– Да, но как ты…
– Я находился рядом с нею! – повысил голос Питер. – Бедная женщина отбивалась от попугая. У нее не было возможности взять браслет. Конечно, – добавил он язвительно, – теперь я не уверен, что кто–то сможет доверять моему слову по данному вопросу, когда меня самого назвали главным подозреваемым.
Все мужчины наперегонки бросились уверять его, что продолжают доверять любому его слову, хотя один из них оказался настолько глуп, что указал на тот факт, что Питера никто не называл главным подозреваемым.
Питер свирепо уставился на него. Главный или нет, но теперь казалось, что большая часть Лондона думает о том, что он может быть вором.
Черт возьми!
– Добрый вечер, мистер Томпсон.
Тилли. Только ее и не хватало этим вечером.
Питер обернулся, поражаясь, как его кровь может мчаться с такой силой от простого звука ее голоса. Ему не следует смотреть на нее. Ему даже не следует хотеть смотреть на нее.
– Как хорошо, что я вас увидела, – сказала Тилли, улыбаясь так, словно хранила некую тайну.
Он погиб.
– Леди Матильда, – произнес Питер, склоняясь к ее протянутой руке.
Она повернулась и поприветствовала Робби, а затем обратилась к Питеру:
– Возможно, вы могли бы представить меня остальным вашим друзьям?
Питер так и сделал, хмурясь от того, что все его знакомые капитулировали перед ее чарами. Или, подумалось ему, возможно, – перед очарованием ее приданого. Гарри был весьма неосторожен, когда упоминал о нем на Континенте.
– Я нечаянно подслушала, как вы защищали мисс Мартин, – сказала Тилли, как только с представлением было покончено. Она повернулась к остальной части собравшихся и добавила: – я тоже была там, и уверяю вас, она не могла быть воровкой.
– Кто же, как вы думаете, украл браслет, леди Матильда? – спросил кто–то из мужчин.
Губы Тилли сжались, чуть–чуть, всего лишь на одну секунду, достаточную для того, чтобы дать понять тому, кто наблюдал за нею очень внимательно, что она раздражена. Но для кого–то другого (то есть для всех присутствующих, за исключением Питера) радостное выражение ее лица ничуть не изменилось, тем более, что она произнесла:
– Я не знаю. Точнее я думаю, что его найдут упавшим за стол.
– Конечно, леди Нили уже обыскала комнату, – растягивая слова, возразил один из мужчин.
Тилли неопределенно махнула рукой, – жизнерадостный жест, который, как подозревал Питер, предназначался для того, чтобы успокоить джентльмена, дав тому понять, что она не может задумываться над такими сложными вопросами.
– И тем не менее, – со вздохом произнесла девушка.
Это было что–то, восхищенно подумал Питер. Больше никто не заговорил. Одним своим «и тем не менее» Тилли закончила обсуждение ровно там, где ей этого хотелось.
Питер попытался проигнорировать остальную часть беседы. В основном это была всякая бессмыслица о погоде, несколько более холодной, чем обычно в это время года, пересыпанная случайными замечаниями о чьем–либо наряде. Лицо Питера, если он хоть как–то мог его контролировать, выражало вежливую скуку. Ему не хотелось казаться чрезмерно заинтересованным Тилли, и хотя Питер не тешил себя надеждой о том, что именно он – главная тема сплетен на балу, все же он уже заметил не одну старую склочницу, поглядывающую в его сторону, чтобы затем начать что–то нашептывать кому–то рядом с собой.
Но тут все благие намерения Питера полетели к черту, поскольку Тилли повернулась к нему и произнесла:
– Мистер Томпсон, полагаю, что уже заиграла музыка.
Нельзя было растолковать это ее замечание никак иначе, и в то время как остальные джентльмены бросились к ней, чтобы заполнить пустующие строки в ее бальной карточке, Питер был вынужден, пригласить ее на танец в центр зала.
Это был вальс. Это должен был быть вальс.
И как только Питер взял ее руку в свою, борясь с искушением переплести их пальцы, он удивительно отчетливо понял, что был низвергнут в пропасть.
Даже хуже того – бросился туда сам.
С одной стороны, Питер, как мог, пытался убедить себя в том, что все это – ужасная ошибка, что его не должны видеть с нею… черт, что он не должен быть с нею, а с другой – он совершенно не мог сдержать чистого, почти сияющего радостного трепета, который охватил его, когда Питер заключил девушку в свои объятия.
И если сплетники захотят заклеймить его, как самого худшего из всех охотников за приданым, то так тому и быть.
Все это стоит одного танца с нею.
