Но знакомые дю Барри из числа придворных лгали Людовику, когда рассказывали о прошлом Жанны: они представили ее как респектабельную замужнюю даму аристократического происхождения. В действительности Жанна, происходившая из крестьян, была незаконнорожденной и незамужней куртизанкой, а в полицейских документах значилась как потаскуха дю Барри. Что было делать? Обеспокоенным придворным Людовика пришлось раскрыть ему истину. Король настолько томился любовью, что не стал удалять от себя пленительную молодую самозванку. «Выдать ее замуж!» — распорядился он.
Граф дю Барри пришел в бешенство. Сам он происходил из знатного рода и был бы рад жениться на Жанне, чтобы ее положение при дворе обрело законный статус. Но, к сожалению, он уже был женат на женщине, которую не любил и бросил, как только разбазарил ее состояние. Однако у графа был старший брат, настолько обедневший, что ни одна достойная женщина даже не рассматривала возможность сочетаться с ним узами брака. За приличное вознаграждение Гийом дю Барри согласился стать мужем Жанны.
Деньги снова сыграли решающую роль, и, как по мановению волшебной палочки, Жанна получила новое, «исправленное» свидетельство о рождении, в котором ее предки обрели дворянское достоинство, а сама она помолодела на три года. После непродолжительной церемонии венчания, проведенной в 5 часов утра с тем, чтобы избежать косых взглядов любопытных парижан, Жанна покинула церковь Святого Лаврентия уже как графиня дю Барри. Во время церковного бракосочетания — многие поговаривали, что его провел брат Анж, родной отец новобрачной, — Жанна первый и последний раз встретилась с Гийомом дю Барри. Ее законного супруга такое положение вещей вполне устраивало. Он стал счастливо жить на вполне приличное содержание с молоденькой любовницей, которую взял в жены после смерти законной жены.
Теперь Жанна, замужняя графиня, вполне могла быть представлена при дворе. Людовик попытался преодолеть враждебное отношение к ней знати, с помощью денег заставив одну обремененную долгами графиню взять Жанну под свое крыло. Графиня дю Барри прибыла ко двору с непростительно большим опозданием в ослепительном белом платье, украшенном бриллиантами, и на протяжении всей церемонии вела себя уверенно и с достоинством. В тот день, 22 апреля 1769 г., она стала официальной фавориткой Людовика XV.
На протяжении шести лет Жанна играла основную роль в общественной и сексуальной жизни Людовика. Старевший король был в восторге, поскольку, как и Королевка де Помпадур, новая фаворитка любила его за личные качества (такие, какие он имел) столь же сильно, как за власть и богатство. Хотя Жанна часто бывала на ужинах и других собраниях, где обсуждалась государственная политика, она никогда не вмешивалась в эти разговоры и не проявляла к ним сколько-нибудь значительного интереса. Гораздо больше ее привлекали литература и искусство, а кроме того, она постоянно пополняла свою огромную коллекцию драгоценных украшений, которая в итоге обошлась французской казне в сумму, превышавшую 2 500 000 ливров. Помимо этого, Жанна тратила большие деньги на платья, которые ей шила Роза Бертен [14], на ремонт и обстановку дома, подаренного ей Людовиком, на содержание многочисленной прислуги и на тысячи книг в кожаных переплетах, сделанных вручную.
Жизнь Жанны при дворе подчинялась установленному этикету, она уделяла большое внимание уходу за собой, прическам и бесконечным переодеваниям. Она постоянно посещала королевские аудиенции, спектакли, вечерние трапезы, музыкальные концерты и другие мероприятия. Нередко Жанна вместе с королем совершала конные прогулки и сопровождала его во время охоты. В отличие от кого бы то ни было другого, она всегда должна была находиться в распоряжении Людовика, отдохнуть от него у нее не было возможности. Каждый день ей приходилось иметь дело с людьми, цель которых состояла в том, чтобы поколебать ее позиции, включая Марию-Антуанетту — дерзкую молоденькую жену внука короля (который позже станет Людовиком XVI). Мария-Антуанетта считала Жанну тупой и наглой, а чувства Людовика по отношению к ней — недостойными короля.
От благоухающей утренней ванны до процедур отхода ко сну придворный этикет не предоставлял Жанне права на уединение. Рядом всегда находились придворные дамы, а нередко и посторонние люди — просители и заявители, стоявшие в бесконечных очередях в надежде на то, что публично обливаемая ими грязью женщина поможет им выпутаться из бедствий, в которые они попадали. Они просили Жанну о деньгах и о работе. Они просили ее вступиться за них перед строгими чиновниками, помочь их детям, поддержать их благотворительную деятельность. Свободной от пристального внимания публики Жанна была лишь тогда, когда занималась любовью с королем.
