В соответствии с духом времени первое слово для благословения было предоставлено архиепископу Кубарьскому, Анчачскому и Шабаргинскому владыке Филарету. Большая седая борода этого человека только подчеркивала свежесть щек. Ему явно не было еще и сорока, что говорило в его пользу: быть может, все-таки еще не успел при советской власти бесповоротно оскоромиться. Он осенил собрание крестом и заговорил о великом Промысле Божьем, что собрал на отдаленных, но нашенских островах столько людей со светлыми мыслями, горячими сердцами и чистыми руками.
Какая-никакая, а все-таки церковь, подумал Ваксино в приступе неожиданного умиления. Даже и такой вот, слегка сомнительный, с его несколько чекистскими оборотами речи, батюшка все-таки благо творит для заскорузлых-то. Все-таки не о победоносной поступи коммунизма гласит, а о Промысле Божьем!
Далее Владыко вещал о благотворной реформе (он произносил «рэформа»), что так изменила жизнь на Кукушкиных островах, и этому тоже можно было поаплодировать, хотя и не совсем было понятно, о чем идет речь: о приватизации или о деприватизации. В заключение он вдохновенно вознесся со словом о любви к ближнему, и тут Ваксино по старости лет впал в некоторое замешательство. Ему все казалось, что вместо «ближнего» батюшка произносит «брежнего» и получается абсурдное «возлюби брежнего своего»!
В президиуме многие перекрестились, и даже партголова Жиганьков приложил ладонь ко лбу и склонил голову; совсем недурно для тоталитарной партии. Кто их знает, может, и они как-то все-таки, ну хоть слегка меняются, подумал Ваксино. Может, не ГУЛАГ все-таки вынашивают, а что-нибудь в итальянском духе, мягкий фашизм?
Все действо проходило в старом оперном театре Имперска с его этажами позолоченных лож и огромной «царской ложей», что сама по себе походила на старый оперный театр. Когда-то, говорят, сиживал в ней и сам государь, прибывший во главе Третьего флота на пути к Цусиме. Сдуру местные артисты принялись играть то, что у них лучше всего получалось, — «Чио-Чио-Сан». Вся свита в знак протеста, гремя саблями, покинула помещение. Государь остался один и кротко дослушал оперу до конца, в перерывах откушивая водочки и задумчиво вытирая усы. Говорят также, что после этого эпизода в Третьем флоте произошел раскол, что спасло государя от второго приближения к Японии, не менее для него опасного, чем первое, когда самурай набросился с острым. Впрочем, чего только не говорят в провинциальных городах о своих оперных театрах!
Теперь в «царской ложе» вместо расшитых придворных мундиров и эполет губернской знати, вместо последовавшей за ними суконной большевизны с ее азиатскими бляхами можно было видеть только поблескиванье дорогих очков да галстучных булавок. В зале никто толком не знал, кому предоставлена БЦЛ, хотя в президиуме многие догадывались, что жемчужину пришлось уступить капиталистам — фирме «Шоколад и прочее», а также прибывшему неизвестно откуда и для чего Горизонтову Артемию Артемьевичу. Ну ничего, думал партголова Жиганьков свою марксистскую тугую думу, пусть они дадут нам денег на веревку, а мы их на ней и повесим.
Между тем выступали представители Островов российских: объяпоненные сахалинцы и курильцы, пропахшие нерпой врангелевцы, радиоактивные новоземельцы, люди крымского патриотического подполья, валаамцы, кижиане. Интересную речь произнес отставной Герой Советского Союза, не к ночи будь помянут, контр-адмирал фон Котофф, как он сейчас себя называл. Петр Великий открыл окно в Европу, однако XX век окно это заколотил и навесил там амбарный замок — крепость Кронштадт. Наша задача состоит в том, чтобы в условиях рэформы не просто открыть этот замок, но и пригласить к нам на остров (то есть в амбарный замок, что ли, озадачился Ваксино) всех пожаловать. Кронштадту все-таки есть чем гордиться: и мощью наших батарей, и линейными кораблями — всю Балтику все-таки держали в страхе — и революционными традициями — ведь «Аврора»-то легендарная откуда в Неву вошла, от Кронштадта! — и дерзновенностью Кронштадтской коммуны 1921-го — ведь как осиновые листья тряслись большевички! — огненными проповедями отца Иоанна — глядишь, и вся Европа повалится на амвон! — радио-то где изобрели наши маркони? В Кронштадте! Короче говоря, городская управа совместно с командованием базы и флота решили организовать на острове крупнейший в Европе луна-парк.
