Он не был трусом, но любил жизнь, и эта любовь к жизни вызывала в нем сейчас ту сковывающую движения жуть, которую он не раз испытывал под взглядом невидимой в заросли, притаившейся перед прыжком пумы… Сердце короткими сильными ударами молотом стучало в груди, за ушами давил звенящий напор крови, а все мускулы оледенели в судорожном напряжении…
Страшный удар по голове свалил украинца с ног… В быстро сгущавшемся мраке перед глазами мелькнула огромная волосатая туша и навалилась на грудь… Лавро потерял сознание…
V. В стране великанов
Быстро бежит голубой прозрачный Буг, закручиваясь ямками мелких водоворотов. Налево у плотины хлопотливо шлепают вальки моющих белье баб, скрипит телега и звонко в неподвижном воздухе раздается высокий тенор, покрикивающий на волов:
— А..ття! А. ття! Дурный! Псс…со! Пссо!
Старик Прокоп лениво тянет сверкающий канат ветхого парома, а на пароме сгрудилась белым пятном группа косарей… За Бугом, по склону крутого обрыва ласточкиными гнездами прилепились белые хатки Кушпыровки, лениво попыхивающие в прозрачное небо желтыми дымками из труб. Оттуда вкусно пахнет горячей паляницей и поджаренной копченой грудинкой…
Лавро открыл глаза. Он лежал на мягкой сочной траве, и первое, что бросилось ему в глаза, был ползущий на четвереньках совершенно голый смуглый ребенок, казавшийся несообразно огромного росту. Равнодушно, точно в полусне, следя за движениями ребенка, Лавро повел глазами вправо — и сразу очнулся. Невдалеке, присев на корточки, с аппетитом уплетали траву два гигантских темно-зеленых с проседью зверя. Короткие, согнутые в коленях задние ноги поддерживали массивный суживающийся к плечам корпус. Передние лапы с обезьяньими пальцами, кончавшиеся длинными ногтями, были в постоянном движении: они то загребали охапку травы, то почесывали в разных местах огромное тело, то шевелились бесцельно в воздухе, делая преуморительные движения. Тяжелые челюсти, чавкая, быстро и непрерывно жевали под шевелившимся седоусым черным носом. Не меняя положения корпуса и не переставая жевать, зверь то и дело вертел головой, озираясь во все стороны равнодушным взором янтарно-желтых, блестящих, неподвижных как бусы глаз, и при этом густая короткая грива на затылке дыбилась, открывая розовые кончики маленьких ушей. Короткий голый обрубок черного глянцевитого хвоста крючился и вилял из стороны в сторону от явного удовольствия, доставляемого зверю процессом пищеварения.
Оба гиганта производили впечатление самых миролюбивых тварей… Вот один сделал два-три грузных переваливающихся шага, приблизился к другому вплотную и потянулся к нему мордой, не переставая жевать и тяжко вздыхая от трудов праведных; другой, хрюкнув, отстранился корпусом и выставил вперед одну переднюю лапу: «Не подходи, мол, я страшно занят!»
Первый вильнул хвостом, недоуменно оглядываясь, почесал спину и вдруг, выкинув из огромной пасти длинный, липкий, оранжевого цвета язык, деловито стал облизывать свою черную ладонь. Эта сцена была так забавна, что Бри-гида расхохотался, но тупая ноющая боль сдавила затылок, луг со зверями и огромным младенцем закачался перед глазами, а в ушах зашумели тысячи оглушительных колес… Через минуту, придя в себя, Лавро ощупал голову: она была плотно обвязана мокрой повязкой из грубой ткани. Он попытался встать, но, чувствуя страшную боль в голове и звон в ушах, с величайшим трудом мог лишь приподняться на локте и медленно оглянулся.
Впереди, за широкой полосой цветущего сочного луга тянулась полоса леса, а за лесом туманным амфитеатром громоздились далекие скалы. Сзади, шагах в двадцати, в отвесной гранитной стене чернел вход в пещеру. Около пещеры, на длинной каменной скамье с высеченным странного рисунка орнаментом, сидел удивительный человек. Это был великан, даже в сидячем положении превышавший рост взрослого мужчины. Тело его, едва прикрытое темно-зеленой звериной шкурой, было коричнево-красного цвета. Жесткие седые волосы и борода окаймляли львиной гривой довольно привлекательное лицо с небольшими, живыми, близко к переносице сидящими глазами.
