Я встала с холодной лавочки. Слабость не отпускала меня, но хотелось скорее домой. Колени дрожали, спотыкаясь, я поплелась к остановке.
Дома налила себе крепкий горячий чай, стояла под холодным душем, потом под теплым, включала телевизор, выключала телевизор, курила, бросала недокуренную сигарету. Пыталась обдумывать полученные в кабинете следователя сведения, но не могла. Проклятое воображение подсовывало мне все новые и новые сцены: Мир, мой Мир с проститутками. Он их трогает, целует, лежит с ними в постели. И что мне делать? Спросить его? Но верить ли ответу?
У нас с Миром были достаточно честные отношения. Я была уверена: он не солжет, потому что не знает жалости, не зная любви. Он не будет беречь мои чувства, ведь они не нужны ему. Значит, он скажет правду. Значит, надо спросить. Я даже загадала: если солжет, а ведь я почувствую это, так вот, если солжет, значит, чуть-чуть любит. И это будет мне утешением.
Он появился только к утру. Бледный, с синяками под глазами, от которых черные озера глаз казались еще глубже. С черной прядью на лбу, пахнущий вином, сигаретами, самим собой и своей усталостью. Первое, что он сделал, это поцеловал меня прямо у порога. Значит, он проголодался. Как же начать разговор? Мир направился в ванную.
Завалившись в кровать и прокручивая разные варианты начала разговора, я не заметила, как заснула. Проснулась от прикосновения требовательных рук и губ. Однако, думая о своем, не ответила, как обычно, прижимаясь всем телом, дрожа от возбуждения и шепча милые глупости, а осталась лежать неподвижно, готовясь произнести первое, возможно, роковое для себя слово.
— Что с тобой? — спросил он. Мое поведение было удивительно, как снег летом.
— Ты хочешь меня?
— А разве незаметно?
— Тогда ответь мне на один вопрос. — Я говорила спокойно и решительно. Сказывалась многочасовая подготовка.
— Научил на свою голову, — проворчал Мир и потянулся губами к моей шее. — А потом нельзя?
— Я не могу, если не буду знать правду. Ну, пожалуйста!
— А, ты знаешь волшебные слова! Тогда ладно, спрашивай. — Он отодвинулся, подпер кулаком щеку и поощрительно кивнул.
Я набрала побольше воздуха и выпалила:
— Ты спал с проститутками из массажного салона Жоры?
Мир чуть прищурился, потом откинулся на спину. Повисло свинцовое молчание. Потом любимый расколол его:
— Разве я клялся тебе в вечной любви? Или говорил, что до тебя у меня не было женщин? — Его лица я не видела, но голос звучал раздраженно.
— Нет…
Почему-то я и не предполагала, что мой вопрос может вызвать такую реакцию. Он продолжил:
— Лена, я не обязан отвечать на такие идиотские вопросы. Но ты моя женщина, я сделал тебе предложение, поэтому скажу: я тебе не изменяю. Кроме того, не люблю проституток.
— Извини.
Его сексуальный аппетит испортился, и я уже ничего не могла с этим поделать, как ни старалась загладить не сделанную мной ошибку. Много позже я поняла, что имела полное право задать тот грубый вопрос да еще и закатить истерику. Но тогда… Вот так я совершила первую маленькую ошибку, показав любимому мужчине, что могу испытывать чувство вины перед ним. Утром Мир милостиво соизволил откушать приготовленный и поданный мною завтрак. За едой, стремясь отвлечь его, я рассказала обо всем, что узнала из дела вчера.
Через месяц мы поженились. Есть свидетельство летописцев, что монгольские полководцы, победив в одном важном сражении русское войско, постелили на тела пленных деревянный настил и пировали под звуки ломающихся костей и стоны несчастных. Моя свадьба со стороны, возможно, именно так и выглядела. Конечно, никаких банкетов не было. Мы даже свидетелей нашли с трудом. Наш брак, после смерти жены Мира и мужа Лены, казался нашим общим знакомым кощунством. В итоге в загс нас сопровождали Элла и ее кавалер, тот самый француз, Франсуа. Он снова приехал по каким-то делам.
