Килгрэм-Чейз стоял в огромном парке: зеленое пространство лужаек и пастбищ охватывало дом, простираясь от железной ограды, за которую мы только что въехали. Парк с трех сторон был окружен полукруглым массивом густого леса, а за лесом были болота, еще дальше — огромные лесоповалы. Дом, парк и леса имели чашевидную форму и были защищены долиной от ветра и плохой погоды в зимние месяцы, а в прежние времена — от политических противников и грабителей, потому что единственный доступ к дому и парку был возможен через парадные ворота.
В первый раз, когда я сюда приехала, я была заинтригована домом детства Эндрю. Диана совершила со мной большой обход владений и рассказала мне все, что я хотела знать о доме и семье. Она гордилась усадьбой и хранила в памяти все, что касалось ее истории.
Ее необычное название произошло частично от человека, который построил Килгрэм-Чейз четыреста двадцать пять лет тому назад. Это был йоркширский воин-рыцарь, чье имя было сэр Джон Килгрэм. Он являлся близким другом Роберта Дадли, графа Лейчестерского и был членом роялистской партии королевы Елизаветы и одним из новых людей, как их тогда называли в дворцовой политике. Королевским декретом Елизавета пожаловала ему огромный парк и леса за особые услуги королевскому дому. Но задолго до царствования Елизаветы Тюдор, когда правили Плантагенеты, эта местность была охотничьим угодьем, то есть неогороженным участком парка и леса, куда забегали дикие звери, где на них могли охотиться местные дворяне. Позднее эта земля перешла во владение монахов находящегося поблизости аббатства Фаунтейн; они лишились ее, когда отец Елизаветы, король Генрих VIII, конфисковал все земли, которыми владела церковь. После разгона монастырей владение стало собственностью короны.
Дом и парк перешли к Кесуикам на законном основании в результате брака, состоявшегося летом 1589 года. У сэра Джона был единственный ребенок, дочь по имени Джейн, и когда она вышла за Дэниэла Кесуика, сына местного сквайра, они получили имение как часть приданого. И с тех пор оно всегда принадлежало семье Кесуиков, переходя от одного поколения к другому. Когда-нибудь оно станет принадлежать Эндрю, а затем Джейми и сыну Джейми, если у того он будет.
Диана считала свое владение типичным деревенским имением и постоянно утверждала, что, при всем его престиже и историческом значении, это был всего лишь небольшой дом, и это было верно. В архитектурном отношении здание было исключительно удачно спроектировано и отличалось искусной планировкой, даже компактностью для такого рода тюдоровского имения, и, по сравнению с некоторыми огромными домами Йоркшира, оно казалось маленьким. Несмотря на это, Диана уже давно с трудом управлялась с ним. Содержание дома стоило много денег и отнимало у нее уйму времени. По этой причине она жила всего лишь в одном крыле, а остальная часть дома была закрыта круглый год. Дом обслуживался с помощью Джо и Эдит Паркинсонов, которые жили и работали в Килгрэм-Чейзе больше тридцати лет. Вместе со своей дочерью Хилари Бродбент они поддерживали порядок в комнатах как в жилом, так и в закрытом крыле дома, а также стирали и готовили еду. Джо к тому же был мастером на все руки, он производил всяческие наружные работы, ухаживал за двумя Дианиными лошадьми и овцой и чистил конюшни.
Муж Хилари, Бен, и его брат, Уилф, были садовниками; в их обязанности входили работы в саду и в парке: они стригли множество газонов и ухаживали за цветами на клумбах, обрезали плодовые деревья в саду, раз в году чистили пруд и тщательно следили за тем, чтобы розарий с вьющимися розами оставался, как и сотни лет назад, самым прекрасным местом в усадьбе.
Розы были моими любимыми цветами, и меня с самого начала тянуло к этому саду в Килгрэм-Чейзе. Но на этот раз я не собиралась туда идти, я знала, что он сейчас лишен красок жизни и выглядит осиротелым, так же как и все в «Индейских лужайках» было сейчас бурым и увядшим. Сейчас, в эти холодные, безрадостные месяцы, когда земля становится твердой, как камень, воздух пронзителен и морозен, а все растения находятся в состоянии покоя, сад не привлекал меня.
Выглянув в окно, я заметила, что большинство гигантских дубов, выстроившихся, как часовня, вдоль подъездной дороги, уже лишились листвы — ведь стоял ноябрь, и уже настали первые зимние холода. Природа умирала. Зима — время смерти в садах и в природе. Неожиданно для себя я почувствовала прилив меланхолии, и мне стало грустно. Вздрогнув, я плотнее закуталась в теплое пальто. Но зимняя смерть природы подразумевает ее весеннее возрождение, напомнила я себе, пытаясь прогнать эту странную грусть, охватившую меня. Я снова вздрогнула и подумала: «Что-то мне не по себе».