Старик строгал кусок дерева каким-то странным снарядом — не то ножом, не то напилком, сделанным, как показалось Лавро, из латуни. Заметив, что охотник шевелится, старик поднялся. Да, это был настоящий великан — двух с лишним метров высоты — с прекрасной, сухой, мускулистой фигурой, несколько сгорбленной от старости, но еще гибкой и могучей. Подойдя к Бригиде, он наклонился над ним и не по росту тихим и странно тонким голосом спросил что-то на непонятном языке, в словах которого, очевидно, преобладали согласные буквы.
— No comprende!27 — ответил Бригида на аргентинском наречии, затем, в свою очередь, задал старику несколько вопросов: где он, что с ним сделали, почему у него болит голова?.. Повторил вопросы на ломаном французском, английском и немецком языках, даже, подумав, заговорил по-украински, но убедился, что его не понимают.
Дружелюбное поведение великана ободрило Лавро. Он знаками объяснил, что ему хочется пить, что у него очень болит голова и лежать неудобно, а хочется сесть. Все это старик, очевидно, понял, так как, сходив в пещеру, принес большую глиняную чашку, украшенную теми же орнаментами, что и скамья перед пещерой. В чашке была ледяная вода и плавали неизвестные Лавро мягкие коренья приятного запаха, но горькие на вкус. Когда охотник напился, старик из той же чашки намочил обвязывавшую его голову ткань, затем осторожно и легко поднял его под мышки, отнес к пещере, посадил на скамью. Сам сел рядом и с видимым любопытством искоса стал разглядывать Лавро, в особенности — его платье. Даже потрогал большим коричневым пальцем алапаргаты28 и толстые ботинки конской кожи, в которые был обут охотник.
И Бригида рассматривал своего соседа. Внимание украинца привлек предмет странной формы — камень с продолбленным вверх ушком, висевший на шее старика на тростниковой бечевке. Когда Лавро протянул было руку к этому предмету, великан вдруг вскочил и, яростно замахнувшись огромным кулаком на испуганного охотника, быстро проговорил какую-то длинную фразу. Тотчас же успокоившись, он снова сел, но зажал в кулак висевший на шее камушек и, подняв вверх большой палец свободной руки с выражением торжественной важности, даже слегка зажмурившись, произнес одно слово:
— Аталдатл!
Ребенок, между тем, ползал за двумя пасшимися зверями и весело смеялся, когда неуклюжие твари при его приближении переваливались, издавая скрипучее хрюканье, и уходили в глубь луга. Сбоку, из-за поворота скалистой гранитной стены несся непрерывный шлепающий треск, принятый Лавро в полусознании за звук бабьих вальков на родном Буге. Боль в затылке постепенно уменьшалась, Лавро почувствовал голод и объяснил это знаками. Старик снова вошел в пещеру, вынес большую круглую лепешку («Совсем вроде нашей мамалыги!» — подумал Лавро) и огромный ломоть жареного мяса. Все это было пресно и, как ни объяснял Лавро, что «треба посолыты», — старик ничего не понял. Пришлось есть пресную тягучую лепешку и пресное, жирное, довольно грубое мясо с неприятным привкусом.
Поев и напившись воды, Бригида попробовал встать и сделать несколько шагов. Это, несмотря на головокружение и боль в затылке, удалось. Ему захотелось заглянуть в пещеру, по-видимому, служившую жилищем старику. Но великан повелительным жестом остановил его, объяснив знаками, что туда ходить не разрешается.
Тогда Лавро пошел по направлению к лугу. Старик последовал за ним на некотором расстоянии. Кроме виденных двух зверей, на этом лугу вдали паслось еще много таких же созданий. За выступом гранитной стены открывался вид на большое озеро. Вдоль озера тянулась широкая каменная набережная, окаймленная отвесной стеной гранитных утесов. В утесах темнели кое-где входы в такие же пещеры, какую занимал старик.
В полукилометре от места, где стоял Бригида, скалы выступали наподобие высокой башни, украшенной странными изваяниями и орнаментами, между которыми сквозило множество больших и малых отверстий, похожих на окна или, вернее, балконы, — все отверстия выходили на плоские выступы, вроде каменных платформ. Против этого природного гранитного небоскреба на озере виднелось неуклюжее сооружение, сложенное из грубых глыб камня, и от сооружения неслись через водную гладь те шлепающие звуки, на которые Бригида уже раньше обращал внимание.
Дальняя сторона озера терялась в туманной заросли, ограниченной теми же высокими скалами.
По набережной бегало и играло много огромных детей, очевидно, различного возраста. Мысленно прикинув расстояние, Лавро решил, что двое-трое таких малюток могли бы здорово поколотить его, сильного со стальными мускулами мужчину. Несколько взрослых великанов, очевидно, занятых работой, поспешно переходили от здания на озере к пещерам и обратно, перенося на плечах какие-то тяжелые предметы. Все они были одеты в такой же меховой костюм, как и старик.