Пожалуйте, товарищи, покупайте акции, все будете в прибытке! Центр гуляния переселяется в Кронштадт! Костюмированные балы на всех деках флагмана Балтики крейсера «Рюрик»! Круизы на атомных субмаринах! Спуски в катакомбы Третьей мировой войны! Повсеместно работают сувенирные магазины duty free! Welcome! Soyez en bienvenue! Добро пожаловать!
Партголова из-под мощных надбровных дуг нехорошо смотрел на разгулявшегося контр-адмирала. Вот такие индюки и загоголивают всю нашу идею! В условиях тотального геноцида русского народа, осуществляемого кремлевской бандой сионистских запродаванцев, устраивают луна-парк! Жаждут дорваться до буржуазной халявы! Нет уж, господин фон Котофф, пожалуйте-ка в списочек для окончательной разборки. Он черкнул что-то в блокноте и демонстративно передал листок адъютанту в чапаевской папахе. Театр ахнул, но оратор ничего не заметил и очень довольный собой спустился к своей делегации, в которой светились серпасто-молоткастые, равно как и орлино-двуглавые, пуговицы и бляхи.
А вот следующий оратор, представитель острова Врангеля, как раз понравился Жиганькову и всем «левым». Когда вернется советская власть? — вопрошал он. Она нам каждую навигацию снабжала макароны, муку снабжала, тушенку, водочку, кинофильмы про родину, крепкий медикамент, конфетки, бульонные кубики. «Севера» понимали обеспечение советской властью! Врангелевский охотник добывал песца, приносил шкурки на пароход, брал что нужно, неразбавленный пил с органами милиции, или с Сергеичем, или с Феоктистовым. Органы приходили на пароход конфисковать незаконные шкурки песца, отдавали их врангелевскому охотнику. Тот приносил шкурки на другой пароход, получал крепкий медикамент, пил его с органами милиции. Органы составляли акт, отдавали шкурки охотнику опять. Так сохранялось человеческое достоинство, дорогие товарищи, а сейчас обо всем забыли, ничего не снабжают, охотник не может стрелять, руки дрожат от болезни рук. Такой геноцид у нас поселился, не успеваем их щелкать одну за другой на газете.
Он стал показывать, как они щелкают мелких геноцидов. Зал хохотал: во дает чукча! А ведь как мы жили при советской власти, товарищи, как мало дрожали! Как пели, товарищи, старые песни о главном? «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз!» Он пел пронзительно, словно из самой утробы полярной ночи. Жиганьков умилился. Вот оно, единство! Вот она, ленинская национальная! Вот за что надо неустанно сражаться! Тут, однако, островитянин добавил нечто совсем уж неразбавленное. Ведь в каждом чуме, товарищи, подчеркиваю, в каждом чуме висел у нас портрет генерала Врангеля! Эх, Жиганьков поморщился, испортил песню нацмен. А между тем в густопсово-монархическом секторе зала послышались бурные аплодисменты, и чукча тоже ушел довольный.
Тут возникла такая идеологическая — или, может быть, метафизическая? — путаница, что старому сочинителю показалось, будто поплыл основной камень человечества, так называемый текущий момент. Мысли Ваксино смешались. Если он текущий, почему бы ему не плыть? Вопрос только в том, почему я не теку и не плыву с ним, почему он протекает через меня, не задерживаясь, а я исчезаю где-то вдали?
