— Кто ее знает, эту бестию, — мрачно ответил угрюмый. — Я своими глазами видел, как ее доставили на "Боевого слона" из космоса девять лет назад.
— Ух, и взгляд у нее тогда был, мороз по коже! — добавил пилот, обернувшись.
— Кто ее знает, на что еще она способна, — продолжил угрюмый. — Куда бы он ее дел за несколько секунд? Охрана торчала прямо за дверью. Никто ее с тех пор не видел.
Они оба посмотрели на меня. Я нервничал. Угрюмый приблизился ко мне.
— Полетишь с нами, — сказал он.
— Куда? Куда вы меня тащите?
— На Онтарию, ессно, — фыркнул угрюмый.
— Что?! Зачем мне лететь на Онтарию? — возмутился я.
— Затем, чтобы ты не угодил в лапы местного правосудия, а еще хуже — в лапы местного медперсонала. Они тебя наизнанку вывернут. А мы тебя, дурня, беречь будем. Пусть тебя ищут, сколько влезет.
— Я не полечу на Онтарию, — глупо возразил я.
— Дурак, — хмыкнул верзила. — Тебе дядь Вова поверил, а ты капризничаешь.
— Ты что, до сих пор не врубился, где Мария? Она — в тебе, ясно? — объяснил угрюмый. — Мы будем беречь тебя, а ты будешь беречь ее. Пуще глаза, понял? Саня, поворачивай в космопорт. Выгрузим этого типа на "Свет Маяка". Спрячем так, что и с собаками не найдут. С Власовым связаться надо и как-нибудь ему так сказать… Уже наверняка поднялся кипиш, что мы летаем без сопровождения. Не вешай нос, парень. Все будет хорошо. Мы не бандиты. Меня зовут Владимир Викторович, а это невоспитанное рыло — Толян. А это — Саня, — кивнул Владимир Викторович в спину пилота.
Все мое существо бунтовало против вынужденной поездки на Онтарию. На верфях ремонтировался мой "кентавр", скоро лицензию получать, я же за нее штраф отвалил! Я вдруг понял, что привязан к своему судну и расставаться с ним не желаю даже временно. В то же время я не сомневался в правоте моих новых знакомых. Надо было любыми путями выкручиваться из ситуации, в которую меня угораздило вляпаться. Еще раньше меня угораздило познакомиться с Марией. Если бы не она, никаких проблем бы не было. Все мои проблемы я создал для себя сам — до тех пор, пока не появилась взбалмошная рыжая девчонка. Галина, Галина, я снова бесконечно отдаляюсь от тебя.
МАРИЯ ПОМОРОВА
Я вынырнула из вязкого омута и увидела его глаза совсем близко.
— Ты? — удивилась я. Мой голос прозвучал сорванно. Руки и плечи освободились, и я уперлась руками ему в грудь. Юрий внимательно смотрел на меня жгучими глазами. Мне было трудно, и я задыхалась. Постепенно освободились и мои ноги. Я рухнула на кровать, и Юрий сразу отошел от меня.
— С возвращением, — сказал он мне мягко.
— Где я была? — сиплым шепотом спросила я.
— Лучше бы ты спросила, где ты сейчас, — сказал он и ушел — дверь, задернутая выцветшей занавеской, выходила прямо на улицу.
Я преодолела слабость и огляделась. Я находилась в комнате, олицетворяющей собой предел крайнего аскетизма. Да, это была обыкновенная времянка на гусеничном ходу. Времянка Ивана Сергеевича, я без труда ее узнала. За окном я увидела типичный пейзаж обживаемой Онтарии: работающие люди и техника под жемчужно-белым небом. Экскаваторы рыли котлован под очередное здание. Дымила печь, в которой калили добротные кирпичи из местной глины. Моросил дождь. Разумеется, я на Онтарии, где же еще? Я продрогла и только теперь заметила, что обнажена и почему-то вся влажная. Я залезла под одеяло. Меня грела мысль, что Юрий на Онтарии, со мной. А еще меня не покидало ощущение, будто между нами произошло нечто интимное, но я не могла понять, что именно, и вспомнить я тоже не могла.