По набережной бегало и играло много огромных детей, очевидно, различного возраста. Мысленно прикинув расстояние, Лавро решил, что двое-трое таких малюток могли бы здорово поколотить его, сильного со стальными мускулами мужчину. Несколько взрослых великанов, очевидно, занятых работой, поспешно переходили от здания на озере к пещерам и обратно, перенося на плечах какие-то тяжелые предметы. Все они были одеты в такой же меховой костюм, как и старик.
— Гм! — проворчал Лавро. — Дитей богацько, та де ж бабы заховалыся?29
Он попытался объяснить свои недоумения старику, и притом столь выразительными приемами, что тот, наконец, догадался и, ткнув пальцем по направлению к гранитному небоскребу, произнес все то же слово:
— Аталдатл!
— Чудно! — подумал украинец. — Неужели все их жинки и дивчата живут в той башне? А кто же занимается хозяйством — шьет, обед варит?
Старик не позволил Лавро идти дальше по набережной, и тот понял, что он пленник, что старик приставлен к нему сторожем, что странный народ великанов, населяющий эту местность, считает почему-то его, Лавро Бригиду, «поганым». Иначе он не мог объяснить себе запрещение старика войти в его пещеру и даже приближаться к жилищам прочих соплеменников.
До вечера в положении Лавро не произошло никаких перемен. Пить и есть старик давал ему сколько угодно, относился к пленнику со своеобразным благодушием, но не разрешал далеко отходить от пещеры и почему-то воспротивился желанию Лавро снять повязку и промыть рану на затылке.
К вечеру воздух засвежел, от озера поднялся молочный туман.
Со стороны луга раздалось многоголосое скрипучее хрюканье, и земля задрожала от приближавшегося топота. В вечерних сумерках мимо пещеры потянулась вереница медленно, вперевалку выступавших зверей. Стадо было велико и проходило долго. За последними животными шел пастух-великан, вооруженный толстой, заостренной на конце дубиной, которой он колол мохнатые спины отставших гигантов. Те, хрюкая, почесывали уколотое место передними лапами и прибавляли шагу, но некоторые принимались артачиться: падали на четвереньки, брыкаясь задними ногами, или, широко разевая пасть, издавали частое стрекотание и, размахивая передними лапами, лезли грудью на пастуха. Тот, нисколько не смущаясь, без всякой пощады снова колол их в брюхо, в грудь, куда попало, либо изо всей силы колотил увесистой дубинкой по голове, и мохнатые буяны быстро смирялись.
Когда топот стада замер вдали, а в небе зажглись сияющие звезды, старик вынес из пещеры охапку сена, бросил ее на скамью, потом притащил тяжелую огромную шкуру зеленого зверя и знаками приказал пленнику лечь спать и укрыться шкурой.
Несмотря на необычайную обстановку и неприятный запах, распространяемый тяжелой звериной шкурой, Лавро почти мгновенно заснул.
VI. Могила великанов
Лаврентию снилось, что он, лежа на шкуре зеленого зверя, летает по воздуху над озером. Солнце ярко светило в глаза странным колеблющимся светом, но вдруг приплыли черные тучи, подул сильный ветер, и шкура стала принимать вертикальное положение, резко поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. Крепко вцепившись в зеленый мех, охотник каждое мгновение рисковал сорваться со страшной высоты в воду, то вниз головой, то, наоборот, вниз ногами, мысленно решая, что падать лучше вниз ногами… Потом ветер стих, шкура низко спустилась над мрачными шумящими волнами озера, стало очень холодно, и Бригида проснулся.
Ни зеленого луга с пасущимися зверями, ни пещеры, ни старика-великана — ничего из окружавшей вчера охотника картины…
Встревоженный Бригида, не обращая внимания на боль в затылке, вскочил и оглянулся: сзади была скалистая стена, иссеченная странными орнаментами, с полукруглым вверху отверстием двери посредине. Сама дверь, сколоченная из необтесанных толстых бревен, была заперта. Скалистые стены имели форму вогнутого полукруга и окаймляли обширную площадку, или террасу. Впереди, за краем площадки, с того места, где стоял охотник, ничего, кроме неба, не было видно, а когда он шагнул вперед, неожиданно развернулся вид на необъятное пространство моря.
