И все же – кому?
А что, если и эти вагоны и правда стоят на станции уже полтора года? Даже если и меньше, то все равно между этими вагонами и «Боингом» в Лондоне прослеживается какая-то связь.
А может, подобные «Боинги» или товарные вагоны с евро стоят и ждут своего часа не только в Лондоне и Москве, но и в Нью-Йорке, Берлине, Вене, Париже, Риме? Ну, тогда это уже не государственный переворот, а…
Мама родная! Куда я залез?!
По моему телу начинают бегать мурашки. На несколько мгновений я даже забываю, зачем сюда пришел. И все же (начатое дело надо доделать – это правило незыблемо при любых обстоятельствах) я залезаю в вагон и начинаю снимать. После чего спрыгиваю, снимаю сам вагон, потом все четыре сцепленных между собой вагона, закрываю дверь и заматываю ее проволокой, как и было до того…
Мне вдруг становится тревожно. Я оглядываюсь, но никого не вижу.
Интересно, что будет дальше, когда мы выпустим первую передачу новой программы.
Осторожно, проверяясь, как это делают в кино опасающиеся слежки шпионы и бандиты, я топаю обратно.
Выйдя к вокзалу, я чувствую на себе чей-то тяжелый взгляд. Он буквально прожигает мой затылок. Я оборачиваюсь и вижу возле одного из киосков человека в сером костюме. Он смотрит на меня, не отрываясь и не боясь, что я его замечу. Конечно, они меня срисовали еще у вагона. Очевидно, у них имеются наблюдатели, которые не спускают глаз с этого вагона или вагонов. Может, они следят за ними через спутник, есть такая система GPS. А на меня они вышли через мой телефон. Сейчас это просто. Тем более, располагая такими бабками, какие имеются у них. Это значит, что по мобильному телефону звонить нельзя. И если делать какие-то звонки, то через телефоны-автоматы. Хотя тоже нет никакой гарантии, что не вычислят. Покупать всякий раз новую симку? Вынимать аккумулятор? На какое-то время можно, наверное, освободиться от их контроля. А потом они придумают что-нибудь новенькое…
Наши взгляды пересеклись. Он смотрит на меня изучающе. Пытается запомнить. Впрочем, почему «пытается»? Он уже меня запомнил. Я тоже откладываю его лицо и взгляд в ячейку памяти, которая не подлежит забвению. Так мы и смотрим друг на друга, пока враз не отворачиваемся. «Смотрины» закончились…
Все. Теперь, похоже, с меня не слезут. Пока не полоснут ножиком по горлу и не засунут в открытый в предсмертном крике рот сотенную купюру евро.
«Нет, мне ее, наверное, не засунут. Ведь я не взял ни одной пачки…»
Это я подумал или сказал вслух?
Я смотрю на киоск, возле которого стоял минуту назад господин в сером костюме. Его уже нет, конечно. Ушел. Или спрятался, чтобы продолжать следить за мной, выжидая удобный момент, чтобы меня прикончить.
Это не он ли режет бомжей и полицейских ножиком, засовывая потом в раскрытые рты по банкноте евро?
Я ежусь от неприятного озноба. Мне как-то нехорошо, даже подташнивает немного.
Это все нервы. Надо держать себя в руках.
Но как, когда над тобой завис топор гильотины? Или приставлен к горлу нож киллера?
А-а, выбор-то все равно уже сделан. И отступать уже некуда. Значит, надо идти вперед. И поменьше думать о том, что будет дальше. Не забывая об осторожности.
Все.
Пора звонить Володьке…
Глава 10. Мои обоснованные опасения, или О чем мне рассказал Володька Коробов и что я домыслил самостоятельно
С Володькой Коробовым мы были знакомы давно. Приятельствовали, еще учась в университете, правда, друзьями тогда нас назвать было все же нельзя. Ну, пировали несколько раз в одной компании, симпатизировали друг другу, но – не более.
