— Эй!.. На шлюпке! — послышался чей-то оклик. — Как там у вас?
— Ничего!
— А что это там такое?
— Где?
— Во-о-он, черная точка.
— Должно быть, сорвало с якоря буй.
— Ну-ка, выловите его!
Жан приготовился нырнуть. Но раздался свисток старшего матроса.
— Греби, ребята! Есть дела поважнее, чем вылавливать деревяшки… Вперед!..
Весла с шумом ударили по воде, и мужество вернулось к несчастному. Надежда придала сил. Морена поплыл дальше, к форту Игольный, возвышавшемуся впереди гигантской стеной…
И вдруг кромешная мгла накрыла его: какой-то неожиданно возникший впереди предмет закрыл вид на форт. То была огромная шлюпка. Она шла на приличной скорости и с глухим ударом наскочила на Жана. Один из матросов перегнулся через борт.
— Это буй, — раздался его голос.
Шлюпка двинулась дальше. К несчастью, весло снесло с головы колпак, беглец не успел нырнуть. Бритая голова мелькнула на поверхности.
— Вот он! — крикнул матрос. — Греби туда!..
Жан торопливо нырнул и, пока разбросанные по гавани шлюпки собирались по свистку в одно место, ему удалось проплыть под водой небольшое расстояние вдоль отмели, преграждавшей вход в Карантинную гавань. Отмель пролегала с правой стороны от подхода к главному рейду, а Коричневый мыс лежал слева. Но, надеясь сбить преследователей с толку, беглец продолжал плыть в направлении, ему не нужном.
Он должен был во что бы то ни стало добраться до места, на которое указал марселец. Проплыв несколько саженей в противоположную сторону, Морена снова взял прежний курс. Шлюпки продолжали сновать по морю; то и дело приходилось нырять. В конце концов, ловко маневрируя, Жан сбил преследователей с толку и отплыл от них на безопасное расстояние.
Но, может, уже поздно? Измотанный борьбой с людьми и стихией, несчастный чувствовал, что слабеет. Силы покидали его; глаза закрывались; стала кружиться голова; руки несколько раз безвольно опускались, а отяжелевшие ноги тянули в бездну…
Каким чудом выбрался он на берег? Непонятно! Ноги вдруг коснулись земли. Жан встал, сделал несколько неуверенных шагов, вышел из воды и упал без чувств; но волны уже не достигали пловца.
Придя в себя, беглец увидел человека, склонившегося над ним; тот прижимал к его губам флягу с водкой.
VII
Местность к востоку от Тулона, покрытая лесами, пересеченная горами, оврагами, реками и ручьями, давала хорошие шансы на спасение. К тому же Морена был уже на твердой земле и мог надеяться, что свобода распахнет перед ним свои врата. Вместе с надеждой вновь пробудилось любопытство: кто этот благородный человек, его покровитель? Может, марсельцу для какого-нибудь сомнительного дела нужен именно каторжник: отважный парень, готовый пойти на все? В таком случае он ошибся: Жан не преступник.
— Вам уже лучше? — спросил господин Бернардон, выждав некоторое время. — Идти в силах?
— Да, — приподнялся Жан.
— Тогда надевайте вот это крестьянское платье. И — в путь! Нельзя терять ни минуты.
Было одиннадцать вечера. Два человека двинулись вперед по холмистой местности, избегая проторенных троп. Когда царившая вокруг тишина нарушалась шумом шагов или скрипом колес повозки, они тут же бросались в овраг или в лес. Хотя, переодевшись, беглец стал неузнаваемым, он тем не менее опасался внимательных взглядов: одежда у него была явно с чужого плеча.
К тому же премия, которую власти всегда назначали за поимку каторжника, делала глаза крестьян более зоркими, ноги — быстрыми, а руки — цепкими. Любого беглого, несмотря на маскировку, можно было узнать без труда: свыкшийся с кандалами, он чуть заметно волочит одну ногу, а на лице лежит извечная печать тревоги.
После трех часов ходьбы по знаку господина Бернардона путники остановились. Марселец достал из сумки, висевшей через плечо, немного еды, которую они с жадностью уничтожили, устроившись посреди густого кустарника.
— Теперь укладывайтесь спать, — сказал марселец. — Путь далек, следует набраться сил.
Ему не пришлось повторять приглашение: растянувшись прямо на земле, Жан забылся тяжелым сном.
Было уже светло, когда господин Бернардон разбудил его. И они сразу двинулись дальше. Теперь эти двое шли спокойно. Им уже не приходилось скрываться — нужно было просто не попадаться на глаза; не требовалось избегать посторонних взглядов — следовало только не выставлять себя напоказ.