Мама отказалась прийти. Точнее, за нее отказалась бабуля. Когда я позвонила домой, она взяла трубку и, узнав, что мы с мужем погибшей женщины женимся, вылила на меня ушат словесных помоев:
— И как не стыдно! У него жена только умерла, а он женится! А ты, шалава, больше не звони!
Альбина и впрямь умерла всего два месяца назад. Но Мир решил, что расписаться надо сейчас, потом будет некогда. Он планировал на пару лет осесть в Париже, пока дело не начнет приносить стабильную прибыль.
Я не видела ничего дурного в его поспешности, и вовсе не потому, что мне это было выгодно. Просто я точно знала, что в сердце Мира есть очень маленькая потайная комнатка, где он хранит свои скупые чувства. Среди всего нескольких реликвий было и воспоминание о первой жене, состоящее из благодарности и вины. У меня не было повода ревновать, и я относилась к его прошлому с уважительной лояльностью.
В день свадьбы настроение все же было приподнятое. Какого черта! Я же получила Мира! У меня было подготовлено платье, купленное когда-то в другой жизни для вечера наедине с Миром в квартире Эллы. Надо отметить, что тогда я его так и не надела. А платье было невероятное. Темно-синяя атласная ткань облегала жесткий корсаж, оставлявший обнаженными руки, плечи и шею, широкая юбка из той же ткани спускалась до щиколотки пышным колоколом. Для придания формы юбке под нее надевался специальный каркас.
Я сама открыла Миру дверь, с Эллой и Франсуа мы договорились, что заедем за ними в гостиницу.
Он стоял такой невероятно красивый в сером, конечно, деловом костюме, со скромным букетом из трех розовых роз, перевитых золотой лентой. На синем платье они смотрелись трогательно женственными. Я пропустила его в квартиру, и когда он проходил мимо меня, вдохнула полной грудью его запах.
— Ты готова? — спросил он.
— Да, только возьму сумочку.
— А вещи на самолет собрала?
— Конечно. Все это мне что-то напоминает.
Неважно. Прошлая жизнь оставалась за бортом. Мы делали попытку родиться заново. Мир сказал мне первый за все время моей любви комплимент:
— Это платье тебе невероятно идет. Я подарю тебе к нему сапфиры.
Может, и надо было промолчать, но я не смогла:
— И все-таки, почему ты женишься на мне?
Зря я не промолчала. Он ответил с обычной своей беспощадной откровенностью:
— Не хочу, чтобы еще были трупы.
Мы погрузились в такси, потом заехали за Эллой и Франсуа, потом прибыли в загс. После церемонии бракосочетания божественная Элла в розовом костюме, выгодно подчеркнувшем ее прекрасные рыжие кудри и голубые глаза, бросилась мне на шею. В машине мы выпили шампанского. Я сказала:
— Спасибо! И еще раз спасибо, что стали нашими свидетелями.
Мир уже скучал. Впрочем, еще Жора когда-то говорил, что он не умеет отдыхать. Дела для него — важнее всего. Раз для него важнее всего, значит, и для меня. Я постаралась побыстрее закончить наше весьма скромное празднование. Мир уже говорил о делах, рассказывая Франсуа о своей фирме. Мы с Эллой мило щебетали, не слушая мужских разговоров. Подруга больше походила на счастливую новобрачную, чем я. Элла просто сияла. Под конец она почти проговорилась:
— Возможно, мы скоро встретимся в Париже! У меня такое событие произошло! Потом расскажу. — Она покосилась на мужчин. — Теперь все, все будет хорошо! Я напишу письмо, или нет, зачем, мы же увидимся!
Мир заливался соловьем на тему удобрений. Франсуа внимательно слушал, кивал и, как обычно, задавал массу вопросов. Обычная дружеская беседа. Все же я подумала: помнит ли мой муж о таинственном Франсуа Буало?