Друзьями мы стали после раскрытия дела об убийстве в собственной квартире известного актера Игоря Санина. Коробов, как следователь Главного следственного управления Следственного комитета Российской Федерации, вел свое расследование, а я, как тележурналист канала «Авокадо», – свое. И наши пути естественным образом пересеклись. Более того, завершали это дело мы с ним вместе. И нашли убийцу актера – тоже вместе.
Конечно, встречались мы с Володькой не так часто, как хотелось бы, но иногда помогали друг другу, делясь информацией по тому или иному делу, насколько ему позволяла его должность, а мне – качество и количество самой информации. В последнюю нашу деловую встречу я оставил Коробова своим должником, сдав ему убийцу доктора биологических наук Рудольфа Фокина и лаборантки Зои Калмыковой из Института неврологии имени Кожевникова при МГУ. Дело Володькой Коробовым и, что самое главное, с моей непосредственной помощью было раскрыто. Более того, его после этого весьма громкого дела повысили, и он из старшего следователя сделался в своем Управлении следователем по особо важным делам, что весьма и весьма круто. Так что должок за ним остался довольно-таки весомый. Кроме того, мы с ним давно не сиживали в «Мечте» – нашем, можно сказать, любимом месте деловых и просто дружеских встреч. Поэтому я, найдя таксофон и используя социальную карточку, набрал Володькин номер и стал ждать. На первый звонок он не отозвался. В принципе я тоже «не беру трубку», когда мне звонит неизвестный мне абонент: ошибся кто-то, случайно набрал, или я просто не хочу разговаривать со случайным человеком, может, даже и недоброжелателем… Ну, и так далее. На второй звонок я уже отвечаю, поскольку он уже редко бывает случайным: а вдруг кто-то звонит по делу, которое мне интересно.
Ответил и Володька:
– Слушаю вас.
– Володь, это я.
– Кто – я? – не узнал мой голос Коробов.
– Русаков, – сказал я, понизив голос.
– Привет, Старый! – Володька, похоже, был мне рад. – Богатым будешь!
– Ты мне можешь не поверить, но я уже богат. С такими-то деньгами… И не знаю, что с этими деньгами делать. Вот решил твоего совета просить.
– Ха-ха! Все шутишь. А ты откуда это звонишь?
– Из автомата. Надо встретиться.
– Где? – не стал расспрашивать меня «почему да как» Володька.
– В «Мечте», в шесть.
– В семь, – тотчас перебил нашу свиданку на более поздний срок Коробов.
– Хорошо, в семь, – согласился я. – Отбой.
Я положил трубку и огляделся, нет ли поблизости человека в сером костюме. Никого не заметив, кто бы проявлял ко мне какой-либо интерес, я двинул было домой, и тут у меня перед глазами предстали следующие картинки…
Я подхожу к своему дому, вхожу в подъезд, начинаю подниматься по лестнице, а на меня сзади набрасывается человек, запрокидывает голову и перерезает мне горло. Кровь хлещет ручьем, заливает пиджак и рубашку, я пытаюсь ее как-то остановить, но лишаюсь сознания и падаю. Лежу я недолго, поскольку бессознательное состояние сменяется параличом сердца, гибелью мозга и, в конечном итоге, отлетом души. А то, что лежит на ступенях в луже крови, – уже не я, а некто или нечто, что зовется трупом…
Или: я вхожу в подъезд, поднимаюсь по лестнице или в лифте, выхожу на своей площадке, начинаю открывать дверь ключом, и тут на меня сзади набрасывается невидимый мне человек, запрокидывает голову и перерезает мне горло. И так далее…
Или вот: я открываю дверь, вхожу в квартиру и только собираюсь включить свет, как тут на меня сзади…
Тьфу ты… Наверное, домой мне нельзя. И, вообще, оставаться одному нельзя. Надо все время быть на людях, чтобы исключить возможность подобраться ко мне человеку в сером костюме. Ведь бомжи и капитан полиции Сан Саныч Лакшин были убиты именно тогда, когда находились в одиночестве, и убийцу никто не видел.
