Странное дело, ему с Эли было уютно и весело в ресторанчиках, куда брезговал заходить раньше, на выставках узнал немало интересного, вплоть до бескровных способов сдерживания квазирастений на Рубеже — Эли таскала его и в технические салоны, — а новые знакомства вовсе не оказались обременительными: Эли чутьем находила веселых и вместе с тем достойных людей, среди которых оказалось несколько высокопоставленных ученых, деятелей Расширения.
Даже любовь для него открылась с неожиданной стороны…
И жил он в новом мире, жил в незнакомом знойном лете, но однажды острое чувство утраты заставило сказать:
— Один ребенок… А если с ним что-либо случится? Я потеряю шанс на бессмертие. На это не имею права… За мной — тысячи поколений! Каждый из предков оттачивал мысль и тренировал тело, чтобы послать в будущее достойного представителя вида. Я не имею права ставить под удар эстафету поколений…
В ее глазах блеснула искорка. Через месяц он увидел красные и желтые пятна на ее чистом лице. Он закусил губу, побледнел. Она со вздохом сжала ему пальцы:
— Ты не ошибся…
Спазмы сжали ему горло. Он передохнул с трудом, сказал тяжело:
— Но ведь так… я тебя потеряю.
Она мотнула головой. В широко расставленных и темных, как лесные озера, глазах сверкнул огонек не то отчаяния, не то вызова.
— Мы и так перехитрили судьбу! Мы ведь были вместе снова… Не отчаивайся. Я люблю тебя, но это… жизнь, Брек Рот. Не всегда такая, какой нам бы хотелось.
Он потрогал ее пышные волосы, склонился поспешно над ее лицом, чтобы она не увидела его покрасневшие глаза. Сердце сжало болью, и он знал, что отпустит не скоро. Если отпустит вообще.
Когда он вез ее в Дом Окончательной Метаморфозы, холодный ветер гнал по дороге желтые листья.
Пришла осень.
Он ухитрился взобраться по вертикальной стене, заглянул в зал. Ни одна из женщин не смотрела в его сторону: все стояли лицом к руководству Города, тот в этот момент напыщенно говорил о великом вкладе в дело Расширения… Брек Рот висел на кончиках пальцев, чувствуя, как немеют фаланги, с отчаянием шарил взглядом по женским лицам. Ни одна не походила на Эли. Ни на хрупкую и робкую, ни на страстную и жаркую. Даже отдаленно не походит!
Он спрыгнул, больно ушиб колено и, прихрамывая, заспешил к воротам. Вскоре массивные засовы загремели, тяжелые створки медленно пошли в стороны, донеслись приглушенные расстоянием звуки старинного гимна.
Через ворота выходили женщины. У каждой на руках покоился аккуратно спеленатый ребенок. Все безучастно обходили Брека Рота, который метался, хромая, с надеждой заглядывал в спокойные лица.
И вдруг словно кто-то толкнул его в спину. В сторонке к стоянке экипажей шла русоволосая женщина с крупными ясными глазами. Движения ее казались слегка замедленными, вся фигура излучала покой, тепло и ласку.
— Эли!
Он сглотнул и снова крикнул:
— Эли!!!
Женщина спокойно протянула ему руку и сказала просто:
— Ты снова нашел меня, Брек Рот…
— Я нашел тебя, Эли!.. И, клянусь, никогда не отдам.
Ее большие ясные, как день, глаза спокойно встретили его полубезумный взгляд, прошлись по бледному измученному лицу.
— Брек Рот, — сказала она и повела ладонью по его небритой щеке, — я совсем другая.
Он задохнулся от неожиданной ласки. Знал, что женские руки могут быть нежными и трепетными, узнал и то, что могут быть горячими и страстными, но что могут бить такими ласковыми и успокаивающими…
— Ты моя Эли!
— Нет, Брек Рот. Ничего общего. Я не понимаю, как можно было целыми днями носиться по выставкам, смотрам, соревнованиям, презираю ее взбалмошность, осуждаю визгливое веселье… Извини, но я совсем другая. Ну а девичество вообще помню как смутный сон.
— Ты любишь меня? — спросил он с надеждой.
— Да, — ответила она так же просто, — я люблю тебя.
Он взял у нее из рук ребенка и подозвал экипаж.
Брек рос и воспитывался без матери, как и положено будущему Покорителю Диких Земель, потому не знал материнской заботы, но сейчас в свои тридцать три года впервые ощутил уют, ласку… Эли прекрасно готовила, и он впервые обнаружил с изумлением в ежедневном поглощении пищи иные достоинства, кроме зарядки калориями.
В костюмах, которые связала Эли, он готов был и спать, настолько нравились, но для сна она приготовила другие, восхитительно мягкие и неправдоподобно удобные одежды. По комнате ползали два маленьких веселых человечка, приставали, требовали внимания, но — странное дело! — возле них отдыхал еще больше.