К полудню беглецу почудился где-то сзади конский топот. Жан поднялся на пригорок и стал всматриваться в даль, однако дорога петляла и заметить что-либо не представлялось возможным. Тогда Морена лег и приложил ухо к земле. В тот же миг на него набросился его спутник и ловко связал несчастного, заткнув ему кляпом рот.
Скоро показались двое жандармов на лошадях. Они поравнялись с господином Бернардоном, крепко державшим ошеломленного пленника.
— Эй, приятель! Что это значит? — спросил один из жандармов.
— Беглый каторжник, господин жандарм. Я его только что захватил, — ответил господин Бернардон.
— Ну и ну!.. — вырвалось у жандарма. — Уж не того ли, что сбежал сегодня ночью?
— Может быть. Во всяком случае, не упущу!
— Вас, приятель, ожидает награда.
— Не откажусь. Но это не считая платья. На нем одежда крестьянина, а не каторжника. Думаю, получу и ее.
— Не нужна ли помощь?
— Право же, нет! Сам управлюсь.
Жандармы поскакали дальше, и путы с Жана Морена были сброшены.
— Вы свободны, — сказал незнакомец. — Теперь идите туда. — Он показал на запад. — Смелее, и никого не бойтесь. К ночи будете в Марселе. Найдете в старом порту трехмачтовый барк «Мария Магдалина», отплывающий в Чили на Вальпараисо. Капитан в курсе дела и возьмет вас на борт. Ваше имя теперь Жак Рено — вот документы и золото. Попытайтесь начать жизнь сначала. Прощайте.
Жан Морена не успел ничего ответить: господин Бернардон скрылся за деревьями, оставив беглеца одного на дороге.
VIII
Жан долго стоял неподвижно, потрясенный развязкой своего таинственного приключения. Почему покровитель, устроивший ему побег, бросил спасенного одного? Что заставило незнакомца проявить такое участие в судьбе заключенного, не представлявшего никакой ценности? А он, неблагодарный, даже забыл спросить имя своего спасителя!
Ну что ж, значит, так тому и быть! Какое теперь это имеет значение? Главное — больше не придется таскать кандалы, которые стерли до костей ноги. Остальное прояснится позже или никогда. Сейчас же ясно одно: его оставили на краю пустынной дороги, с карманами, набитыми золотом, с документами в руках, и он может полной грудью вдыхать пьянящий воздух свободы.
Морена двинулся на запад, в Марсель. Но, сделав несколько шагов, остановился.
Марсель, «Мария Магдалина», Вальпараисо, Чили, начать новую жизнь — какой вздор! Неужели он мечтал о свободе лишь для того, чтобы провести жизнь в дальних странах? Нет, нет! За долгие годы каторги он грезил только об одном месте на всем белом свете — о Сент-Мари-де-Мор и о единственном человеке на земле — Мари. От этих воспоминаний каторжные работы казались непосильными, а кандалы — неподъемными. И теперь он уедет, не побывав в родных местах и не повидавшись с Мари?! Как бы не так! Уж лучше снова на каторгу — под палки надзирателей!
Еще раз взглянуть на родные поля, пасть ниц пред могилой матери и самое главное — увидеть Мари — вот что ему нужно! Он ей все объяснит, докажет свою невиновность, найдет в себе храбрость, которой раньше недоставало. Ведь Мари уже взрослая. Может, теперь-то она полюбит его? И, если это случится, он убедит любимую последовать за ним. Какое прекрасное будущее их ожидает! Если же Мари останется по-прежнему равнодушной, тогда он уедет — чему быть, того не миновать!
И Жан пошел на север, по знакомым с детства тропам. Теперь он знал: желанная цель близка, до Сент-Мари-де-Мор часа два пути. Но вдруг повстречаются жандармы? Значит, нужно прийти в деревню ночью.
А пока беглец зашел на постоялый двор, где основательно подкрепил силы и выспался, и лишь с наступлением сумерек решительно двинулся дальше.
Пробило девять, когда он достиг окраины Сент-Мари-де-Мор. Было уже совсем темно. Тихими безлюдными улочками, никем не замеченный, Морена добрался до дома дядюшки Сандра.
Но как проникнуть внутрь? Через дверь? Разумеется, нет. Ведь неизвестно, что его ждет: вдруг там уже не Мари? За столько лет хозяйство вполне могло перейти в чужие руки.
К счастью, существовала другая возможность.
В деревнях южной Франции распространены дома со многими потайными входами, чтобы можно было входить и выходить незамеченным. Такие хитро устроенные «секреты» придумали, чтобы скрываться от врагов в эпоху религиозных войн, когда повсюду полыхали пожары и лилась кровь.
Секрет постоялого двора дядюшки Сандра, о котором совершенно не подозревал бывший хозяин, Жан с Мари обнаружили случайно, когда играли здесь еще детьми. Гордые своим открытием, они никому ничего не сказали, а потом и сами о нем забыли. Теперь Жан надеялся, что сумеет отыскать потайной ход и воспользоваться им, механизм, даст Бог, окажется исправным.