Несмотря на эти ограничения, она оставалась жизнерадостной и неутомимой женщиной — добросердечной и великодушной. Но в предреволюционной Франции ее гневно осуждали за непомерную расточительность и (в отличие от Нелл Гвин в Англии) винили за измену своему скромному происхождению. Вместо того чтобы выступать против некогда любимого короля, во всех своих бедах — голоде, нехватке хлеба, безработице — народ винил «королевскую шлюху». Когда Жанна рисковала выезжать из дворца, на ее экипаж нападали мятежники.
В 1774 г., после шести лет радости сексуального и эмоционального «омоложения», которую доставляла ему очаровательная официальная фаворитка, Людовик заболел: он заразился оспой неизлечимой формы. Король понимал, что умирает, и все чаще задумывался о Судном дне. Он сказал Жанне, что ради его вечного спасения ей надо покинуть двор. «Я принадлежу Господу и народу своему», — сказал он{52}. Жанна лишилась чувств, а как только пришла в себя, тут же направилась к карете и уехала из дворца. Ни слез, ни упреков — она тоже все понимала: как моральная скверна она была непреодолимым препятствием для искупления грехов Людовиком.
Лишившись постоянного общества и забот фаворитки, ее слов утешения и нежных, ласковых прикосновений, король немного поплакал. Потом он позвал служителей церкви с тем, чтобы те отпустили ему грехи, и, в частности, покаялся в страстной увлеченности графиней дю Барри. Он поцеловал распятие теми же губами, которыми много раз целовал Жанну. Несколько дней спустя спокойно и умиротворенно, уверенный в том, что раскаяние в последний момент обеспечит ему вечное спасение, Людовик XV отошел в мир иной.
Почти сразу же после этого новый король, Людовик XVI, и королева, Мария-Антуанетта, сослали Жанну дю Барри в женский монастырь и приказали держать ее там в изоляции. Оторванная от своего мира и немногих друзей, но затравленная кредиторами, Жанна приспособилась к скудости существования в заточении столь же легко, как в свое время адаптировалась к обстановке дворцового великолепия. Ей удалось сделать аббатису мать Габриэль де ла Рош-Фонтений своей верной подругой, которая убедила Людовика и Марию-Антуанетту проявить по отношению к Жанне милосердие и позволить ей принимать посетителей. Одним из них был ее нотариус, которому удалось продать кое-что из ее драгоценностей, чтобы расплатиться с большинством назойливых кредиторов.
Спустя одиннадцать месяцев Людовик и Мария-Антуанетта позволили Жанне покинуть монастырь, но запретили приближаться к Парижу и Версалю на расстояние меньше десяти лье[15]. Шестнадцать лет она жила спокойно, принимала любовников, ложилась с ними в постель, ела сколько душа пожелает, полнела и наслаждалась жизнью. По распоряжению, отданному Людовиком перед смертью, она получила единовременную выплату в размере 2 812 500 ливров.
Идиллическая жизнь Жанны дю Барри закончилась в 1791 г., когда в ее замок проникли грабители и украли драгоценности, стоившие миллионы. Спустя месяц, узнав о том, что эти драгоценности обнаружила лондонская полиция, она поспешила пересечь Ла-Манш, стремясь их вернуть. Ее поступок оказался опрометчивым, поскольку старый режим рушился, Людовик XVI в отчаянии обратился к Пруссии с просьбой о создании военной коалиции, а Мария-Антуанетта втайне молила испанского короля помочь французской королевской семье бежать из страны. Вместо того чтобы попытаться скрыться и спрятать свои богатства, как делали другие аристократы и состоятельные люди, этими действиями Жанна привлекла внимание к себе и своему состоянию. В Лондоне ей не удалось получить у английских властей свои драгоценности. Не обратила она внимания и на то, что агенты французской полиции ходили за ней в Англии по пятам и шпионили, когда она встречалась с контрреволюционными эмигрантами.
Опороченная в политическом и социальном отношении, заклейменная как роялистка и шлюха, укравшая у Франции миллионы, бывшая королевская фаворитка, Жанна дю Барри вновь стала притчей во языцех широкой публики. Хотя революционный политик Мирабо сам как-то заметил, что единственным ее грехом было то, что боги создали ее такой прекрасной, по декрету революционного правительства она была арестована. В первом выдвинутом против нее обвинении говорилось, что «даже после ее подразумеваемого позора, ее знакомили с теми людьми, которые сегодня являются нашими самыми заклятыми врагами»{53}. Кроме того, Жанну обвинили в злоупотреблении государственными средствами и контрреволюционных высказываниях.