Даже мебель она заменила полностью, стены выкрасила в мягкие спокойные тона. Он чувствовал, что в этой его квартире он впервые по-настоящему отдыхает, с души спадает корка усталости, раздражения, приходит блаженный покой.
Не скоро появилась тревожная мысль, но однажды повертелась на языке и сорвалась:
— У нас двое детей… Нас двое, и мы дали двоих. Увы, не все доживают до брачного возраста, не все из добивших женятся, не у всех женившихся бывают дети… Нужно хотя бы троих детей на семью, чтобы население не уменьшалось. Клянусь тебе, Эли, это в последний раз!
Она обняла его, ее губы были мягкими и теплыми.
— Меня убеждать не надо. Сама любовь — порождение этого инстинкта. У нас будет третий ребенок, Брек Рот.
Вскоре лицо ее покрылось красными пятнами. В оставшиеся дни она заботилась о его будущей жизни… Чтобы ему было удобно с последующей женщиной. Кем бы она ни была. Эта новая черта ее характера потрясла его, заставила выскочить из дома, пряча покрасневшие глаза, где стояли слезы. Если в первый раз она — впрочем, она ли это? — готова была умереть вместе с ним, во второй раз — красиво погибнуть за него, то сейчас самоотверженно заботилась о его будущей жизни…
И снова боль сжала ему сердце. Какой она будет? Останется величавой красавицей Севера или вернется к прежнему состоянию знойной южанки? Превратится в робкую девчонку, которую привел в дом, даже не спросив ее имени? Или характеры сольются? А может, откроются совершенно неведомые тайники женской души?
Когда он вез ее в Дом Окончательной Метаморфозы, подул ледяной ветер, и с неба сорвались первые снежинки.
Наступила зима.
ЗДЕСЬ ВСЕ ПРОЩЕ И ЛЕГЧЕ
Яростно взревели на форсаже двигатели, мелко-мелко затрясся пол — и все смолкло. Тролль отстегнул ремни, легко вскочил.
— Ас, — сказал Макивчук одобрительно.
Третий член экипажа, курсант Медведев, которого пока попросту звали Женькой, еще барахтался в противоперегрузочном кресле, пытаясь выбраться. Тролль отстегнул ему ремень, и у курсанта от стыда запылали уши: как старушке помог!
Макивчук подвигался в кресле, устраиваясь поудобнее. Тролль отодвинул панель, открыл нишу, где висели три скафандра, три автомата, три ракетных ранца. Скафандр Макивчука был самым изношенным. Каждый миллиметр нес память о кипящей магме, микрометеоритах, силовых полях, стычках с чудовищами, авариях. Скафандр Тролля выглядел получше, а Женькин просто сверкал, хотя курсант тайком сколупывал с него краску, придавая бывалый вид.
— Возьми с собой Женьку, — вдруг сказал Макивчук. — Пусть потешится. Все-таки у парня первый выход. Первый бал, так сказать.
Женька оторвался от экрана, глаза его радостно распахнулись, став размером с два блюдца.
— Собирайся, — сказал Тролль. — Собирайся, Наташа Ростова.
Курсант обиженно взмахнул длинными девичьими ресницами, но Тролль уже нетерпеливо подтолкнул его к скафандрам.
— Минута на сборы! Быстро. Не забудь автомат.
Он подошел к скафандрам, повернулся раз, повернулся другой, и вот скафандр уже на нем. Застегнутый полностью, экипированный. А Женька опять поразил космонавтов каскадом беспорядочных движений, когда руки и ноги мелькают как при ускоренной киносъемке, но в результате он завяз в пряжках, поясах, предохранителях, ноги сдавило, а в поясе раздулся, как аэростат.
Тролль, досадливо морщась, дернул его за пояс, другой рукой врезал по шее, и курсант мигом оказался в скафандре. Пока он, раскрыв рот от возмущения, раздумывал: обидеться или поблагодарить за помощь, Тролль ткнул пальцем в красную кнопку на пульте.
За стеной послышался вздох, медленно зашелестели невидимые механизмы. Заскрипело, завизжало, и Тролль стал притопывать, изображая нетерпение, заговорил громко, пытаясь заглушить скрипы и старательно не замечая свирепый взгляд Макивчука — следить за исправностью и смазывать входило в его обязанности.
Макивчук сказал вдогонку:
— Далеко не забирайтесь. Место и здесь ничего, маяк воткнем быстро. И неподалеку, лишь бы уцелел при взлете. К обеду чтоб вернулись! Кстати, на обед опять хлорелла.