Когда он вернулся, аплодисменты, трепеты рук продолжались, — иными словами, момент затянулся. Аплодировали прибывшие на месячник в большом числе зарубежные соотечественники, потомки Белой армии. На них сейчас был спрос. Смотрите на Китай, говорила элита Российской Федерации. Сколько миллиардов принесли в страну богатые зарубежные соотечественники? Простодушные, хоть и циничные, совки не догадывались, что в русском зарубежье никаких миллиардов нет. Никому и в голову не могло прийти, что князь Олада, скажем, работает водопроводчиком и специалистом по снегу на горнолыжном курорте в своем родном Нью-Гемпшире. А граф Воронцофф просто-напросто владеет магазинчиком электроприборов. Так или иначе, многие члены диаспоры, особенно с титулами, были приглашены из своих стран в эту чертову даль, на «нашенские» Кукушкины острова. И всем им были посланы оплаченные билеты, и все их пребывание в отеле «Бельмонд» взял на себя оргкомитет.
Откуда же деньги-то взялись, эдакая уймища СКВ на обнищавшем архипелаге? Таким вопросом задавалась пресса, однако администрация делала вид, что это вообще не вопрос. Не хлебом же единым, в самом деле, жив человек, не деньги же движут сердцами. Было бы стремление к единству, а крылья найдутся. Ну конечно, некоторая помощь была предоставлена нашей российской фирмой «Шоколад и прочее», что весьма похвально в смысле патриотизма, однако это не было решающим фактором: власть все-таки здесь находится в руках народа. Ехидные журналисты в своем ехидстве заходили так далеко, что даже за «Шоколадом» им мнились какие-то таинственные силы, но что только не мнится этой братии, по которой потьминские лагеря скучают.
Откуда же деньги-то взялись, эдакая уймища СКВ на обнищавшем архипелаге? Таким вопросом задавалась пресса, однако администрация делала вид, что это вообще не вопрос. Не хлебом же единым, в самом деле, жив человек, не деньги же движут сердцами. Было бы стремление к единству, а крылья найдутся. Ну конечно, некоторая помощь была предоставлена нашей российской фирмой «Шоколад и прочее», что весьма похвально в смысле патриотизма, однако это не было решающим фактором: власть все-таки здесь находится в руках народа. Ехидные журналисты в своем ехидстве заходили так далеко, что даже за «Шоколадом» им мнились какие-то таинственные силы, но что только не мнится этой братии, по которой потьминские лагеря скучают.
Из всего сборища персонажей, собравшегося здесь для раскручивания нашего «малого романа», быть может, один лишь Ваксино доподлинно знал, кто является подлинным спонсором месячника, однако, будучи и сам представителем «богатой и знатной диаспоры», предпочитал не гнать сюжет.
Тем временем вице-губернатор товарищ Ворр-Ошилло (тоже скрытый либерал, между прочим) объявил присутствие старейшины зарубежных патриотов парижского барона Фамю.
— Дорогие товарищи, дамы и господа, открою вам секрет, — сказал он с подмигом, от которого у многих присутствующих ёкнуло внутри: вдруг действительно что-нибудь откроется? — Барон Фамю, которого сейчас все мы будем приветствовать, является не кем иным, как героем нашей классической литературы Павлом Фамусовым. Все учащиеся российских средних школ знают этого патриота, носителя сильных идей. Все мы в свое время заучивали его, — он заглянул в бумажку, — монодиалоги. — Снова заглянул в бумажку. — «Петрушка, вечно ты с обновкой, с разодранным локтем. Достань-ка календарь. Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой!» Вот где проявлялись, товарищи, идеи просвещения, поучения подрастающих!
Еще раз заглянул в бумажку, но оказалась не та, поднял ворох листков и покраснел сущим шишковатым буряком.