Через мгновение это странное ощущение исчезло, потому что внезапно перед нами открылся дом во всем своем великолепии.
Килгрэм-Чейз. Он стоял среди болот, гордый и древний, казалось, неподвластный времени. При виде прекрасного старого имения мое сердце вздрогнуло. Светлые камни дома отсвечивали золотом в ясном утреннем воздухе, и его многочисленные окна блестели в солнечном свете. Я подняла глаза, увидела идущий из труб дым, подобный серо-голубым лентам, небрежно брошенным на это шелковистое, сияющее небо.
Как приветливо все это выглядело в своей мягкости и очаровании — и это был дом предков моего мужа, место, где он вырос.
Машина едва подъехала к парадному крыльцу, как растворилась огромная дубовая дверь, и Диана появилась на пороге. Она, широко улыбаясь, сбежала по ступенькам; ее лицо светилось от счастья при виде нас, выходящих из машины.
— Привет, мам! — закричал Эндрю, махая ей рукой.
Я бросилась к ней и крепко обняла ее.
— Диана!
— Ты самая лучшая девочка во всем мире, — приветствовала она меня, — потому что заставила моего упрямого сына все же, в конце концов, приехать.
Смеясь я освободилась от ее объятий и покачала головой:
— Это не я его убедила, Диана, он сам передумал. Поздно вечером, слишком поздно, чтобы вам звонить. И мы выехали так рано сегодня утром, в шесть, поэтому не хотели вас беспокоить. Вот почему мы попросили швейцара позвонить. Он звонил вам?
— Да, дорогая. — Обернувшись к сыну, она обняла его и продолжала: — Раз уж вы здесь, все остальное не имеет никакого значения. Мы проведем замечательный, уютный уик-энд вместе, и я знаю, что Парки собирается вас обоих побаловать.
Эндрю улыбнулся ей:
— А мы на меньшее и не рассчитывали. — Подойдя ближе к ней, он сказал: — Пока я не отправил обратно машину, скажи, надо ли мне просить его, чтобы он приехал за нами завтра вечером? Или же мы сможем уехать вместе с тобой в понедельник утром?
— Конечно, со мной. Во всяком случае, стоило ли сюда приезжать на одну ночь? И я буду рада вашей компании по дороге в Лондон. На самом деле, ты можешь, милый Эндрю, вести машину часть пути.
— Еще бы! — сказал он. — И спасибо, мам. Еще одно: нам надо было бы уехать в понедельник очень рано, около половины седьмого. Тебя это устроит?
— Я так обычно и уезжаю отсюда, — ответила Диана.
Эндрю кивнул и поспешил к шоферу.
Диана взяла меня за руку и повела в сторону каменных ступеней, ведущих к парадной двери. Джо Паркинсон появился на верхней ступени лестницы и стал спускаться.
— Доброе утро, миссис Эндрю, — сказал он, одарив меня широкой улыбкой. — Очень приятно видеть вас здесь, ей-Богу.
— Спасибо, Джо. Я очень рада, что мы смогли приехать сюда на уик-энд.
— Пойду помогу мистеру Эндрю с чемоданами. — С этими словами он заспешил вниз, говоря на ходу: — Не надо, мистер Эндрю, я сделаю. Давайте я возьму чемоданы.
Я оглянулась через плечо и увидела, что Эндрю и Джо тепло здоровались, пожимая друг другу руки. Эндрю было восемь лет, когда Паркинсоны приехали работать в Килгрэм-Чейз. Джо очень многому научил его, что касается усадьбы и природы вообще, и они всегда были большими друзьями. По словам Эндрю, Джо был подлинным, до мозга костей, йоркширцем: трудолюбивым, осмотрительным, мудрым и верным.
— Утро сегодня влажное, — сказала, ежась, Диана, плотнее заворачиваясь в вязаную кофту. — Пойдем внутрь и выпьем кофе.
В маленькой прихожей нас ждала Эдит Паркинсон, жена Джо, которую Эндрю с времен своего детства звал Парки, и ее дочь. Обе женщины тихо поздоровались со мной.
Парки заметила:
— Хорошо бы вы захватили своих малышей, миссис Эндрю, мы бы на них порадовались.
— Не забудьте, они приедут сюда в следующем месяце на Рождество, Парки. На самом деле, мы планируем остаться здесь до Нового года. Мистер Эндрю обещал нам, — улыбнулась я ей в ответ.
— Это просто чудесно! — Парки радостно всплеснула руками. — Я не могу дождаться, когда увижу малышей. — Взглянув на Диану, она добавила: — У нас в этом году будет большая рождественская елка, миссис Кесуик, и, может быть, Джо нарядится Санта Клаусом, наденет красный кафтан и приклеит белые усы, как он это делал для детской воскресной школы.