Дверь открылась, занавеска, свистнув по гардине кольцами, отлетела в сторону, и во времянку вбежал Иван Сергеевич. Он с силой захлопнул дверь, за которой я успела разглядеть несколько человек, и задвинул засов.
— Привет, солнце ясное, — захихикал он и потер сухие коричневые руки. Он достал из стеклянного шкафчика свои инструменты и бесцеремонно вытянул меня из-под одеяла. Не обращая ни малейшего внимания на мою наготу, он внимательно осмотрел меня, смерил давление, температуру и даже заглянул в рот. Попутно Качин непрерывно сыпал последними колониальными сплетнями, которых накопилось на удивление много. Я перестала жалеть об уходе Юрия. Я не любила медосмотры, даже если за это время успевала узнать, сколько домов построено, кто в кого влюбился, сколько детей родилось, кто с кем поссорился и помирился. Лапутина и Кутейко родили по ребенку? Когда ж успели-то? Когда я покидала Онтарию, у обеих не было и намека на беременность.
— Судя по беглому осмотру, ты здорова. Спинка — как атлас. Ни малейшего намека на ранение.
Иван Сергеевич сунул в ухо шарик "бухтелки" — переговорного устройства:
— Все в порядке, Матвей. Она здорова. Сегодня же я доставлю ее на "Тихую гавань" и сам осмотрю, как следует.
— О каком ранении вы говорите? — спросила я.
— Лежи, девочка, — сказал Иван Сергеевич.
К времянке с шумом, смехом и ругачками пробилась Лола и заколотила в дверь кулаком. Иван Сергеевич открыл ей дверь. Лолу подкидывало от нетерпеливого любопытства. Иван Сергеевич перешел на русско-латинский диалект с медицинским уклоном, и я получила возможность отвлечься от окружающей среды. Сначала я вспомнила боль, потом о своей миссии на Землю, отчего настроение мое упало в глубокие минусы, затем замороженное лицо Репьева, затем и все остальное и, наконец, удивилась. Осторожно напрягла спину — нет, ничего не мешает, не болит.
— Иван Сергеевич, я провалила миссию, — сказала я виновато, ибо не было мне оправдания.
— Кто тебе сказал, что ты ее провалила? — поинтересовался Иван Сергеевич.
— А еще я не могу вспомнить, как я сюда попала. "Пепел Марса" был в пяти парсеках от Земли, когда я его покинула. И почти в трех тысячах парсеков от Онтарии — три недели пути. Иван Сергеевич, какое чудо помогло мне их преодолеть?
Лола сделала мне укол и дала неведомое лекарство.
— Приготовь ей укрепляющий чай, — указал Лоле Иван Сергеевич и обратился ко мне:
— Ты выполнила задание, Маша. Онтария не вошла в состав Содружества, но мы на это и не рассчитывали. Зато Онтария стала неприкосновенной. Разумеется, пока мы соблюдаем все пункты Кодекса. Отныне Онтария — независимая планета и имеет большинство прав, которыми наделены члены Содружества.
— Иван Сергеевич, вы не шутите?! Мы действительно получили независимость? Мы теперь не преступники?
— Не совсем так. Земля контролирует каждый наш вздох.
— Теперь мы сможем спокойно торговать с соседями?
— Да, торговать нам разрешили, правда, ограниченно. Онтарианский газ оказался очень востребованным. Утверждены списки товаров, которыми мы имеем право торговать и покупать, — Иван Сергеевич с довольным видом потер руки. — Оружие, естественно, в список не входит. Ну, и не надо, — и он хихикнул.
Его слова звучали сладкой музыкой, хотя я не все понимала. Каким образом наша команда сумела договориться так быстро? Даже при лучшем развитии событий на решение всех вопросов потребовалось бы не меньше года!