Барон Фамю меж тем уже шел по проходу к трибуне своей развязной старческой походкой с некоторыми похотливыми вихляниями, источая сильнейший аромат M-me Rochas poor les hommes, весь в клубном параде: фрак с хвостом, галстук «аскот», украденная в оранжерее орхидея. Ворр-Ошилло нашел нужное, зачитал:
— Постмодернистская эстетика создает новую реальность, в которой классика становится нашей современницей, а эзотерический текст нашего дня после взлома определенных замков вливается в архаическую эпику. — Он передохнул. Ближним рядам даже показалось, что сквозь изъяны рта пролетело междометие «бля». — Ну что ж, товарищи, поприветствуем барона и поблагодарим его за то, что он почтил нас своим присутствием вместе со своей очаровательной внучкой. Кстати, где она, Павел Афанасьевич?
— В теннис играет с дочкой, — легко, по-парижски, ответствовал барон и козликом взлетел к микрофону. На сцене он мигом преобразился, принял лицейскую позу А.С.П. и с ходу зачитал экспромт:
Так с чувством, с толком, с расстановкой
Провозглашаю: мой народ!
Без задних мыслей, без рисовки
К тебе приехал старый бард!
От грибоедовских поместий
И от подножья Tour D'Eiffel
К тебе, bien sur, он строил мостик,
Любимец дев и трюфелей
Большой знаток. Дворян замашки
Народ оценит в старике.
Виагра верная в кармашке
И русский рэвольвер в руке!
Взрывом искреннего восторга ответил зал на эти три строфы. Особенно ликовал президиум. Тузы архипелага, не исключая и этнического лидера Вакапутова, толкали друг друга локтями, прыскали в кулак или заливались открытыми пастями. Вот дал барон! Вот это по-нашему! И русский рэвольвер в руке! Живы мы, живы, нет, не пропали! Даже на чужбине не затерялись! Нет, не иссякла талантами российская плоть! В этом месте колдун Вакапутов насупился чернее прежнего. От французов поднабрались, а сами-то дегенераты, прорычал он, но в общем ликующем шуме не был услышан.
Ваксино аплодировал вместе со всеми, но сам восторга не испытывал. Напротив, его корежило что-то похожее на стыд. Черт знает что тут из-за меня накручивается. Напридумывал вздору на той нью-гемпширской горе, и вот теперь откликается. Выскакивает олицетворение кича, парижский барончик Фамю. Не исключено, что и убиенные на дуэли аристократы объявятся. А самое печальное, что Славкина дама сердца, эта полумифическая Наташа-Какаша, является в роли двусмысленной внучки русской литературы. Этим самым перечеркивается возможность их встречи. Что касается моей роли в «малом романе», то она аморальна!
Описывать все выступление Фамю нет сил. Достаточно сказать, что он объявил самого себя российским островом и предложил Кубарю статус острова-побратима. Сияющий, триумфальный, он сошел со сцены и на вопрос корреспондента спортивной газеты «Русский рывок» — «А сколько лет теннисисткам из вашей семьи?» — запросто ответил: «Мой дочке Софи двадцать лет, а моей внучке Натали двадцать три года».
Из всего дальнейшего, до перерыва, концерта идей и эмоций следует выделить выступление самоназначенного на днях главы администрации острова Шабаргэ товарища Вакапутова. Представившись как Очарчир XVIII Заведоморожденный, он ошарашил аудиторию низкими, в басовом ключе, завываниями. Организаторам ничего не оставалось как объявить его спич образцом фольклора. Вот несколько мест из этого фольклорного текста:
— Проклятие на вас всех, сыны кислой и дряблой земли! Уаххрр фууруш! Нет никаких Кукушкиных островов, а есть Очарчирия Воды и Вулкана! Череп вашего адмирала лежит в жерле Ужжал, а мясо его съедено воинами Шабаргэ! Двести лет молчали Великий Хуразу и два его брата, Бальдек и Гамедо, но час настал, и теперь они вздымаются, как три башки горы Хубальгам! Ууририцекапп, падите ниц! Почему обрубают головы своим врагам воины Хуразу? Чтоб вышел гнилостный дух волосатика и растворился над океаном, чтобы очистилась наша земля! Ууплоч, уссофикаты, уаххрр фууруш! Бьет барабан над жерлом Ужжалу, клокочут под звездами котлы Уллико! Паттришшат гурр муурр!