В маленькой прихожей нас ждала Эдит Паркинсон, жена Джо, которую Эндрю с времен своего детства звал Парки, и ее дочь. Обе женщины тихо поздоровались со мной.
Парки заметила:
— Хорошо бы вы захватили своих малышей, миссис Эндрю, мы бы на них порадовались.
— Не забудьте, они приедут сюда в следующем месяце на Рождество, Парки. На самом деле, мы планируем остаться здесь до Нового года. Мистер Эндрю обещал нам, — улыбнулась я ей в ответ.
— Это просто чудесно! — Парки радостно всплеснула руками. — Я не могу дождаться, когда увижу малышей. — Взглянув на Диану, она добавила: — У нас в этом году будет большая рождественская елка, миссис Кесуик, и, может быть, Джо нарядится Санта Клаусом, наденет красный кафтан и приклеит белые усы, как он это делал для детской воскресной школы.
— Да, это замечательная мысль, — согласилась Диана.
Приняв у меня пальто, она повесила его в гардероб.
— Теперь пойдем в кухню, Мэл. Парки целый час готовила всякие вкусности. Любимые блюда Эндрю, конечно.
Кухня в Килгрэм-Чейзе была такая же древняя, как сам дом, и за прошедшие годы она изменилась очень мало. Это было длинное, покрашенное в белый цвет помещение. Потолок был низкий, и по нему проходили темные деревянные балки. Пол был мощен той же каменной плиткой, как и в древности, и местами она была стерта за многие века хождений по неизменным маршрутам — от печи к окну и через всю кухню к двери, так что постепенно там были вытоптаны дорожки в камне.
Печь в дальнем конце кухни была высокой, до потолка, и широкой, сложенной из местного кирпича и камня. Ее опоясывали старые деревянные балки, такие же, как под потолком. У нее была большая приподнятая топка, огромных размеров каминная полка и старомодная духовка для выпечки в стене рядом с топкой. Эта печь давным-давно не использовалась; много лет тому назад Диана установила замечательную английскую плиту, о которой я мечтаю. Я согласна с ней, что это лучшая плита в мире: она дает столько тепла, что в кухне таких немалых размеров всегда сохраняется нормальная температура. Это очень кстати, потому что в кухне с толстыми каменными стенами и каменным полом всегда прохладно, даже жарким летом.
Диана перестроила и модернизировала буфетную комнату, находящуюся за кухней, и теперь она стала очень удобной для нее и Парки. Она поместила туда огромных размеров холодильник, две посудомоечные машины и стойки для приготовления пищи. Над стойками висят полки для хранения фарфоровой посуды и тех разнообразных вещей, без которых на кухне не обойтись.
Ряд створчатых окон выходил на заднюю лужайку и болота, уходящие вдаль за горизонт. Напротив стены с окнами на почетном месте стоял антикварный уэльский кухонный шкаф, и этот замечательный предмет старины был набит сине-белой фарфоровой посудой с традиционным китайским рисунком — ива у мостика через ручей. Неподалеку, в углу комнаты, стоял старомодный деревенский стол с сосновой столешницей на приземистых ножках, за который и уселись мы с Эндрю. На столе стоял кувшин из зеленой майолики, наполненный ветвями сладко-горького паслена, и я невольно подумала, каким совершенным он выглядит.
На каминной доске в ряд стояла коллекция деревянных и медных витых подсвечников с белыми восковыми свечами, а под каминной доской расположились всевозможные медные подковы, тускло поблескивающие в свете огня. Повсюду медным блеском отсвечивали всевозможные формочки для желе и рыбы, горшки и кастрюли, ложки и мерные совки и ковшики на боковом столике.
Я всегда любила эту кухню и считала, что она самая приветливая из всех, которые я видела; в ней не только царила атмосфера бодрости, но она была по-настоящему уютной. По словам Дианы, это было сердце всего дома, комната, в которой вам легко жить.
Диана стояла у плиты, готовя чай; она перенесла чайник на стол, но сказала, чтобы мы подождали, пока заварится.
— Да, верно, миссис Эндрю, пока не наливайте, он должен завариться, — подтвердила Парки.
— Да, Парки, — сказала я послушно и улыбнулась Эндрю.
Она говорит это мне вот уже более десятка лет.
В воздухе кухни царил дразнящий запах бекона, поджаривавшегося на плите, и аромат свежевыпеченного хлеба, от которого слюнки текли. Парки положила караваи и кексы к чаю остывать на несколько минут на одну из стоек, и исходивший от них запах был невыносим.
Повернувшись к нам от плиты, Парки сказала:
— Если вы еще не догадались, я готовлю «беконных дружков». Ваши любимые, мистер Эндрю.