Глава 17
В Париже наша жизнь быстро вошла в налаженную колею. Я и не заметила, как прошло полгода. Мир не отдыхал ни секунды, и я постоянно была с ним рядом. Ни он, ни я не воспринимали работу как работу. Скорее, это стало нашим стилем жизни.
Дела Мира пошли в гору. Он снял офис в старой части города и стал набирать сотрудников. Французский филиал возглавил Поль Ле Февр, молодой и энергичный француз. Он имел хорошее образование, но из-за отсутствия нужных связей сумел устроиться на работу только к какому-то русскому. Впрочем, он не унывал. Молодость питает надежды.
Совместное предприятие Мир назвал, особенно не фантазируя, «Лоза». Так назывался сырец для удобрений, производимый «Гродинским химическим», который и был основной сферой бизнеса Мира. Название оказалось удачным. Французы легко воспринимали звучание этого русского слова, и оно выражало саму суть деятельности фирмы.
Для начала я заняла место секретаря в приемной перед кабинетом Мира. Он учил меня всему. Терпеливо, по десять раз на день, объяснял, как пользоваться факсом, компьютером, ксероксом. Собственноручно писал и переписывал списки партнеров, клиентов, адвокатов, страховщиков, с которыми уже наладил связи. Я совершенствовала французский, учила делопроизводство, читала все, что могла найти об удобрениях и виноградниках, выполняла различные поручения своего шефа от получения электронной почты до приготовления кофе клиентам. Я уставала как собака и была безумно счастлива. Мир и не думал уставать и был вполне мной доволен. Постепенно мои обязанности усложнялись, а профессиональный уровень повышался. Вскоре я уже была не столько секретарем, сколько помощником Мира. А с появлением хорошенькой русскоговорящей француженки Мишель, занявшей мой стол в приемной, я получила повышение и переселилась в свой собственный малюсенький кабинетик. В мечтах я видела себя правой рукой, доверенным лицом шефа. Возможно, так проявился мой карьеризм.
Впрочем, все к тому и шло. Я все чаще присутствовала при деловых встречах Мира. Он представлял меня как жену и старшего менеджера фирмы. Конечно, я еще не очень разбиралась в тонкостях его, нет, нашего бизнеса, но училась буквально каждую минуту своей жизни. Утром и вечером, до прибытия в офис и после прибытия домой, в любую погоду и при любом раскладе я слушала лекции Мира по химии и экономике. Надо отметить, что в своем вопросе он был невероятно эрудирован. Однажды он рассказал, что полуфабрикат, который он привозит на французские заводы, изготавливающие удобрения, используется и в фармацевтике. Правда, это немного другой состав и форма выпуска, но очень близко. Просто все дело в очистке сырца.
— Интересно. — В моем мозгу щелкнуло при слове «фармацевтика». — Так и наркотики возить можно как сырец.
— Что за идея? — Мир заметно напрягся. — Почему тебе это пришло в голову?
— Потому что вспомнила дело Жоры. Именно из-за наркотиков за ним и за тобой, кстати, тоже следили во Франции и даже прослушивали телефон. И еще, Поль Ле Февр рассказывал, как где-то в пригороде полиция накрыла подпольную лабораторию. Угадай, что там делали?
— Забудь об этом. Мы тут ни при чем. Мы херней не занимаемся.
Теперь он злился. Но я не отступала:
— Они там делали дурь! Откуда-то, может, из России, возили что-то, потом здесь обрабатывали и — прошу к столу! Вот за тем же к вам подкатывался тот, с нерусской фамилией.
— Еще раз говорю тебе: забудь об этом. Я же из последних сил бьюсь, чтобы русские хвосты за собой не тащить! Три года в автосервисе Жорины бабки отмывал, чтобы в совместное предприятие влезть. Пойми, я не хочу потерять все из-за того, что много лет назад Черенок предлагал мне возить сырец.
— Значит, все же предлагал. — Конечно, я видела, что Миру неприятен этот разговор. Однако пепел Клааса стучал в мое сердце. Забрезжила надежда, что смерть двоих людей будет снята с моей совести. Я рассуждала так: погибли люди, как будто из-за любви, но я не верю в это. Все же на кону прибыльный бизнес, и наркотики недаром маячат.