Ладно. Пока принимаю такое решение: не оставаться одному ни при каких обстоятельствах. До семи вечера не так уж и много. Поброжу по улицам, зайду в пару-тройку магазинчиков попроще, куда меня пустят в бомжеватом прикиде. Заодно и посмотрю, не следит ли кто за мной…
А где я буду ночевать?
Может, позвонить Ирине и напроситься к ней? Но если даже мама ее и в отъезде, все равно к ней нельзя. Нельзя впутывать Ирину в мои дела, иначе я буду волноваться не только за себя, но и за нее. Это будет сильно мешать мне. К тому же в данное время я – бомж, и в таком виде появиться перед Ириной как-то не комильфо…
Куда же мне двинуть после «Мечты»?
Скорее всего, к Климу с Пашей. Перекантоваться ночь у них, а там видно будет…
Кафе «Мечта» на Садовнической – это место наших с Володькой встреч. Когда мы нужны друг другу или просто хочется выпить, хорошо покушать и сбросить накопившиеся стресс и усталость. Последнее случается с нами крайне редко, ведь мы оба трудоголики, поэтому времени просто посидеть и поболтать «за жизнь» у нас нет. А вот по делу мы с Володькой Коробовым в последнее время встречаемся довольно часто…
«Мечта» – это, скорее, ресторан, нежели кафе. Цены в нем весьма приличные, зато вкусно покушать и отдохнуть по-настоящему – вполне реально. Обычно мы выбираем небольшой зальчик, устраиваемся друг против друга на мягких уютных диванчиках либо пристраиваемся где-нибудь в тихом уголке на летней веранде кафе, чтобы лишний раз «не отсвечивать». Но, учитывая не очень благостную нынешнюю весну, мы с Володькой выбрали зал. Тихая музыка и потрескивающие дрова в камине создают ауру покоя и расслабленности, чего нам как раз и не хватает. Какое-то время мы сидели молча, наслаждаясь этим покоем, а потом Володька заговорил:
«Мечта» – это, скорее, ресторан, нежели кафе. Цены в нем весьма приличные, зато вкусно покушать и отдохнуть по-настоящему – вполне реально. Обычно мы выбираем небольшой зальчик, устраиваемся друг против друга на мягких уютных диванчиках либо пристраиваемся где-нибудь в тихом уголке на летней веранде кафе, чтобы лишний раз «не отсвечивать». Но, учитывая не очень благостную нынешнюю весну, мы с Володькой выбрали зал. Тихая музыка и потрескивающие дрова в камине создают ауру покоя и расслабленности, чего нам как раз и не хватает. Какое-то время мы сидели молча, наслаждаясь этим покоем, а потом Володька заговорил:
– А что, ты, Старый, до того поиздержался, что ничего более приличного надеть не мог? Выглядишь, как бомж…
Это хорошо, что я так выгляжу. Значит, моя легенда отлично работает. И никому в голову не придет, что я – ведущий тележурналист весьма популярного в Москве телеканала «Авокадо», столь громко заявившего о себе своими последними рейтинговыми программами.
– А я и есть бомж, – ответил я, выдержав недовольный взгляд следователя по особо важным делам Коробова.
– Ясно, – буркнул Володька и налил мне и себе минеральной воды. – Новое задание?
– Скорее, новое расследование.
– Ну и чего ты опять расследуешь? – с некоторой долей усмешки спросил Володька. Он, конечно, хорошо знает мои возможности и потенциал, но все же профессионалом меня, похоже, не считает. Профи, по его мнению, имеются только в Следственном комитете.