Она с любовью улыбнулась ему, прежде чем снова повернуться к плите. Она вынимала куски бекона из сковороды и раскладывала на большом деревянном блюде. Парки ухаживала за ним, когда он был маленьким, и он для нее был в некотором смысле как родной сын.
— Какая вкуснятина, Парки! — воскликнул Эндрю и добавил, обращаясь ко мне: — Ты должна научиться готовить их для меня, Мэл, когда мы будем дома в «Индейских лужайках».
Диана села к нам за стол и налила дымящийся горячий чай в большую синюю с белым чашку, а через мгновение Парки была уже рядом с ней, подавая блюдо, на котором лежали толстые ломти теплого свежевыпеченного хлеба, намазанные маслом, с кусками жареного бекона между двумя кусками хлеба — в действительности, горячие сэндвичи с беконом.
— Будь что будет с моим холестерином! — весело проворчал Эндрю. — Ах, Господи, что за чудо! — добавил он, откусив кусок.
— Я знаю, они вредные, — смеясь, сказала Диана, затем предупредила: — Не ешь слишком много, Эндрю. Парки готовит рыбные котлеты с петрушечным соусом на ланч.
— С чипсами, — вставила Парки. — А за ними будет еще одно ваше любимое блюдо — пудинг с патокой.
— О, Боже, Парки, мне кажется, я уже умер и попал в рай! — сквозь смех воскликнул Эндрю, довольный Парки и той суетой, которую она развела вокруг него. Он всегда питал к ней слабость.
— Но, дорогой, здесь и есть рай, — сказала Диана, с любовью улыбаясь ему. — Или ты уже забыл?
Эндрю покачал головой и нежно поцеловал ее в щеку.
— Нет, ма, я не забыл. И не только это. Я здесь с тремя из четырех моих любимых женщин.
— А кто четвертая? — быстро спросила я, с удивлением глядя на него.
— Как же? Конечно, моя дочь, — ответил он, подмигнув мне.
16
Во второй половине дня в субботу я натолкнулась на эти книги. Но что это была за находка!
После ланча Диана уехала в Вест-Тенфилд за какими-то покупками; она предложила мне поехать с ней, но я отказалась, предпочтя остаться в Килгрэм-Чейзе с Эндрю, но тут же обнаружила, что он собирается работать.
— Я должен просмотреть всю эту ерунду, — объяснил он мне извиняющимся тоном, показывая на свой портфель. — Прости меня, Мэл.
— Все в порядке, — сказала я, хотя и была разочарована тем, что он весь остаток дня до вечера будет поглощен своими бумажками у Дианы в кабинете, вместо того чтобы пойти со мной на прогулку.
— Я ненадолго, часа полтора, от силы два. — Он покачал головой, остановившись на пороге кабинета. — Попадаются очень запутанные финансовые документы, я говорил тебе в Лондоне. Мне бы сюда Джека с его изощренными мозгами. Он лучше меня разбирается во всей этой математике.
— Может быть, я могла бы тебе помочь? — предложила я.
Он уныло улыбнулся мне:
— Боюсь, что ты не сможешь, дорогая. Послушай, ты же не против того, чтобы я поработал, а? Хотя бы немного. Мы пойдем гулять попозже, перед чаем.
— Замечательно, не беспокойся.
Я быстро погладила его по щеке.
Потом я направилась в сторону библиотеки, которая всегда приводила меня в восхищение. Я любила там что-нибудь выискивать, в надежде найти литературные сокровища или фамильные реликвии. К несчастью, мне никогда не удавалось напасть на что-нибудь, хоть отдаленно их напоминающее, либо хотя бы на что-нибудь выходящее за рамки обыкновенного.
Подобно кухне, библиотека мало изменилась за четыреста лет, за исключением, быть может, увеличения количества книг, приобретаемых Кесуиками за эти несколько веков; мне показалось, что они никогда ничего не выбрасывали. Библиотека была больше, чем любая другая комната в Килгрэм-Чейзе, поскольку располагалась в одной из угловых башен, той, которая была расположена в самой северной части здания, с окнами на болото.
Кессонированный[5] потолок девятиметровой высоты уравновешивался огромным окном, расположенным в середине центральной стены, прекрасным окном необычных размеров и формы, наполнявшим комнату причудливым светом в любое время дня. Библиотека, отделанная светлым дубовыми панелями, со стеллажами от пола до потолка по всем стенам, содержала много тысяч томов, в большинстве своем очень древних. Красивый камин из местного камня располагался у стены, противоположной окну, а вокруг него стояли несколько красивых кресел, дубовый кофейный столик и диван от Кноля. Непосредственно за диваном стоял стол для чтения, также из резного дуба, а на нем стопками лежали последние толстые журналы — некоторые из них были посвящены антикварному делу, — а также свежий номер «Таймс», подшивки других английских и местных газет и несколько свежих романов.