Первые десять минут Большого Бала у Харгривов Тилли провела, пытаясь избежать опеки родителей, вторые десять минут ушли на поиски Питера Томпсона, а третьи – были потрачены на болтовню совершенно ни о чем с его друзьями.
Поэтому следующие десять минут она собиралась провести, полностью завладев его вниманием, даже если это убьет ее.
Тилли все еще была несколько раздражена тем фактом, что фактически была вынуждена сама просить Питера потанцевать с нею, и это в присутствии дюжины других джентльменов. Но теперь, когда он держал ее руку и изящно кружил по залу, это казалось всего лишь мелочью, на которой не стоит заострять внимание.
Тилли спрашивала себя, как так получается, что его рука на ее спине может посылать такой поразительный прилив желания прямо к основам ее существа? Ведь казалось, что, если она и чувствовала себя покоренной, то причиной тому должны были стать его глаза, которые после десяти минут прилежного игнорирования ее существования, обжигали ее со страстью, от которой у нее перехватывало дыхание.
Но, по правде говоря, если она и была готова забыть обо всех предостережениях, и если сейчас Тилли требовалась каждая последняя капля ее силы воли, чтобы не вздохнуть и не прильнуть к Питеру, умоляя о поцелуе, то все это было благодаря его руке, лежавшей на ее спине.
Возможно, эти чувства объяснялись местоположением его руки на пояснице Тилли, – всего лишь в дюйме от ее самого интимного места. А возможно, все дело было в странности ее ощущений, в ее неодолимом влечении к нему: словно в любой момент она могла забыться, и тогда ее тело окажется страстно и скандально прижатым к его телу, изнывающее от желания чего–то, что она не вполне понимала.
Давление было безусловно нежным, притягивающим ее к нему, медленно, но неумолимо… однако когда Тилли посмотрела вниз, то обнаружила, что расстояние между их телами не изменилось.
Но атмосфера вокруг них накалилась до предела.
Она была объята пламенем.
– Я сделала что–то такое, что вызвало ваше недовольство? – спросила Тилли, отчаянно пытаясь направить свои мысли на что–нибудь помимо неистового желания, которое угрожало обрушиться на нее.
– Конечно, нет, – грубо ответил Питер. – Почему вам пришла в голову столь абсурдная мысль?
Тилли пожала плечами.
– Полагаю, вы выглядите… о, я не знаю… несколько отчужденно. Как будто вы не рады моей компании.
– Это смешно, – проворчал Питер, как делали все мужчины в том случае, когда понимали, что женщина права, но не имели никакого желания признать это.
Однако Тилли выросла с двумя братьями и прекрасно знала, как это доказать, но вместо этого она произнесла:
– Вы были великолепны, когда защищали мисс Мартин.
Рука, обнимавшая ее, напряглась, но, к сожалению, лишь на секунду.
– Любой на моем месте поступил бы так же, – ответил Питер.
– Нет, – медленно произнесла Тилли. – Я так не думаю. На самом деле, я сказала бы, что многие поступили бы совсем наоборот, и полагаю, вы знаете, что я права.
Она окинула Питера дерзким взглядом, ожидая, что тот начнет ей возражать. Но Питер был умным мужчиной, и он этого не сделал.
– Джентльмен не должен наносить ущерб репутации женщины, – сухо произнес он, и Тилли поняла, что ее странным образом наполнило восхищение этим его легким намеком на старомодность. Ей понравилось то, что он, фактически, был смущен своим собственным строгим моральным кодексом.
Или, возможно, это не совсем кодекс, а скорее просто факт, на котором ей удалось его поймать. Сейчас модными стали некие бесчувственные повесы, но Питер явно не был таким жестоким.
– Женщина также не должна наносить ущерб репутации джентльмена, – тихо произнесла Тилли. – Я сожалею о том, что написала леди Уислдаун. Она поступила дурно.
– А вы прислушиваетесь к мнению нашего уважаемого комментатора сплетен?
– Конечно, нет, но я одобряю ее слова чаще, чем не одобряю. Однако на сей раз, мне кажется, она перешла границу.
– Она никого не обвиняла. – Питер пожал плечами, словно его совершенно не волновала тема разговора, но его выдал его же тон. Он был разъярен и обижен, и все из–за утренней колонки леди У. Если бы Тилли знала, кто такая леди Уислдаун, она была бы счастлива скрутить эту даму как рождественского гуся перед жаркой.
Это было странное, страстное ощущение – эта ярость из–за того, что ему причинили боль.
– Леди Матильда… Тилли.
Она с удивлением огляделась, обнаружив, что слишком глубоко погрузилась в свои собственные мысли.
