Яков Волчек Сын Карая
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ХОЗЯИН И СОБАКА
ДЕЛОВОЙ КОНТАКТ
Даже «у ноги» он ходил не как все, а старался чуть заметно прижаться к сапогу и потереться боком.
– Рядом! – ожесточенно приказал Андрей и дернул поводок.
Команда была ненужной. Пес и так шел рядом. Теперь же он сбился, неловко переступил лапами и, подняв морду, покорно-пугливо взглянул на хозяина. Глаза маленькие, умные, чуть подслеповатые. Мучительно хочет угадать, чего от него требуют. И весь он воплощенная готовность: стоять – стоять, бежать – бежать, броситься куда угодно, хоть в горящую печь, вступить в бой и сражаться и даже умереть. Не понимает, стало быть, в чем его вина.
Пройти мимо похищенных вещей, буквально в трех метрах проскочить и не почуять! Вот тебе и служебно-розыскная собака!
А сейчас как ни в чем не бывало идет рядом и опять норовит потереться боком о сапог. Выражает этим свою преданность, высказывает любовь.
Если проводник будет любить каждую служебно-розыскную собаку, с которой ему приходится работать, так добра не жди. Между собакой и проводником должен быть деловой контакт. Только и всего.
А что такое контакт? Со стороны проводника подается без лишних слов команда: «сидеть», или там, к примеру, «лежать», или, скажем, «след» и тому подобное. Пес должен тут же все в точности выполнить. Пришли с работы, пес – в вольер, хозяин – на все четыре стороны. И нет между ними никакой такой незримой связи, о которой в последнее время стали что-то очень уж много разговаривать. Ни хозяин о собаке, ни собака о хозяине даже не вспомнят, не задумаются. Деловой контакт.
Незримая связь – она была, конечно, когда Андрей работал с Караем. Ну, то совсем другое дело. Так бывает один раз в жизни.
– Рядом!
В голосе Андрея нет никакой щелочки, сквозь которую настороженное остроугольное ухо собаки уловило бы хоть оттенок жалости или снисхождения. Жестокий, неумолимый голос. Поводок, подчиняясь властной руке, рвет кверху ошейник с шипами. Пес взвизгивает.
Карай переносил любую боль молча. А этот не может – пищит.
Пес осторожно переступает лапами, старается изо всех сил не отстать и не забежать вперед. Понимает, что хозяин раздражен и не простит ошибки. Пытливые маленькие глаза со страхом заглядывают вверх. Что видят сейчас эти глаза? Неумолимое бритое холодное лицо с резко очерченными скулами и козырек фуражки. Но сила, более властная, чем страх, велит псу снова коснуться мохнатым боком твердо шагающей человеческой ноги.
– Рядом, черт бы тебя побрал!
Ненавидящий голос – сверху. Снизу – покорный взгляд. Идут по улице, возвращаясь с работы, человек и собака. Деловой контакт.
…– Товарищ капитан, как хотите, я с этой собакой больше работать не буду. Сегодня что случилось? Приходим на поиск. Берет след и хорошо тянет. Приводит меня к дому складчика. А там доски лежат штабелем. Мимо этих досок, через коридор – прямо в столовую. И намертво хватает зубами хозяина, то есть вот этого самого складчика. Делаем проверку. Из десяти посторонних лиц служебно-розыскная собака опять же выбирает складчика. После чего, товарищ капитан, мы уходим. Нас догоняет оперативник и говорит: «Складчик признался. Но как же, говорит, вы вещи-то не нашли, они среди досок были спрятаны, под самым носом собаки!» Ну скандал!