Последние слова произнес почти злорадно. Даже чуть неловко стало за желание уколоть счастливчиков, которые могли разгуливать по чужой планете, а ему, капитану, приходится оставаться в корабле.
Макивчук сказал вдогонку:
— Далеко не забирайтесь. Место и здесь ничего, маяк воткнем быстро. И неподалеку, лишь бы уцелел при взлете. К обеду чтоб вернулись! Кстати, на обед опять хлорелла.
Последние слова произнес почти злорадно. Даже чуть неловко стало за желание уколоть счастливчиков, которые могли разгуливать по чужой планете, а ему, капитану, приходится оставаться в корабле.
Он один ел хлореллу с аппетитом. Тролль не терпел водоросли, а Женьке просто еще не опротивело самое привычное блюдо звездолетчика. Он готов был в случае чего глодать и сапоги, даже нахваливать, так восторженно относился ко всему, что происходило в космосе.
Люк распахнулся, они перешли в шлюз, подождали. Стрелка пошла к нулю, давление уравновесилось, дверцы захлопнулись, теперь раздвинулись створки внешнего люка.
Корабль стоял на равнине, границы которой терялись в красноватом тумане. В разрывах иногда мелькали тени: не то движущиеся скалы, не то сгущения воздуха. По черной земле стремительно бежали потоки лавы. Красная, тяжелая, пышущая жаром, она разбегалась ручьями, все время меняла русло… И тут Женька понял, что никакой лавы нет — тени, призрачные и удивительно объемные тени…
Над головой страшно грохнуло. Они одновременно задрали головы. В красном жестоком небе быстро двигались плотные массы. Сталкивались, слышался короткий страшный треск. На миг в красной лаве неба взрывался гейзер ни на что не похожей молнии: круглой, с мантией и длинными ослепительными отростками, похожей на чудовищного плазменного спрута.
И пока Женька стоял зачарованный, Тролль хмыкнул и стал спускаться по лесенке. Красоты иных миров не трогали, вулканы и прочие напасти не пугали. На самые диковинные планеты опускался с таким видом, словно вышел из дома в булочную.
На нижней ступеньке он приостановился, крикнул:
— Эй, поэт! Уступаю честь первым ступить на неизведанную планету!
Женька кубарем скатился по лестнице. Тролль пошел сзади, скептически посмеивался. Будет чем курсанту расхвастаться перед девчонками.
— Иди рядом, — предупредил он. — Планета выглядит мирной, но в нашем деле нужно быть начеку всегда.
У Женьки от счастья глаза вспыхнули как фонари.
— Что-нибудь может случиться? — спросил он задыхающимся голосом.
— Может, — ответил Тролль, — если ты…
Курсант споткнулся о невесть откуда взявшийся корень и позорно шлепнулся. Автомат полетел далеко в сторону, «корень» в панике метнулся в чащу. — …не будешь смотреть под ноги, — закончил Тролль.
Пристыженный Женька отыскал автомат и пошел рядом со старшим товарищем. Под ногами шелестит трава. Самая обыкновенная, заурядная. Увидел бы на 3емле, не обратил бы внимания… Но это же другая планета!
Они вышли из зоны тумана, и мир мгновенно стал иным. Ни скал, ни гор, они шли по равнине, за спиной остался корабль, а впереди зеленела роща. Отсюда выглядела как заурядный лес, земной лес.
— Заглянем туда, — сказал Тролль, — и вернемся. Дадим возможность капитану похвастать луженым желудком. По-моему, он произошел не от обезьяны, хотя и здорово смахивает на гориллу средних размеров, а от крокодила. Те даже камни глотают и переваривают!
Чем ближе подходили к роще, тем больше разрасталась в размерах, наконец превратилась в скопище разновысоких и разновеликих растений, похожих на чудовищные стебли молочая. Широкие зазубренные листья загораживали проход, угрожали, бросали на землю странные зеленоватые тени.
В роще Тролль шел как через разросшийся сорняк, брезгливо переступал через упавшие рыхлые стволы, небрежно отмахивался от ощупывающих усиков ползающих растений.
Женька двигался следом, замирая от восторга. Автомат держал подобно Яну — в одной руке, и мучился, что получается не так красиво и естественно, как у знаменитого аса.
Сказочный лес! Широкие листья, в которые и слона можно завернуть, толстенные налитые соком стволы. Ткни пальцем — пробьешь! Шероховатая поверхность с длинными шелковистыми волосами, похожими на шерсть сибирской кошки, круглые ребристые плоды размером с футбольный мяч… Сказочный, причудливый мир!
Тролль равнодушно шел через гигантский бурьян, запоминая, анализируя, раскладывая увиденное по полочкам в многоэтажном хранилище памяти. Все знакомо… А вот для курсанта море необычного. Впрочем, он и в подмосковном лесу заблудится, ибо станет гоняться за каждой бабочкой, ползать за каждым жуком…
Он оглянулся. Женька шел следом раскрасневшийся, одухотворенный по самые уши, которые светились как факелы. Глаза сияют, рот открыт.