— Это тот наркотик, который вызывает удушье?
Мир картинно закатил глаза, но, видимо, понял, что проще будет ответить на мои вопросы, и смиренно начал рассказ:
— Да, это «душитель». Его наркоманы так прозвали. Очень опасный препарат, создание гродинских «химиков». Если угадаешь свою дозу, получаешь просто немыслимый кайф, а нет — сдохнешь от удушья. Менты ни разу не взяли ни одной крупинки для детального анализа. Это Черенок так поставил. Только когда кто-нибудь отлетал от «душителя», брали кровь у трупа, но все же многое было непонятно. Они бы лучше искали, если бы знали, что с «душителя» уже не соскочишь. После него все не то. Кто переходит на эту дрянь — уже не жилец. Я видел такое. Несколько девочек из салона Жоры влетели. Черенок угостил. Одна умерла со второй дозы, а другая пять месяцев протянула, пока ее пневмония не добила.
— Зачем Жора хотел от тебя отделаться? Помнишь, ты говорил?
— Да, он стал вроде как на себя одеяло тянуть. Ты что же, думаешь, Жора с Черенком…
Я пришла в немыслимое возбуждение: оказывается, Мир знал подоплеку, но считал, что трагедия, случившаяся меньше года назад, — дела давно минувших дней.
Будучи не в силах усидеть на месте, я вскочила и забегала по холлу. Мир следил за мной глазами, слушал и кивал. Его отношение к разговору переменилось. Теперь ему было интересно. Я вещала:
— То, что ты рассказал, многое объясняет, но многое опять непонятно. Факты таковы: у вас с Жорой совместные дела. Вы планируете возить химический полуфабрикат во Францию, на завод по изготовлению удобрений для виноградников. Об этом узнает Черенок, как его там?.. Мирзоев. — Я остановилась на минутку и набрала в легкие воздуха. — Он тоже стремится на французский рынок, только на другой — на рынок наркотических препаратов. Здесь у него уже есть связи с подпольной лабораторией, где можно будет изготавливать «душитель» из сырца, весьма сходного с сырцом для удобрения. Так?
Он молча кивнул. Я опять заговорила:
— Кстати, если память меня не подводит, за границей уже попробовали новую дурь. Вроде было несколько трупов. Но тем не менее «душитель» пришелся ко двору. Перспективы для наркоторговцев просто сказочные. Нужен теперь только канал, по которому сырец из нашего родного Гродина хлынет во французскую лабораторию. Тебе предлагают работать на Мирзоева. Или на кого поглавнее. Ты отказываешься. Тогда предлагают Жоре. Он, допустим, соглашается. Могло быть такое?
Мир тяжело вздохнул:
— Знаешь, он очень любил деньги.
— Он очень любил деньги, — подхватила я, — и его уговорили, пообещав солидный куш. Ты стал препятствием. Жора собирается убрать тебя из бизнеса. Неужели он не смог бы тебя уговорить?
— Леночка, детка, я хочу спать спокойно. — Я не сомневалась, что он не лжет. Если бы Мира волновали в жизни только деньги — он мог бы прекрасно жить и в России. Торговать наркотиками можно и там, не утруждая себя таможенным контролем. Но он хотел большего. Втайне Мир мечтал о собственной империи: заводах, фабриках, виноградниках, железнодорожных составах, доках, флотилиях и всем прочем, где он был бы божеством. Он по-прежнему хотел манипулировать людьми и ситуациями, со все большим размахом. Я это чувствовала интуитивно. Впрочем, сейчас не об этом. Я сказала:
— Ага, ты хочешь спать спокойно и… — Смутная догадка мелькнула в моей голове: — Слушай, а что если Жора хотел убить тебя?
— Нет, — ответил Мир коротко и категорично.