Питер улыбнулся ей и мельком взглянул на их руки.
Тилли проследила за его взглядом и только тогда поняла, что сжала его пальцы так, словно они были шеей леди Уислдаун.
– О! – вырвалось у нее от удивления, после чего, что–то невнятно пробормотав, девушка добавила: – Простите.
– Вы страдаете привычкой лишать пальцев ваших партнеров по танцам?
– Только тогда, когда вынуждена выкручивать им руки, чтобы заставить их танцевать со мною, – парировала Тилли его выпад.
– А я–то всегда думал, что война – опасное место, – пробормотал Питер.
Тилли удивилась, как он мог шутить такими вещами, удивительно, но мог. Она не совсем понимала, как на это ответить, но тут оркестр, закончил играть вальс, исполнив удивительно оживленный туш, и Тилли была избавлена от необходимости отвечать.
– Проводить вас к вашим родителям? – спросил Питер, уводя ее из центра зала. – Или к вашему следующему партнеру?
– На самом деле, – сымпровизировала Тилли, – мне ужасно хочется пить. Может быть, пройдем к столу с лимонадом?
Который, как она заметила, находился в другом конце комнаты.
– Как пожелаете.
Они продвигались довольно медленно; Тилли сдерживала свой шаг, делая его степенным, надеясь удлинить время своего пребывания в обществе Питера на минуту другую.
– Вам нравится бал? – спросила она.
– Куски и части[5], – произнес Питер, упорно глядя только прямо перед собой.
Но Тилли заметила, как уголок его рта скривился.
– Так куски или части? – смело спросила она.
Он практически остановился.
– Вы понимаете, что только что произнесли?
Слишком поздно Тилли вспомнила подслушанный ею разговор своих братьев о кусках муслина и частях[6]…
Ее лицо вспыхнуло.
И затем, помоги им Бог, они оба рассмеялись.
– Не говорите никому, – прошептала девушка, отдышавшись. – Мои родители запрут меня на целый месяц.
– Это было бы конечно…
– Леди Матильда! Леди Матильда!
Независимо от того, что хотел сказать Питер, его высказывание было прервано миссис Фезерингтон, подругой матери Тилли и одной из самых больших сплетниц, спешившей навстречу к ним и тащившей за собой свою дочь Пенелопу, которая была одета в платье довольно неудачного оттенка желтого цвета.
– Леди Матильда, – произнесла миссис Фезерингтон. После чего добавила тоном, который заморозил бы кого угодно: – Мистер Томпсон.
Тилли собралась было представить присутствующих друг другу, но вдруг вспомнила, что миссис Фезерингтон и Пенелопа присутствовали на званом обеде леди Нили. Практически, миссис Фезерингтон была одной из тех пяти несчастливцев, чьи имена были упомянуты в утренней колонке леди Уислдаун.
– Ваши родители знают, где вы? – спросила миссис Фезерингтон у Тилли.
– Прошу прощения? – переспросила Тилли, моргнув от удивления. Она повернулась к Пенелопе, которая всегда казалась ей довольно милой и тихой девушкой.
Но если Пенелопа и знала, что имела ввиду ее мать, то не сделала никакого намека, кроме огорченного выражения лица, которое вынудило Тилли предположить, что, если бы внезапно в середине бального зала возникла дыра, то Пенелопа с радостью в нее бы спрыгнула.
– Ваши родители знают, где вы? – повторила миссис Фезерингтон, на сей раз более многозначительно.
– Мы приехали вместе, – медленно ответила Тилли, – так что полагаю, они знают…
– Я отведу вас к ним, – прервала ее миссис Фезерингтон.
И тут Тилли поняла.
– Уверяю вас, – холодно сказала она, – мистер Томпсон более чем способен отвести меня к моим родителям.
– Мама, – произнесла Пенелопа, практически хватая свою мать за рукав.
Но миссис Фезерингтон проигнорировала ее.
– Девушка, подобная вам, – сказала она Тилли, – должна заботиться о своей репутации.
– Если вы имеете ввиду колонку леди Уислдаун, – ответила неестественно ледяным тоном Тилли, – тогда должна вам напомнить, что вы тоже были в ней упомянуты, миссис Фезерингтон.
Пенелопа задохнулась.
– Ее слова меня не беспокоят, – ответила миссис Фезерингтон. – Я знаю, что не брала этого браслета.
– А я знаю, что мистер Томпсон тоже этого не делал, – возразила Тилли.
– Я никогда и не говорила, что он это сделал, – ответила миссис Фезерингтон, а затем, удивив Тилли, повернулась к Питеру и заявила: – Прошу прощения, если я дала вам повод, так думать. Я никогда и никого не назову вором без доказательств.