— Значит, сбылась моя мечта. Но почему так быстро?
— Не слишком быстро. Ты получила серьезную рану, от которой оправлялась целый год и полтора месяца.
— Год и полтора месяца?! Откуда так много? Я их совсем не помню!
— И не надо. Лола, где чай?
Иван Сергеевич стал рассказывать мне, насколько вырос поселок и сколько газа в месяц выдает месторождение. Наговорившись всласть, старый профессор удалился за перегородку греметь пробирками (на Онтарии обнаружено немало неизвестных науке вирусов), а я спаслась от болтливой Лолы в обволакивающих объятиях Морфея.
ЮРИЙ ТАБУНОВ
Я надеялся избежать встречи с Марией, но она разрушила мою надежду. Она готовилась к встрече со мной — явилась пред очи мои слегка подкрашенной, с замысловатой прической. Внешне Мария чересчур ярка и не нуждается в косметике, и на "Селене" я ни разу не замечал, чтобы Мария ею пользовалась. Косметика ее почти не испортила. Я только подосадовал, что она закрасила черным свои темно-рыжие ресницы. Она надела военную форму защитного цвета, которая подчеркнула ее осанку. Знала, что ей идет.
— Засиделся уже, — сказала она мне. — Пошли, я покажу тебе Онтарию.
— Мария, я торчу здесь уже год и все пересмотрел за это время.
— Ты имеешь в виду колонию. А саму Онтарию ты видел? В четырех километрах отсюда трава вымахала выше головы. А за деревьями есть озеро. Вода там такая прозрачная, что видно дно, хотя глубина там двадцать метров. Когда у меня есть время, я там купаюсь. Хочешь искупаться?
— Температура воды в том озере — шесть градусов. Извини, Мария, но это удовольствие не для меня.
— Но купаться совсем необязательно. Туда прилетают большие белые птицы и садятся на воду. У них полет не птичий, а порхающий, как у бабочек. Красиво, как в сказке.
— Я видел этих птиц. Все видел.
Мария расстроилась. Она села, и я предложил ей кофе. Она приняла у меня чашку с таким благоговением, словно кофе ей предложили боги на Олимпе.
— Поселок за год сильно разросся, — с гордостью сказала она. — Я многое пропустила. Год назад на Онтарии стояли только бараки да времянки. А теперь появились красивые двухэтажные здания. Выше строить никто не хочет. Места и без того всем хватит. Даже парк заложили, видел?
— Все видел. Я их и строил, эти здания. Я ведь не сижу без работы, возить людей тоже надо, помогать в строительстве. Здесь ценится каждая пара рук, способная поднять кирпич.
— У нас никто не бездельничает, — довольно улыбнулась Мария. — Власов бездельников не держит. Мы сильно похожи на шайку бандитов?
Этот вопрос был для нее болезненным.
— Нет, не похожи, — подмаслил я. — Вы сильно похожи на обычных колонистов.
— А мы и есть обычные колонисты.
— Честно говоря, если бы я не знал, где нахожусь, я бы никогда не признал в вас космических пиратов.
Мария снова с гордостью улыбнулась и сказала:
— Через месяц семьи с детьми переселятся с "Гавани" в поселок. Как им надоело кружиться на орбите! Раз в неделю женщины и дети прилетают сюда на экскурсию, если позволяет погода. Радуются!
Я рассеянно улыбнулся в ответ, и Мария помрачнела.
— Я так рада, что ты с нами, что ты на Онтарии, — сказала она. — На "Селене" я об этом мечтала. Неужели тебе здесь не нравится?
— Я завтра улетаю на Землю. Навсегда. Меня отпускают. Техники и снабженцы готовят к полету катер.
Белая кожа Марии под слоем веснушек побелела еще больше.
— Как улетаешь? Ты улетаешь? Почему? — пролепетала она растерянно.
— Потому что мой дом там, а не здесь.
Мария беспомощно огляделась и встала. Я тоже встал.
