотников гораздо чаще и строже.
– Что ж, доверие – это похвально, – заметил Горм, тоже явно уловивший истинный смысл в ответе Густава. – В таком случае считай то, что я тебе сейчас скажу, моей личной благодарностью тебе и твоим братьям за содействие. Нам доподлинно известно, что отступник, за голову которого вы даете очень хорошее вознаграждение, находится сейчас в Ватикане. Речь идет о Стрелке Хенриксоне. С ним еще двое: некий человек по фамилии фон Циммер и его помощник Михаил. Первый – плешивый коротышка лет за пятьдесят, второй – упитанный шатен, чуть пониже и помоложе меня; сильно хромает на правую ногу, поэтому не расстается с тростью. Буду признателен, если именно ты разыщешь этих троих и уничтожишь их. Не важно как – или пристрели, или сдай Хенриксона с приятелями в магистрат, – главное, чтобы их не стало, и как можно быстрее.
– Что ж, доверие – это похвально, – заметил Горм, тоже явно уловивший истинный смысл в ответе Густава. – В таком случае считай то, что я тебе сейчас скажу, моей личной благодарностью тебе и твоим братьям за содействие. Нам доподлинно известно, что отступник, за голову которого вы даете очень хорошее вознаграждение, находится сейчас в Ватикане. Речь идет о Стрелке Хенриксоне. С ним еще двое: некий человек по фамилии фон Циммер и его помощник Михаил. Первый – плешивый коротышка лет за пятьдесят, второй – упитанный шатен, чуть пониже и помоложе меня; сильно хромает на правую ногу, поэтому не расстается с тростью. Буду признателен, если именно ты разыщешь этих троих и уничтожишь их. Не важно как – или пристрели, или сдай Хенриксона с приятелями в магистрат, – главное, чтобы их не стало, и как можно быстрее.
– Что Стрелок забыл в Ватикане? – полюбопытствовал Ларсен, явно заинтригованный очередным неожиданным известием. – И вообще, откуда у тебя такие сведения?
– Есть предположение, что Хенриксона послал Петербургский князь, дабы он вернул домой его непутевого сынка. Эта троица целый день крутилась возле нашего лагеря, а когда узнала, что Ярослав угодил в плен, стала выпрашивать у моего конунга взрывчатку в обмен на план какого-то подземного тоннеля. Мы поверили им и согласились на сделку. Но, получив динамит, Стрелок сбежал, так и не сообщив нам никакой информации. Поэтому будь осторожен: у банды Хенриксона имеется при себе и оружие, и взрывчатка.
Фенрир лукавил и при этом внимательно наблюдал за Охотником. Тот наверняка сейчас сопоставлял факты, увязывая недавний взрыв на кладбище Скорбящей Юдифи и только что полученную информацию. Горм смешал правду и вымысел в таких пропорциях, что его история, пусть и отдавала душком неискренности, в целом все же звучала правдоподобно.
– Хорошо, проверим, – подытожил Ларсен вслух свои короткие размышления. – Не вижу причин, по которым ты взялся бы сочинять для меня такую невероятную сказку. Видимо, ваш бывший компаньон Хенриксон действительно крепко вам насолил, раз ты хочешь теперь сдать его Ордену.
– Не Ордену, – поправил его Горм. – Тебе, Охотник. Мне известно, что твой отец был датчанином. И, хоть ты вырос в этой стране, знай, что у нас принято помогать сородичам. Даже таким далеким и не поддерживающим нашу веру, как ты, – ведь нас, датчан, осталось очень и очень мало.
Густав Ларсен снисходительно посмотрел на «сородича»-язычника, криво ухмыльнулся и постучал пальцем по крышке хронометра, давая понять, что пора закругляться.
– Возможно, отчасти ты и прав, – пробормотал Кувалда и, направившись к выходу, бросил через плечо: – Ладно, если нам еще доведется встретиться, я сообщу тебе, что выяснилось насчет твоего врага. А пока ждите красной ракеты. И не забывайте о перемирии! У твоего конунга не слишком крепкая память на подобные вещи…
Часть четвертая Стрелок у Стального Креста
13
Ватиканские Сестры Услады Духа были, пожалуй, единственными горожанами, кто не боялся рвущихся в столицу захватчиков. Причину такой на первый взгляд беспочвенной смелости коротко, но емко выразила настоятельница обители Святой Изольды, матушка Клаудиа. Услышь кто посторонний ее слова да донеси потом о них куда следует, и матушку ожидали бы очень крупные неприятности. Но в нашем присутствии она могла позволить себе говорить любые вольности, вплоть до откровенной ереси.