Недоумевая все больше и больше, Лавро осторожно подошел к самому краю площадки и, невольно вздрогнув, отшатнулся: на страшной глубине, внизу, среди черных точек прибрежных скал метался грозный седой прибой, доносясь до верха чуть внятным рокотом. Долго смотрел пленник в эту непрерывно двигавшуюся бездну, стараясь разгадать, для чего новым хозяевам-великанам понадобилось засадить его в эту воздушную тюрьму?
Он только смутно догадывался, что эта площадка является частью гранитного небоскреба, выходившего, очевидно, передним фасадом на набережную и озеро, а задним фасадом, — так сказать, «черным ходом» — обращенного к морю.
Значит, эта водяная необъятная ширь — Великий океан! В этом не могло быть сомнений: злополучная речка, заведшая его в эти дебри, прорезала Патагонское плоскогорье в направлении с северо-запада на юго-восток.
Он проникся невольным уважением к тем титаническим усилиям, вероятно, многих поколений великанов, которые продолбили в скалах все эти муравьиные ходы и полукруглую огромную террасу над океаном.
— Вот так Аталдатл! — проговорил Лавро, вспомнив слово, которое старик-сторож связывал с этой частью города великанов.
— Аталдатл… — ответил откуда-то тихий голос, заставив Бригиду вздрогнуть от неожиданности. При беглом осмотре террасы ему показалось, что он здесь один. Однако он ошибся: на террасе были еще живые существа: в углублениях или нишах задней стены сидели два великана — взрослый и юноша, почти мальчик, показавшийся Лавро не в пример прочим великанам слабого сложения, с узкой грудью, худыми руками и ногами. Лица обоих поражали странным сходством — не черт, а выражения той мертвенной неподвижности, которую охотник много раз замечал на лицах умирающих… Без сомнения, эти люди умирали, несмотря на то, что на их телах не было ран или других признаков смертельных повреждений…
Бригида робко приблизился к сидевшим, пробовал заговорить с ними, даже потряс юношу за плечо — напрасно: великаны были немы и неподвижны, и только дыхание, колебавшее на груди меховую одежду, доказывало, что они еще живы.
Необъяснимый страх постепенно овладевал Лавро, запертым в этой воздушной тюрьме в обществе двух шевелившихся трупов… Как безумный кинулся украинец на массивную дверь и, до крови обдирая руки, силился сломать толстые бревна, кричал, бранился, но все было неумолимо тихо, и только из необъятной глубины глухо рокотали волны океана… Устав от неистовых движений, чувствуя тупую боль в голове, Бригида, наконец, свалился на каменный пол и впервые за много лет разрыдался, как ребенок.
Потом его охватило непонятное оцепенение…
Мимо него, по площадке, ровным, спокойным шагом шла женщина. Это была первая женщина-великан, которую он видел так близко. Ростом она была несколько ниже мужчин своего племени, но все-таки на голову выше Бригиды (среди обыкновенных людей считавшегося высоким мужчиной). Она была одета не в шкуру, а в какую-то рубаху из серой грубой ткани, стянутую в талии тростниковым кушаком, концы которого оканчивались плоскими металлическими бляхами. Длинные черные волосы, схваченные у затылка бечевкой, того же вида, как и пояс, спадали на плечи и спину. Она была безусловно красива, несмотря на свойственное ее племени близкое к переносице расположение продолговатых темных глаз.
В руках женщины дымилась глиняная чашка с каким-то питьем. Она направилась к двум сидевшим великанам и положила руку на косматую голову старшего. От этого прикосновения мертвое лицо великана исказилось судорожной гримасой.
Женщина поднесла к его запекшимся губам чашку. Несчастный жадно глотнул несколько раз, потом вздрагивавшей рукой снял с шеи и протянул женщине каменный амулет. Женщина надела его на шею и направилась к юноше.
Жутко было смотреть на его лицо: оно подергивалось в конвульсивных гримасах! Глаза, устремленные на приближавшуюся фигуру, все расширялись, отражая ужас, тоску, мольбу… Лаврентий отвернулся. Он слышал лишь лязг зубов о края чашки и понял, что юноша пил, а когда мимо проплыла тихой тенью женщина, он заметил на ее шее два амулета… Прежде чем Бригида опомнился и бросился вслед за ушедшей, дверь со стуком захлопнулась, — все опять смолкло.
Солнце торжественно тонуло в кровавом хаосе облаков, край площадки узкой раскаленной полоской выделялся на темно-лиловом фоне моря…
Бригида то смотрел на эту красивую черту-границу, то озирался на окутанный уже густой вуалью вечерней тени угол площадки, где скорее угадывались, чем виднелись две скорченные фигуры. На сердце было смутно-тревожно, голова кружилась от обрывков бесформенных догадок…