– В настоящее время я расследую обстоятельства насильственной смерти старшего участкового уполномоченного, капитана полиции Александра Александровича Лакшина. Насколько мне известно, это дело ведет ваше Главное следственное управление, вот ты мне и поможешь ответить на кое-какие вопросы, и дашь мне информацию относительно…
– Это исключено, – перебил меня Володька Коробов. – Даже и не думай, Старый. Все очень серьезно.
– А как же должок, Володя? Ты что, забыл, что ты мой должник?
– Нет, не забыл, – нахмурился он. – Но это особое дело, и я не могу вот так выложить тебе все, что является следственной тайной и ни в коей мере не подлежит…
– Кроме того, я к тебе пришел не с пустыми руками, – теперь уже я перебил Коробова. – И поверь, моя информация стоит того, чтобы рассказать мне об убийстве капитана Лакшина…
Володька долго молчал, изредка посматривая на меня и прикидывая, что мне можно сказать, а чего – не стоит. Наконец он вздохнул и устало произнес:
– Хорошо. Что ты хочешь знать?
– Я хочу знать, видел ли кто, как убили Лакшина.
– Нет, никто не видел, как его убивали, видели только человека, садившегося в черный джип с двумя большими и по виду тяжелыми сумками-баулами.
– Номеров джипа твой свидетель, конечно, не запомнил.
– Нет, конечно, – ответил Володька. – Габаритные огни у джипа не горели, да и вообще свидетель не отличается хорошим зрением.
– Ага, значит, это – человек пожилой… А что это за человек? Старушка какая-нибудь, которой не спится по ночам? – спросил я без особой надежды и получил вполне ожидаемый ответ:
– Этого я тебе сказать не могу.
– Понял, – коротко проговорил я, больше не настаивая, чтобы Коробов назвал мне свидетеля. Этого он и правда сделать не мог, так как данный человек – единственный свидетель и главная тайна следствия. И рассказать о нем – значит подставить его под удар…
– Спасибо, что понял, – облегченно вздохнул Коробов. Но успокоился он напрасно, поскольку я задал ему новый вопрос:
– Скажи, Володь, а при Лакшине что-нибудь было обнаружено? Документы, может, билеты какие…
Коробов вскинул голову. Мой вопрос, похоже, попал в точку. И ему надо было что-то ответить…
– Да, при нем был паспорт, иэнэн, страховое свидетельство и билет до Новороссийска…
– Один билет? – уточнил я.
– Один, – кивнул Володька.
– То есть старший участковый уполномоченный капитан полиции Лакшин, не уволившись, не поставив никого в известность, решает уехать из Москвы в Новороссийск, не известив даже свою семью. Ведь он семейный?
– Да, у него есть жена и взрослый сын.
– А билет, значит, был один?
– Один, – терпеливо ответил Володька.
– В один конец, значит, у него был билет… – нарочно накалял я обстановку, пытливо всматриваясь в лицо Коробова.
– Ну, да…
– А не кажется ли тебе, Володя, что это похоже на бегство? Капитан просто резко сваливает из столицы на Кубань, и не факт, что именно в Новороссийск. Он вполне мог выйти и раньше – и ищи потом ветра в поле… А вот эти сумки, с которыми убийца садился в джип, те самые баулы, что были в руках участкового до его убийства?
– Да, – нахмурившись, ответил Коробов.
– А что было в них? – осторожно спросил я.
– Этого никто не знает.
– Но предположения у вас все же имеются?
– Имеются кое-какие, – пожал плечами Володька, – но я о них тебе сказать не могу, извини, брат.