Опороченная в политическом и социальном отношении, заклейменная как роялистка и шлюха, укравшая у Франции миллионы, бывшая королевская фаворитка, Жанна дю Барри вновь стала притчей во языцех широкой публики. Хотя революционный политик Мирабо сам как-то заметил, что единственным ее грехом было то, что боги создали ее такой прекрасной, по декрету революционного правительства она была арестована. В первом выдвинутом против нее обвинении говорилось, что «даже после ее подразумеваемого позора, ее знакомили с теми людьми, которые сегодня являются нашими самыми заклятыми врагами»{53}. Кроме того, Жанну обвинили в злоупотреблении государственными средствами и контрреволюционных высказываниях.
В тюрьме Жанна оценила свое положение и решила, что ее помилуют. На протяжении месяцев, прошедших до судебного разбирательства, она поддерживала дружеские отношения с другими заключенными — аристократами, которых знала, и проститутками, с которыми не была знакома. Когда ей вынесли смертный приговор, Жанна истошно завопила от ужаса. И все же она не переставала надеяться, что ей удастся сохранить жизнь — выменять на остававшиеся у нее сокровища. Когда эти ее планы оказались несбыточными, Жанну парализовал страх: она поняла, что обречена. В жуткий, холодный день казни графиню дю Барри волоком тащили к гильотине. В какой-то момент, попытавшись вырваться, Жанна воскликнула: «Вы хотите сделать мне больно, пожалуйста, не надо причинять мне боль!» Нетерпеливые палачи скрутили ее и связали. Тяжелое лезвие скользнуло вниз, и тело ее забилось в агонии. Когда ей отсекали голову, собравшиеся поглазеть на кровавое зрелище зеваки злорадно кричали: «Да здравствует Республика!»{54}
Жанна дю Барри была последней официальной фавориткой, воплощавшей идею королевского фаворитизма. В ее распоряжении были огромные материальные средства, на которые Людовик опустошал государственную казну Франции: большие суммы денег, многочисленные шикарно обставленные и богато украшенные особняки и замки, коллекция драгоценностей, которой до сих пор восторгаются историки, роскошные одеяния. Но ее ненасытная жадность и безудержное хвастовство вызывали ярость народа, и в итоге ей пришлось заплатить за это собственной жизнью. По иронии судьбы, даже когда ее волокли на кровавую казнь, Жанна дю Барри не отдавала себе отчета в том, что на смерть ее обрекли те шесть лет, которые она прожила как фаворитка Людовика.
Лола Монтес{55}
Полвека спустя после гибели Жанны дю Барри другая фаворитка ненадолго завоевала сердце другого короля, и это стоило ему короны. Лола Монтес, действовавшая по принципу «что Лола хочет, то Лола получит», хотела иметь многое из того, что обрела Жанна дю Барри, — славу, богатство и неизменное поклонение богатых и могущественных мужчин. Самым богатым и самым могущественным мужчиной, покоренным Лолой, оказался король Баварии Людвиг I, с которым она встретилась в 1846 г. К счастью для нее, общаться с королями в то время в Германии было гораздо безопаснее, чем в революционной Франции.
Лола Монтес, которую на самом деле звали Элиза Гилберт, родилась в 1820 г. в Индии; жизнь ей дала четырнадцатилетняя жена наскоро вступившего в брак английского солдата. Ее отец умер, мать вторично вышла замуж, и Элизу послали в Англию получать образование. В семнадцать лет она сбежала из школы с лейтенантом Томасом Джеймсом, мужчиной старше ее на тринадцать лет, но оставила его вскоре после того, как стала его женой. Когда оскорбленный муж подал на развод, Элиза сбежала в Испанию, где стала заниматься танцами. Взяв новое имя и придумав себе новую биографию, она вернулась в Англию как Мария Долорес де Поррис-и-Монтес (она предлагала звать ее «просто Лола») — танцовщица и дочь обедневшего испанского аристократа. Кроме того, она стала начинающей куртизанкой, постоянно менявшей покровителей. Она даже как-то вышла замуж за одного из своих поклонников, несмотря на то что официально еще не получила развод.
У Лолы были голубые глаза и черные волосы, а также, как писал один биограф, «жгучий взгляд. прекрасной формы нос. красиво изогнутые брови»{56}. «Ее редкостная, полная чувственности красота превыше всякой похвалы. Но танцы ее скорее похожи на приглашение к физической близости. всем телом своим она пишет “Мемуары” Казановы», — отмечал один обозреватель{57}.