– Да если лысый король этих язычников подойдет к воротам моего монастыря, ему даже не придется стучаться, – небрежно махнув рукой, ответила матушка Клаудиа на вопрос Михаила о том, куда Сестры будут прятаться в случае появления в городе норманнов. – Я сама распахну перед Торвальдом ворота и объявлю для Сестер обычный служебный день. А чем он, извините, будет отличаться от остальных дней? Разве что посетителей чересчур много нагрянет да пожертвований за службу никаких не соберем, только и всего. А то нам к этому привыкать! Ну, возможно, северяне будут малость погрубее, так сестрам это только впрок пойдет – для новизны, как говорится, ощущений. Служба у нас такая, ничего не поделаешь: побольше рвения в работе, поменьше моральных предрассудков… Что, у «башмачников», по-вашему, духа нет? Есть, куда ж ему деваться-то? А раз дух есть, значит, и услаждать его тоже необходимо. А в этой науке нашим Сестрам равных нет; вам ли, поганцам, не знать – помню те времена, когда между рейдами вы только в нашей обители и околачивались. Особенно тебя помню, усатенький, – по тебе тут многие послушницы сохли, а одна даже пыталась руки на себя наложить, когда узнала, что ты в Россию сбежал.
– Может, все-таки устроите мне ностальгическое свидание с кем-нибудь из прежних подруг? – с надеждой полюбопытствовал Михаил. – Крупных пожертвований, правда, не обещаю, но новизну ощущений гарантирую. Меня русские красавицы таким очаровательным штучкам научили, какие ваши Сестры в своих индийских трактатах точно не прочтут.
– Ай-ай-ай, а как же конспирация, дорогой ты мой? – укоризненно покачала головой матушка Клаудиа – полноватая, но весьма миловидная женщина, судя по возрасту, ровесница фон Циммера. – Разве можно в твоем откровенно дерьмовом положении вступать в контакты с потенциально опасной категорией граждан? Да у меня треть Сестер осведомителями у Ордена Инквизиции подрабатывают! Еще одна треть Защитникам доносит, а остальные пока не определились, к кому завербоваться! Знаешь, какое у моих девчонок любимое занятие? Хвастаться друг перед другом, кому какое ведомство больше платит, и добытой информацией между собой торговать.
– Так, значит, и вы на кого-то работаете? – спросил я. Мне стало не по себе от таких откровений матушки, и я даже навострил слух: а не доносится ли со двора топот ботинок спешащих к нам Охотников или их коллег из другой конторы. Затея Конрада Фридриховича укрыться в монастыре Святой Изольды мне мгновенно разонравилась.
– На кого я только не работала, дорогой ты мой! – всплеснула руками Клаудиа. – И на Магистрат, и на армию, и на них обоих сразу. Но годы, годы… Никудышный сегодня из меня осведомитель – круг контактов совсем сузился. Да и то, какой это, к чертовой матери, круг – три старых пердуна из апостольских свит, которых, того и гляди, инфаркт хватит… К тому же память подводить стала, а она у меня и в юности крепостью не отличалась… В общем, результативность работы снизилась, и как агент матушка Клаудиа давно утратила ценность. Мне и жалованье-то уже лет семь не начисляют… Да почитай, с тех самых пор, как ты, Конри, из страны сбежал. Один ты, мой сладкий, обо мне заботился, один ты свою Клау любил и лелеял…
Растроганный фон Циммер скрестил пальцы на животике и смущенно потупился. Сегодня нам открылась одна из самых любопытных тайн биографии бывшего инквизитора, о которой он не любил распространяться. И даже сейчас, когда мы сидели в роскошных апартаментах главной ватиканской сестры Услады Духа, мне и Михаилу не верилось, что спустя столько времени нам довелось вернуться в обитель Святой Изольды – место, с которым у нас было связано столько приятных воспоминаний…
Когда Конрад Фридрихович сообщил, что он намеревается отыскать для нас убежище в стенах монастыря Сестер Услады Духа, мы поначалу восприняли слова коротышки как весьма циничную шутку. Однако уверенность фон Циммера в том, что матушка Клаудиа (о, разумеется, мы тоже не забыли эту известную на всю Святую Европу не менее святую женщину!) окажет нам радушный прием, была настолько крепкой, что мы поневоле заразились оптимизмом нашего друга. Оставалось лишь уповать на то, что Клаудиа продолжала оставаться на посту настоятельницы, поскольку все надежды Конрада Фридриховича были связаны только с ней и ни с кем больше.
Поднятая нами тревога и последовавшая за ней уже настоящая норманнская бомбардировка позволили нам в возникшей неразберихе добраться до ворот обители Святой Изольды аккурат к рассвету. Монастырские подвалы были глубокими, и Сестрам не приходилось при каждом артналете бегать в бомбоубежище, поэтому ворота Конраду открыли довольно скоро. Бывший инквизитор имел основание полагать, что сестра-привратница его не опознает – дежурные обязанности у Сестер обычно возлагались на самых молодых послушниц, и вряд ли какая-либо из них была знакома с посетителем, последний раз захаживавшим в сию обитель семь лет назад.
Привратницу ничуть не удивило появление перед ней пожилого коротышки (как выяснилось позже, бомбардировки здорово будоражили ватиканцев, и многие из состоятельных горожан предпочитали потом снимать возбуждение в компании Сестер Услады Духа), но просьба утреннего посетителя девушку слегка ошеломила. Особенно после того, как Конрад, желая побыстрее освежить матушке Клаудии память, стыдливо отвел взгляд и попросил передать настоятельнице, что с ней ищет встречи не кто иной, как «маленький сладкий кексик».