Питер, напряженно стоявший рядом с Тилли, только кивнул в ответ на ее извинения. Тилли почти подозревала, что это было единственным, что он смог сделать, без риска потерять самообладание.
– Мама, – повторила Пенелопа, тоном близким к отчаянию, – видишь там, напротив двери, Пруденс, она весьма энергично нам машет.
Тилли была видна сестра Пенелопы Пруденс, и ей показалось, что та совершенно счастлива, беседуя с одной из своих подруг. Тилли решила для себя, что при первом же удобном случае ей следует оказать поддержку Пенелопе Фезерингтон, которая была известна как желтофиоль[7].
– Леди Матильда, – вновь заговорила миссис Фезерингтон, полностью игнорируя свою дочь, – я должна…
– Мама! – Пенелопа резко дернула мать за рукав.
– Пенелопа! – Миссис Фезерингтон повернулась к своей дочери с очевидным раздражением. – Я пытаюсь…
– Мы должны идти, – сказала Тилли, используя в своих интересах мгновение, пока миссис Фезерингтон отвлеклась. – Я с удовольствием передам маме ваш поклон.
И затем, прежде, чем миссис Фезерингтон смогла освободиться от Пенелопы, которая подобно тискам сжала ее руку, Тилли обратилась в бегство, практически таща Питера за собой.
За все время этой сцены он не произнес ни слова. Тилли совершенно не понимала, что это могло означать.
– Я ужасно сожалею, – сказала Тилли, как только они оказались вне пределов слышимости миссис Фезерингтон.
– Вы ни в чем не виноваты, – ответил Питер, но в его голосе чувствовалось напряжение.
– Нет, но, что же… – Тилли замолчала, неуверенная в том, как продолжить. Ей совсем не хотелось брать на себя вину миссис Фезерингтон, но, тем не менее, казалось, что кто–то должен принести Питеру извинения. – Никто не дожен называть вас вором, – сказала она, наконец. – Это недопустимо.
Питер улыбнулся без тени юмора.
– Она не называла меня вором, – сказал Питер. – Она назвала меня охотником за приданым.
– Она никогда…
– Поверьте мне, – сказал Питер, прерывая ее тоном, заставившим Тилли почувствовать себя глупой девчонкой. Как она могла это пропустить? Она что, совсем ничего не понимала?
– Это – самая глупая сплетня, которую я когда–либо слышала, – пробормотала девушка скорее в свою защиту, чем для чего–либо еще.
– Да?
– Конечно. Вы – последний человек, который женился бы на женщине из–за ее денег.
Питер остановился, уставившись на нее суровым пристальным взглядом.
– И вы сделали этот вывод за три дня нашего знакомства?
Ее губы напряглись.
– Большего времени и не требовалось.
Для Питера ее слова были подобны удару, почти заставившему его пошатнуться от силы ее веры в него. Тилли смерила его взглядом, ее подбородок выражал непреклонность, руки уперлись в бока. И Питер ощутил странную потребность напугать ее, оттолкнув от себя и напомнив девушке, что мужчины прежде всего – грубияны и глупцы, и она не должна доверять им с таким открытым сердцем.
– Я приехал в Лондон, – неторопливо и четко произнес Питер, – с единственной целью – найти себе невесту.
– В этом нет ничего необычного, – примирительно сказала Тилли. – Я тоже здесь для того, чтобы найти мужа.
– К моему имени не прилагается ни цента, – добавил он.
Ее глаза расширились.
– Я – охотник за приданым, – напрямик заявил Питер.
Тилли покачала головой.
– Нет.
– Вы не можете сложить два и два и ждать, что получится только три.
– А вы не можете говорить такими нелепыми загадками и ждать, что я пойму ваши слова, – ответила она.
– Тилли, – со вздохом, ненавидя себя за то, что ей почти удалось его рассмешить, произнес Питер. Теперь отпугнуть ее становилось невероятно трудной задачей.
– Возможно, вы и нуждаетесь в деньгах, – продолжила она, – но это не означает, что вы собираетесь кого–то обольстить, чтобы заполучить их.
– Тилли…
– Вы не охотник за приданым, – почти яростно произнесла она, – и я скажу это любому, кто посмеет утверждать обратное.
Что ж, он вынужден сказать ей это. Ему придется выложить на стол последний аргумент, чтобы заставить ее понять правду.
– Если вы хотите восстановить мою репутацию, – медленно заговорил он слегка утомленным голосом, – тогда вам следует избегать моего общества.
Ее губы приоткрылись от шока.
Питер пожал плечами, пытаясь пояснить ситуацию.