— Неужели улетаешь? Я думала… думала…
— Мария, я женат, пойми это. Я люблю свою жену.
Она тоскливо смотрела на меня несчастными, влюбленными глазами, и мне было жаль ее. Я не знал, как смягчить удар.
— Ты покинул Землю из-за нее?
— Да.
Я предпочел быть с ней честным, она вполне заслуживала серьезного к себе отношения. А еще по рассказам колонистов я уже знал, насколько мстительно это удивительное существо в обличье огненной женщины. Я многое о ней узнал, но мало что понял.
— Ты надеешься, что она к тебе вернется, — печально сказала Мария.
— Да.
Мария стояла и сжимала в руках чашку с забытым кофе.
— Скоро ты забудешь меня, — утешающее сказал я.
— Я буду ждать тебя. Тоже буду надеяться, — ответила Мария.
Я вдруг понял, что мне не стоит опасаться мщения. И мучительно досадовал, что невольно причиняю ей страдания.
Мария — девушка с шармом, бесконечно удивляющая, солнечная, любящая — шагнула ко мне, привстала на цыпочки и прикоснулась губами к моей щеке. Я чертыхнулся про себя, еле сдерживаясь. И она ушла, унося с собой незабываемое очарование суровой Онтарии.
МАРИЯ ПОМОРОВА
Колонисты отстроили для Качина и его исследовательской группы отдельный особняк, но Иван Сергеевич никак не мог решиться на переезд со своей хрупкой лабораторией. Он не находил в себе сил оторваться от работы хотя бы на день. Его не подгоняли, ведь от результатов работы его команды зависели здоровье и жизнь колонистов Онтарии.
Власов тоже не перебирался в благоустроенное жилье и обретался во времянке. Скорее всего, ему было безразлично, какая обстановка его окружает. Главное, чтобы ничего не отвлекало от работы. Я обязана была отчитаться перед ним за выполнение задания, и в половине шестого утра я отправилась к нему. Я с удовольствием посмотрела на себя в зеркало. Знала, бессонные ночи не отражаются на моем лице. Какие глаза, какие брови! Что ему не хватает?! После вторичного фиаско я чувствовала себя подавленной, уверенность в себе поколебалась. Во время службы на "Стремительном", где женщин в экипаже было всего пятеро, я привыкла к мужскому вниманию. Оно не проявлялось явно, но я его ощущала постоянно и не обращала на это внимания. Я никогда не задумывалась, насколько оно способствует уверенности в себе. Теперь эта уверенность изрядно пошатнулась.
На улице светало. На строившейся дороге рычали два экскаватора и бульдозер, громко разговаривали рабочие — бывшие вояки-астронавты. Облака надо мной разошлись, и в образовавшейся небесной полынье густо засверкали яркие звезды, крупные, как грецкие орехи. Почему-то вспомнилось, как пару лет назад Матвей силой тащил меня в шлюзовой тамбур, чтобы запереть меня там и открыть шлюз наружу. Именно тогда я впервые перешла в иной режим существования. На Матвея, правда, надулась на целых четыре месяца.
Матвей сидел над компьютером и бессовестно гонял чертей по виртуальным подвалам.
— Заходи, опаленыш, — сказал он мне. — На столе чай и свежие булки. Завтракай.
— Спасибо, — ответила я, ухватила булку и с наслаждением вонзила в нее зубы. Чай себе наливать поленилась, отхлебнула из большой Матвеевой кружки. Чай был крепкий и сладкий. Матвей сказал:
— Скоро на Онтарию прибудет Адамсон с женой и со свитой.
— С женой? Это хорошо.
— Женой займешься ты. Ты хорошо знаешь, что ей следует показывать, а чего не следует. Задавай ей больше вопросов — о Земле, о Содружестве, о ее семье и ее дельфинах, о чем угодно. Больше будет говорить — меньше задаст вопросов.
Я не садилась, ходила из угла в угол. Матвей поднял голову:
— Что-то не так?
— Почему так плохо быть человеком? — спросила я в тоске.