Секрет заключался в том, что отодвигалась задняя стенка камина. Как и в других деревенских домах, камин был огромен, хотя сам очаг, расположенный по центру, занимал не так много места. Задняя его стенка состояла из двух чугунных плит, между которыми оставалось пустое пространство. Плиты отодвигались с помощью рычага, и всякий, кто знал секрет, мог незаметно выйти из дома на улицу или наоборот.
Жан обошел дом и, проведя рукой по стене, нащупал плиту. Он быстро нашел рычаг и повернул его в нужном направлении. Да, все здесь осталось прежним. Рычаг поддался, и плита с глухим скрежетом отошла в сторону.
Жан протиснулся в узкую щель и, задвинув за собой плиту, перевел дух.
Следовало вести себя как можно более осторожно. Через зазор между внутренней плитой и стеной дома проникал тусклый свет, из гостиной доносились голоса: на постоялом дворе еще не спали. Интересно, что за люди находятся в доме?
Однако напрасно Жан пытался хоть что-то увидеть: ему так ничего и не удалось разглядеть в щель. Наконец он решил рискнуть и приоткрыть внутреннюю плиту…
В тот же момент в гостиной раздался грохот падающей мебели и душераздирающий вопль: то был крик умирающего, взывавшего о помощи. Затем послышались хрипы и прерывистое дыхание, похожее на гудение кузнечных мехов.
Поколебавшись какое-то мгновение, Жан нажал на рычаг. Плита отошла в сторону — и он увидел то, что происходило в гостиной.
В ужасе отпрянул Морена назад, в глубину камина, и, окутанный дымом от тлевших в очаге веток, застыл на месте.
IX
За огромным столом сидел человек, за ним стоял еще кто-то; этот «кто-то» душил сидящего. Закричал, должно быть, первый, когда его схватили за горло; затем он захрипел. А из груди душителя вырывалось прерывистое дыхание, какое бывает у атлета, свалившего наземь противника. На полу валялся стул, ножками вверх.
Перед сидевшим стояла чернильница и лежала почтовая бумага: он, верно, что-то писал, когда на него набросился злоумышленник. Чуть дальше, на расстоянии вытянутой руки, валялась раскрытая дорожная сумка, полная каких-то бумаг.
Сцена продолжалась несколько минут и близилась к завершению: человек, сидевший за столом, больше не сопротивлялся — слышно было лишь тяжелое дыхание убийцы. Однако от крика жертвы дом пришел в движение. Со второго этажа, обрамленного деревянным балконом, куда можно было попасть по лестнице прямо из гостиной, до Жана донесся тяжелый топот босых ног по каменному полу. Вот-вот распахнется дверь и вбежит свидетель.
Убийца отпустил жертву — ее голова безжизненно упала на стол; он запустил руки в сумку и вытащил оттуда, сжимая в кулаках, пачку банкнот. Вслед за тем неизвестный подался назад и скрылся за маленькой дверцей, ведущей на лестницу в погреб.
На какой-то миг яркий свет упал на лицо убийцы. И этого было достаточно, чтобы потрясенный Морена узнал его. Да, это был тот, кто помог безвинно осужденному освободиться от кандалов, дал ему золото и, оберегая, довел до места, расположенного всего в нескольких километрах от Сент-Мари-де-Мор. Он снял фальшивую бороду и парик, изменив свою внешность, но глаза, лоб, нос, рот и фигура остались прежними — Жан не мог ошибиться.
Но самое страшное было даже не это. В убийце, обретшем наконец свой естественный облик, в своем спасителе Жан с ужасом узнал Пьера, давно пропавшего любимого брата, с которым они не виделись целых пятнадцать лет!
По какой же причине его спаситель и брат был един в двух лицах? Как могло случиться, что Пьер Морена оказался на постоялом дворе дядюшки Сандра именно сейчас? В качестве кого пришел сюда? Почему местом преступления избрал именно этот дом?
Все эти вопросы беспорядочно проносились в голове Жана. Ответ на них он получил очень скоро.
Едва убийца успел скрыться, как дверь на втором этаже распахнулась.
На деревянном балконе появилась молодая женщина; вокруг нее суетилось двое ребятишек в ночных сорочках; на руках она держала третьего, еще совсем маленького. Бог мой. Мари!.. Так у нее уже есть дети!.. Значит, любимая отреклась от него, забыла невинно осужденного, который там, на каторге, испытывал неимоверные страдания? И тут несчастный понял, сколь тщетны его надежды.
— Пьер!.. Пьер!.. — позвала женщина, и голос ее задрожал от страшного предчувствия.