– Зря извиняешься, – ехидно посмотрел я на него. – Я сам тебе об этом скажу… Эти сумки были под завязку набиты пачками евро, которые капитан полиции, скажем так, изъял для нужд личного пользования из вскрытого бомжами товарного вагона, что стоит сцепленным с тремя такими же к западу от здания Белорусского вокзала на третьей линии запасных путей за товарным составом и ржавыми пассажирскими вагонами…
Володька замер, будто кто-то сделал неожиданно громкий хлопок и приказал ему: «замри». Он почти не дышал и немигающе смотрел на меня. А я продолжал говорить, рассказывая все, что мне известно о капитане Лакшине, и дополняя эти сведения своими предположениями событий, которые либо были на самом деле, либо могли бы быть…
После беседы с подполковником Харкисяном, заявившим, что никакого вагона с евро в природе не существует, старший участковый уполномоченный капитан полиции Лакшин погрузился в думы. Начальник полиции сказал, что вагона с евро нет. То есть нет ни этого вагона, ни денег в нем. Что это значит? А то, что на эти деньги нет хозяина. Если бы хозяин был, разве бы он позволил бомжам воровать его деньги? Разве бы его люди не караулили этот вагон денно и нощно, не спуская с него глаз и никого к нему не допуская? Да они не дали бы даже близко к нему подступиться, не то чтобы чего-то из него взять. Стало быть, хозяина как такового не существует. А коль нет хозяина, то деньги эти попросту бесхозные и отщипнуть от них крохотную часть не является преступлением…
Подойдя к участковому пункту, Сан Саныч еще более укрепился во мнении, что взять немного от ничьих денег совсем не значит совершить преступление. «А вот бабки я домой не понесу, – молнией сверкнула в голове мысль. – Ни в жисть, тут нужно похитрее поступить… Вот свалю, к гребаной матери, из этого никчемного колхоза и больше не буду видеть ни опостылевшей физиономии жены, ни хари этого придурка Воронцова. Боже, как мне все это обрыдло…»
Подумав так, старший участковый уполномоченный Лакшин вернулся домой, переоделся в штатское, взял паспорт и две большие хозяйственные сумки. Жена наблюдала за действиями мужа и молчала. Они давно уже ни о чем не говорили друг с другом. С того самого момента, как сын женился и ушел из дома. Не о чем было им говорить. И незачем…
А потом Сан Саныч отправился на Белорусский вокзал. Дорожку к заветному вагону он знал, потому времени это заняло немного.
Подошел. Осмотрелся. Никого не заметив, залез в вагон и стал складывать пачки евро из распотрошенного блока в сумки. Он не считал, сколько денег вместили его сумки. Главное, что пачек евро было огромное количество. О-о, такая сумма, какая находилась в его баулах, позволит ему бросить все к псам собачьим и уехать в солнечную Кубань. На родину его бабки. «Возьму билет до Новороссийска, а сойду где-нибудь в Ростове или Краснодаре. Поменяю евро в разных местах, домик куплю где-нибудь в станице, документы новые справлю, и ищи потом меня, як витер у поли…»
Набив сумки, Сан Саныч закрыл вагонную дверь, завязал ее на проволоку и пошел к вокзалу. В обменнике поменял две пачки евро на рубли, на стоянке такси взял машину и благополучно доехал до своего участкового пункта. Посидел немного, соображая о дальнейших действиях. Потом отзвонился на Казанский вокзал, заказал билет на ночной поезд в Новороссийск, отправка в ноль-ноль часов двадцать пять минут. И замечтался о том, как поменяет свою осточертевшую жизнь на лучшую, более спокойную и достойную для уже немолодого человека…
Так досидел Сан Саныч до позднего вечера, потом вызвал такси. Когда ему позвонили и сказали, что такси номер такой-то подъехало, поднялся, оглядел свой невзрачный кабинет и без всякого сожаления вышел в коридор. Вынес на крыльцо сумки… И тут к нему метнулась чья-то тень. Сан Саныч не успел даже вскрикнуть, а сразу повалился на землю, зажимая рану на шее, из которой хлестала кровь. Тень расстегнула молнию на сумке, достала из пачки сотенную купюру и сунула ее в оскал рта уже умершего бывшего старшего участкового уполномоченного капитана полиции Александра Александровича Лакшина. Затем взяла сумки и села на заднее сиденье поджидающего ее джипа. А Сан Саныч остался лежать на земле, истекая кровью и медленно остывая…