— Почему плохо? — удивился Матвей.
— Он улетает. Насовсем. Он не вернется. Я дважды села на одну и ту же мель.
Матвей усмехнулся и ответил:
— Возможно, ты еще не раз сядешь на мель. А скорее всего, будешь садить на мель мужчин.
— Он улетит на Землю, на которой я так и не побывала.
Матвей оставил компьютер и повернулся ко мне. Мощная табуретка заскрипела под его грузной тушей. В барак бесшумно влетела летучая мышь. Я потушила верхний свет. Мышь уцепилась за стену под потолком.
— Наохотилась, наелась местных фруктов, будет теперь спать до вечера, — ласково улыбнулся мне Матвей. — Никаких забот, она тут от меня не зависит.
— Пожалей меня, — попросила я.
Матвей вздохнул, мягко привлек меня к себе, взял за лицо обеими руками и заглянул мне в глаза. Его глаза я видела сквозь черные очки и удивлялась, почему они должны приводить людей в ужас. Его глаза улыбались, и мне захотелось раствориться в нем, как в планете-океане.
— Тебе сейчас нелегко, — произнес он. — Это пройдет.
— И я забуду?
— Нет, не забудешь. Просто перестанет болеть. Все через это проходят.
— Даже ты?
— Даже я.
Он задумался чему-то своему, потаенному.
— Почему ты послал парламентером именно меня, а, Василич?
— Раньше ты была Наблюдателем. Теперь ты Участник.
— Трудно.
— Верно. Тебе хочется обратно в Океан, Афродита?
— Нет, не хочется. Только совсем чуть-чуть.
— Значит, быть человеком не так уж плохо.
Матвей молча повернулся к монитору, вошел в общую сеть Онтарии.
— Смотри, — сказал он мне и повернул монитор ко мне.
На фоне слабо светящихся звезд медленно поворачивалось военное судно. Крупный линейный корабль в зловещем молчании демонстрировал торпедные отсеки, бортовые установки и башни базук и пушек разного калибра. Шесть солнечных батарей вполовину развернулись навстречу безвестной звезде, словно мокрые крылья летучей мыши. Поля батарей зримо ощущались в потоке солнечного ветра.
— Прямо как новогодняя елка, — с уважением сказала я.
— Во всей красе. А маскировка — по последнему слову техники, — лениво заметил Власов. — Ни дать, ни взять — мирный торговец, каких в космосе хоть пруд пруди.
Я испытала неведомое мне доселе чувство — чувство узнавания.
— "Пепел Марса", — с изумлением прошептала я. Снаружи "Пепел Марса" я видела только замаскированным, но все-таки я узнала его.
— Он самый. Ребята во главе с Прыгуновым угнали его, когда его перегоняли с орбитального ремзавода Земли в район Кардабая. Заявили, что у них с "Пеплом" счеты. Флибустьеры, мать их. Даже совета не спросили.
— Я его сильно повредила?
Власов глянул на меня исподлобья.
— Одиннадцать погибших, семнадцать пострадавших, — невпопад, как мне показалось, ответил он. — Девять детей остались сиротами.
Матвей смотрел на меня в упор, и я слегка ему удивилась. Наконец он перевел взгляд на "Пепел Марса".
— Думал тебе подарок сделать, — невесело проворчал он. — Передумал.
— Почему?
— Маленькая еще для таких подарков. Когда поймешь, почему, станешь хозяйкой "Пепла".
— Шутишь?
— Ничуть.
Потом мы долго сидели и молчали, в словах мы не нуждались. Стены времянки равномерно содрогались — колонисты забивали сваи. Рычали бульдозеры, пронзительно скрипел кран. Сегодня снова целый день будут промозглая морось и липкая грязь по самые уши. Скоро грязи не станет, а поселок огласится детскими голосами. Почему-то при мысли о детях на Онтарии у меня потеплело в груди. Девять детей остались сиротами… Что-то тут не так. Я беспокойно заерзала на табуретке.