— А что тогда? Мир, ты бы не отказался от своего дела никогда. Ты просто маньяк! Тебя можно только убить. Ну ладно, пусть Жора и в мыслях не держал расправиться с тобой физически, но наркомафия перед такой мелочью, как убийство, не остановится. Почему же тебя не убили? И кто нанял детективов из «Консула» следить за нами в первый приезд в Париж? Кто рассказал Жоре о нашей связи? Кто натравливал его на тебя? Мирзоев?
— Лен, а не много мне чести — убивать в Париже? Почему меня не пристрелили в России? Мирзоев убил бы меня прямо на месте, в Гродине.
— Ну да! А почему не убил?
Он пожал плечами и выдал версию:
— Думаю, Жора был против. Он не жаловал кровавые разборки. А вот тогда, в тот приезд, после вашей свадьбы, сам стрелял в меня! Странно, правда? И вообще: никогда не видел его таким нервным, как перед убийством Альбины. Странно, — повторил он, задумчиво теребя кончик носа.
— Мир, я знаю! — громко сказала я, вырывая его из раздумий. — В деле же есть результаты анализов! И у Жоры, и у Альбины в крови найден какой-то препарат, который делает людей просто бешеными! Название вспомнить не могу. В кровь попал он вместе с кофе, и кофе они, Жора и Альбина, видимо, пили с «Консулом», ну, с кем-то из детективного агентства «Консул». Мне вообще кажется, что «Консул» наняла третья сила. — Это было заявление, которое подтвердилось только через несколько лет. Во время того разговора мы с Миром знали только половину всей правды. — Ни Альбина, у которой не было столько денег, чтобы нанять детектива из приличного агентства, ни Мирзоев, которому удобнее было бы уладить все в России, а третья сила, которой ты, мой милый, помешал. Почему-то эта третья сила успокоилась, не добившись своего. Но это только отсрочка.
И тут Мир, до этого сидевший в кресле и задумчиво постукивавший подушечками пальцев по кончику своего суперноса, вскочил на ноги и возбужденно заявил:
— Это действительно еще не конец! Недавно я узнал, что Мирзоева посадили. К сожалению, ничего серьезного вменить в вину не смогли, дали всего три года. Он же скоро выйдет и снова станет пытаться ввозить во Францию сырец для изготовления «душителя».
— Тогда не получилось, сейчас получится. Что же делать? Теперь Жоры нет, тебя и пристрелить могут.
Может, мы говорили и не совсем серьезно. Я не слишком верила в свои дедуктивные способности. Только вот в России людей бизнеса убивают на каждом шагу. И тут мне стало страшно. Ведь Мирзоеву и этим, за его спиной, нужны деньги, только деньги, любой ценой. Черенка посадили, он не успел наладить связи, Жора погиб. Все развалилось, и надо начинать сначала. Теперь этот хмырь выйдет из тюрьмы и возьмется за старое. Боже мой, что же делать?
У меня на глазах уже стояли слезы. Я подошла к Миру и прижалась к нему. Он обнял меня.
— Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится! — сдавленно сказала я и неожиданно бурно зарыдала.
— Леночка, Леночка, не надо… Я что-нибудь придумаю. Я пойду в полицию, в милицию. Что ты! Все будет хорошо!
Мир гладил меня по голове, по плечам. Он и сам понимал, что просто так это не кончится.
Глава 18
После того разговора мы продолжали жить ради работы, ради мечты Мира. Он ездил несколько раз в Россию, где открыл русский филиал «Лозы». Снял помещение под офис, накупил оргтехники, заказал печати, штампы и факсимиле. Директором филиала стал некто Игорь Лавренев. Миру настойчиво «посоветовали» взять его на работу. Совет этот дали такие люди, которым еще ни один предприниматель, начинающий свое дело в Гродине, не отказывал. Мир тоже пошел на сделку: Лавренев руководит русской «Лозой», используя предприятие Шахова для своих махинаций, о которых генеральный директор и знать не должен. Зато «Лоза» будет выполнять поставленные перед ней задачи без сучка, без задоринки. Короче говоря, Лавренев был фигурой, гарантировавшей совместному предприятию «крышу».