— О чем замечтался, поэт?
Женька покраснел еще больше, опустил глаза.
— И наткнулись земляне на прекрасный замок, — сказал Тролль насмешливо и нараспев. — И жили в том дворце представители др-р-р-р-р-ревней цивилизации, и среди них — дочь престарелого Правителя звезд, прекрасная и несравненная…
Женька испуганно дернулся, спросил сразу охрипшим голосом:
— Ян… откуда ты знаешь? Мысли читаешь?
— Зачем, — сказал Тролль иронически. — Визуально, брат, визуально. У тебя и так все на рожице написано. Крупными буквами! Печатными.
— А-а-а, — протянул Женька, сразу успокаиваясь. На всякий случай он опустил голову, пряча глаза, и чуть приотстал. Все же не вытерпел, сказал мечтательно: — А было бы здорово… Наткнуться на древнюю цивилизацию…
— И чтоб в самый критический момент, — согласился Тролль очень серьезно. — Чтобы Верховный Правитель, умирая, успел передать ключи от… ладно, не от казны, но хотя бы от библиотеки с Сокровищами Знаний и показал, как ими пользоваться. Так?
— Ну, Ян…
— Увы, дружище. Мы облетели планету трижды.
— Ну и что? Беспилотные приборы могли ошибиться. К тому же необязательно строить заводы с километровыми трубами в небо. Тут могли избрать биологический путь развития.
— Придумай что-нибудь поновее.
Они шли через лес и Женька вовсю придумывал новое. К счастью для Женьки Тролль пропускал мимо ушей, хотя в нужные моменты вовремя хмыкал, говорил: «Ух ты!» — и Женька расцветал свои фантазии всеми мыслимыми и немыслимыми красками.
Тролль не слушал. Здесь, на этой планете, все проще. Как и на других планетах. Потому он и здесь, в космосе, в героическом Звездном флоте. Он помнил, почему, или, вернее, от чего ушел в космос. Догадывался, почему стал космическим волком Макивчук, почему прославленный капитан почти не бывает на Земле, почти не уходит в отпуск, да и тогда околачивается в Звездном флоте… Это Женька по дурости да от избыточной молодости еще полагает, что космос — это героизм и прочее, работа для мужчин. Еще предстоит ему понять однажды, что космос — пристанище для неудачников, тихая пристань для не вписавшихся в бурную жизнь Земли — нервную, противоречивую, изматывающую. Космос, особенно Дальний Космос — для слабых… Для уползших с Земли зализывать раны.
Он резко остановился, взглянул на часы.
— Ого! Пора возвращаться. Наш повар в чине капитана уже колдует над клейстером. Надо бы съесть с аппетитом, вот расстроится!
Он представил себе огорченное лицо Макивчука. Вот так, капитан, с аппетитом! А если еще и похвалить его стряпню?
— Совсем запечалится, — решил он. — Пошли обратно, поэт!
Женька послушно повернулся, потом спохватился:
— Постой! Вон цветы, прихвачу один для капитана.
— Нужны ему твои цветы, как… — сказал Тролль. — Давай, но только мигом!
Женька ухватил обеими руками облюбованный стебель. Чашечка цветка оказалась на уровне его груди. Троллю цветок показался зачуханным подсолнухом.
— Быстрее, — торопил он.
Женька отчаянно сражался с туземным растением. Жилистое, волокнистое, оно не давало свернуть себе голову, коричневый сок сразу же забрызгал руки и скафандр, на ноги живописно приклеились ободранные рассвирепевшим Женькой огромные листья.
— Ну в чем дело? — осведомился Тролль нетерпеливо.
Курсант остервенело дергал измочаленный стебель, яростно сопел от стыда и злости. Не сорвать паршивый цветок? Речь идет о репутации!
Тролль взирал на битву насмешливо. Эти с виду хрупкие растения бывают гибче шелковых ниток и прочнее легированной стали. Салажонок не знает. Что ж, убедится на — опыте — лучше усвоит.
Вдруг в нескольких шагах впереди листья шевельнулись, стали раздвигаться. В руках у Тролля мгновенно появился автомат. Женька, выпучив глаза, видел, как в образовавшемся просвете появилась… девушка! Настоящая, живая. И настолько прекрасная, что у Женьки сжалось сердце, и он до боли закусил губу. Нет, не для них такая одухотворенная красота, это для небес, для высших существ, а сюда попала случайно, он и смотреть на нее недостоин; она вся из солнечных лучей, из звезд и лунного света…
— Принцесса, — прошептал он, обмирая от счастья и нежности. Принцесса…