Заметив тело, рухнувшее на стол, она прошептала:
— О Боже!.. — и стала быстро спускаться с младенцем на руках; двое детей, плача, семенили за ней следом.
Мари подбежала к задушенному, приподняла его голову и с облегчением вздохнула: убитый не был ее мужем.
А в дверь с улицы уже громко стучали, снаружи доносился шум голосов. Опасаясь Бог весть чего. Мари отпрянула назад, к лестнице, подобно зверю, рвущемуся к своему логову в предчувствии опасности, и замерла на первой ступеньке. Дети ухватили ее за подол; она судорожно прижимала к груди младенца.
Дверца, ведущая в погреб, приоткрылась, и из нее показалось искаженное животным страхом лицо Пьера. Жуткая картина! Мертвец, Мари с детьми, прижавшаяся к стене, Пьер в страхе от неминуемого возмездия… Мысли водоворотом кружились в голове у Жана. И вдруг все стало ясным: прошлое, настоящее, будущее, присутствие Пьера в доме, страшное злодеяние, то, давнее, убийство.
Человек, ставший убийцей сегодня, был им и раньше — невиновный брат расплачивался за виновного! Тогда, после первой драмы, Пьер вернулся в деревню, сделал все, чтобы Мари полюбила его, и тем самым нанес второй удар брату — тому, кто приходил в отчаяние от каторжной жизни под суровым оком надзирателей. Но нет! Этому должно положить конец! Стоит сказать лишь слово, и цепочка, сплетенная из лжи и бесчестья, разорвется — он будет отомщен за все свои беды. Лишь слово?.. Можно и не говорить ничего. Просто молчать и бесследно исчезнуть: убийце все равно не выбраться из западни. Скоро и он узнает, что такое каторга…
Ну а потом?
Вопрос Жан услышал отчетливо, ясно, словно кто-то шепнул его на ухо. В самом деле, что потом?.. На Пьера наденут кандалы каторжника… Станет ли Жан тогда хоть сколько-нибудь счастливее? Увы! Разве сможет Мари разлюбить того, кто сейчас унизительно трепещет от страха? Ведь она его любит всем своим существом, эта несчастная женщина. Как она звала Пьера! Ее голосом кричала сама любовь. Да, любит и сейчас, когда стоит, прижимая к себе детей, будто хочет оградить свой очаг от неведомой, но грозной опасности.
А раз так, зачем нужна месть? Разве может она сделать Жана счастливым? Спасти себя — значит, принести несчастье Мари! Не лучше ли сохранить благополучную жизнь для той, которую он возлюбил в мечтах, а себе оставить боль, всю боль, с которой — увы! — за долгое время свыкся? Какая горькая участь! На пути Жана преграда, и надеяться не на что. За что же в таком случае отдать никому не нужную жизнь, как не за спасение другого — того, кто однажды разбил его сердце?
Тем временем с улицы продолжали ломиться в дом. Дверь не выдержала и поддалась. На пороге появились четверо. Крестьяне устремились к жертве и приподняли ей голову.
— Бог ты мой! — воскликнул один из них. — Да ведь это же мэтр Клике!
— Нотариус! — вырвалось у другого.
Они осторожно уложили мэтра на стол. Его грудь распрямилась, изо рта вырвался глубокий вздох.
— Слава Богу! — произнес кто-то. — Он жив!
Лицо нотариуса опрыснули холодной водой; глаза открылись. Жан печально вздохнул. Жертва осталась жива — значит, преступника ждет каторга. А он предпочел бы эшафот.
— Что произошло, мэтр Клике? — спросили нотариуса.
Тот недоуменно пожал плечами: ведь нападавшего он не видел.
— Давайте поищем! — решили крестьяне.
Долго искать бы им не пришлось: преступник находился рядом.
Рассчитывая воспользоваться создавшимся замешательством и, таким образом, скрыться, Пьер широко распахнул дверцу, за которой прятался, и уже поставил ногу на каменный пол, готовясь бежать. Его бы тогда, вне всякого сомнения, схватили. А кроме того, ему предстояло пробежать мимо Мари, застывшей на месте, словно мраморное изваяние. Она бы, конечно, обо всем догадалась.
Нет, этого нельзя допустить ни за что! Стоило ли спасать жизнь преступнику, если вместе с ней невозможно спасти счастье Мари? Нужно, чтобы она ничего не узнала, продолжала любить того, кому себя отдала… А вдруг уже поздно? Почему она побледнела? Не зародилось ли в ее душе ужасное подозрение?..
Жан рванулся вперед и вышел из тени, отбрасываемой каминным навесом. Все сразу узнали его: Пьер с Мари, не отрывавшие от беглеца изумленных глаз, крестьяне, на чьих лицах были написаны противоречивые чувства — прошлая симпатия и нескрываемое отвращение: ведь перед ними стоял каторжник.