Закончив свое выступление, Очарчир Восемнадцатый Заведоморожденный вытащил из-под одежд мобильный телефон и прошептал в него несколько слов. В наступившей ступорозной тишине вице-губернатор Ворр-Ошилло объявил получасовой перерыв. Переглядываясь и что-то бормоча, гости повалили на обширную террасу, где был сервирован щедрый фуршет. Все видели, как на Театральную площадь выехала колонна бронированных джипов под флагами только что провозглашенной Очарчирии Воды и Вулкана: на кровавом фоне два скрещенных ножа, под ними ритуальная змея Ууплоч с раскрытой пастью. Из джипов высыпала охрана Верховного Колдуна — свирепого вида молодчики в натовском камуфляже. Бесцеремонно отогнав казаков, они образовали круг и нацелили свои автоматы на праздничную террасу. Из динамиков загремел их гимн «Паттришшат гурр муур», что означает по-очарчирски «Родина или смерть!». Позднее в кулуарах распространилось любопытное «мо» барона Фамю. «А что они все-таки предпочитают?» — якобы спросил заезжий аристократ, когда ему перевели слова гимна.
Товарищ Вакапутов вышел из театра с оставшимся еще от обкомовских времен портфелем под мышкой. Хвост его бурнуса несли два члена его кабинета, в принципе ничем не отличающиеся от всей кукушкинской номенклатуры. Один из них, как ни странно, тащил еще авоську с боржомом. В толпе гостей начался хохот. Ваксино оглянулся. Смеялись, конечно, «канальи» Горелика. Довольно удачно они гримасничали, изображая надутых мраком боевиков. Оркестр заиграл вальс Хачатуряна к драме Лермонтова «Маскарад». Наважденье было забыто.
Гораздо более серьезные события, чем хуразитская угроза, ждали собрание после перерыва. От имени деловых кругов слова попросил некий Борис Борисович Клопов. При виде этого господина по президиуму прошла волна не совсем понятных эмоций. То ли молодой человек, то ли не очень, то ли из простых, то ли из изысканных, то ли угодливый, то ли бесцеремонный. Одно было ясно: на трибуне стоял посланец каких-то несметных капиталов.
— Мне поручили передать вам, дорогие наши островитяне, что Кукушкинский архипелаг находится в центре интересов отечественного патриотического бизнеса. Посмотрите вообще-то, какой вклад внесла сравнительно небольшая, но энергичная, как я не знаю что, компания «Шоколад и прочее»! Теперь представьте, почтенные, что будет, когда основные силы однозначно войдут сюда с инвестициями. Бизнес вам передает: идеалы трогать не будем. Этот бизнес чисто конкретно уважает историческое наследие. Здесь мы утвердим наш новый российский рубль среди кумача ваших знамен! И всякий захочет пойтить, задрав штаны, за комсомолом! Это шутка. Спасибо. У вас есть все, что нам нужно, это однозначно. Вот ваш список о ресурсах: одни лишь залежи вольфрама — это кой-чего, а медь, а сельдь, а ваши казачьи сердца?! А у бизнеса есть все, чего вам надо: финансовые потоки, передовой, с учетом вашего марксизма, менеджмент. Не пройдет и десяти лет, как ваш край превратится, я хочу сказать, в сильно процветающую индустриальную империю, достопочтенные товарищи! Какая у вас сейчас минимальная месячная зарплата — восемь у.е., так? Через пять лет будете иметь восемьдесят у.е., так мне велели передать! Какая у вас безработица — сорок восемь процентов, так? Через два года будет зеро! Зеро, товарищи! Отсюда, из океана, начнет, как Япония, подниматься наше могучее! Понятно? Хватит уж, заколебали нас совсем: ГУЛАГ, ГУЛАГ! Теперь весь мир узнает другой архипелаг — Кукушкин! Спасибо за внимание, и от имени Ордена Рыцарской Чести России — большой привет!