Лола торговала не только своей красотой. Умная и предприимчивая, разносторонняя и эксцентричная женщина, она хронически (или патологически) лгала, но при этом временами выказывала великодушное благородство. Она пускала на ветер деньги мужчины, а потом одерживала новую победу над другим, кошелек которого был еще полон. Во время полных приключений и авантюр странствий по Европе она вступала в близкие отношения с Ференцем Листом, сыном британского государственного деятеля Роберта Пила и множеством других поклонников, в число которых входили несколько журналистов. Самым крупным призом, который удалось завоевать Лоле, оказалось сердце старевшего короля Людвига Баварского.
В 1846 г. Людвигу было шестьдесят лет, он правил Баварией уже двадцать один год. Это был строгий и дисциплинированный правитель, начинавший работу до рассвета и превративший Баварию в преуспевающий и богатый край, а Мюнхен — в центр культуры и искусства, университет которого стал одним из лучших учебных заведений в Европе.
Но у Людвига было одно неоконченное дело. Тереза, преданная ему жена, мать его восьмерых детей, дала обет целибата. Тереза всегда мирилась с внебрачными связями любвеобильного Людвига, считая их неизбежными. Но внезапно, уже на пороге старости, непритязательный король с оспинами на лице, который к тому же сочинял стихи и слыл человеком широких взглядов, почувствовал усталость от встреч со случайными жрицами любви и загорелся желанием вступить в прочную связь с женщиной, которая отвечала бы взаимностью на его страсть и любила его таким, каким он был.
Появилась у Людвига и другая неожиданная блажь — страсть к Испании и испанскому языку, который он самостоятельно изучал. И вот невесть откуда возникает знающая себе цену «испанка» Лола Монтес, одетая в черное платье, придающее ей особенно соблазнительный вид. А ведь что Лола хочет, то Лола получит. И когда Людвиг дал ей личную аудиенцию, она использовала предоставленные ей несколько минут, чтобы очаровать туговатого на ухо, подозрительного и вспыльчивого короля.
С того самого дня Людвиг, который мог выйти из себя, если чувствовал, что к нему относятся без должного уважения, пытаются его обмануть или предать, верил всем лживым выдумкам Лолы. Окружавшие его люди намекали королю на то, что она ему беспардонно лжет, однако ей удалось убедить его в своей принадлежности к знатному семейству, которое пыталось оправиться от потери фамильного состояния. Надо отметить, что Лола владела несколькими языками, но у нее было забавное произношение, и Людвигу доставляло большое удовольствие читать по ее полным губам, как она говорит на «родном» испанском. («Люблю тебя своей жизнью», — напыщенно говорил он ей.) Лола могла быть импульсивной и потакала своим желаниям — например, отказывалась куда бы то ни было ходить без своей декоративной собачки по кличке Сампа, — но Людвиг приписывал это эксцентричности ее натуры. Как и многие мужчины до него, Людвиг безнадежно влюбился в Лолу.
«Я могу сравнить себя с Везувием, который, казалось бы, уже потух, но внезапно вновь ожил, — признался он старому другу. — Я испытываю такую сильную страсть, какой прежде не знал. Жизнь моя обрела новую живительную силу, я снова чувствую себя молодым, и мир мне улыбается»{58}.
Лола стала официальной фавориткой Людвига с ежегодным содержанием в десять тысяч флоринов, и еще двадцать тысяч король ей выделил на отделку ее роскошного нового дома. Хоть министры правительства получали шесть тысяч флоринов в год, а танцоры довольствовались жалкими двумястами, Лоле выделенных средств не хватало: ей требовались столовое серебро, хрусталь, драгоценности, роскошная мебель, да и на повседневные расходы всегда недоставало. Когда в казначействе не удалось сократить ее растраты, Людвиг добродушно прищелкнул языком и без долгих раздумий удвоил размер ежегодного пособия официальной фаворитки.
Узнав о том, что вокруг его Лолы постоянно крутится небольшая группа ее поклонников-студентов, Людвиг пришел в замешательство и почувствовал глубокую обиду, но не сделал должных выводов из того, каких она выбирает друзей. Даже когда Лола поразила весь Мюнхен тем, что ночью колотила в дверь квартиры молоденького лейтенанта, потом потребовала у Людвига перевести его из города, но позже попросила отменить это распоряжение, король упорно отказывался верить слухам о том, что она наставляет ему рога. «Лолиту (так я ее называю) пытаются чудовищным образом опорочить», — сетовал он другу{59}.