Капитан Миансаров то ли слушает, то ли не слушает Андрея. Не поймешь. Он приводит в порядок свой письменный стол. Раскрыл все дверцы, вытащил ящики. Перед ним ворох застарелых бумаг. Каждую из них он разглаживает кулаком и внимательно прочитывает. Потом рвет и бросает в корзину. Бумаги древние, ненужные; которые были нужны, те давно в скоросшивателях, пронзенные железками, хранятся в шкафу. А эти накопились почти с того первого дня, когда Миансаров стал начальником питомника. Они могли бы лежать и еще много лет, но капитан уходит в отставку и сдает дела новому начальнику. Жалобы Андрея, стало быть, его уже не касаются.
Пол в огромной комнате недавно выкрашен и по свежей краске затоптан сапогами. Мебели никакой, только в углу стоит деревянный диван, узенький, как телеграфная ленточка. На всех четырех стенах – учебные плакаты, на каждой по одному: как служебно-розыскная собака должна брать преступника – например, за правую руку – и как она не должна его брать – за ногу или за горло. Милиционеры на плакатах бравые и розовощекие, собаки – могучие и бесстрашные, а преступники – все на подбор уродливые и тщедушные.
Плакаты, как считает Андрей, никому не нужны, потому что работающие в питомнике милиционеры и сами все эти правила знают, а посторонним ничего этого знать не положено.
Но капитану Миансарову кажется, что плакаты внушают милиционеру веру в себя и презрение к преступнику. Капитан самолично нумерует плакаты химическим карандашом, развешивает по стенам и время от времени рапортует начальству: по учебному плакату номер такой-то проведено тренировочное занятие с наличным составом проводников и достигнуто, таким образом, повышение их квалификации.
– Так как же, товарищ капитан, насчет моего вопроса?– настаивает Андрей.
– Какого вопроса?
– Переменить собаку, товарищ капитан.
– То есть ты хочешь мне намекнуть, что Карай тебе не подходит?
Насчет клички собаки – это давний спор Андрея с капитаном Миансаровым.
Действительно, было время, когда щенка звали Караем. В документах он и сейчас именуется: «Карай-второй». В память о лучшей собаке питомника, погибшей на работе. И на эту кличку щенок имеет право, потому что он сын знаменитого Карая и Дианки. Сколько надежд возлагалось на весь этот помет! Ах, если бы щенок взял от Карая могущество и красоту, безрассудную храбрость и то особое, почти сверхъестественное чутье, которое даже у собак бывает у одной на тысячу, а у Дианки он взял бы смышленость, покорность, склонность к дисциплине! Но темные силы, управляющие наследственностью, не сложили воедино все эти прекрасные качества, а перемешали их в котле по-своему. Пожалуй, только один Андрей не сразу заметил, что у него растет щенок, ничем не напоминающий родителей. Капитан Миансаров на четвертом месяце определил: «Ждали льва, не получить бы нам баранчика». В отличие от родителей, у щенка выявился стандартный серый окрас. Морда была бы хороша, но на ней остался поперечный шрам от неудачно захлопнувшейся дверцы вольера, и она казалась какой-то укороченной. Не было и той гордой посадки головы, которой славился Карай. Но мощные лапы и широкая грудь с белой отметиной подавали надежду, что щенок еще выровняется, наберет роста и силы. Не осуществилось и это. Его настигла чумка – самая страшная болезнь молодых собак. Щенок поправился, но отстал в росте, и еще долго потом у него тряслись задние лапы.
Время, в которое формируются все лучшие качества собаки и определяется ее экстерьер, было потеряно. А ведь после первых шести месяцев, как известно, овчарки почти уже не растут, а только мужают.
Приземистого, еще не вполне оправившегося молодого пса увидела Ева, жена Андрея, и удивилась:
– Ну, какой же это Карай! Просто замухора…
И тут Андрей впервые поглядел на щенка чужими глазами. Чуть натягивая поводок, стоял, тряся задом, приземистый, широкогрудый, простоватый кобелек и беспокойным взглядом молил ласки или хоть снисхождения.
В самом деле, ну какой это, к черту, Карай!
С того дня Андрей упрямо стал звать пса незаконным именем – Дикарь. И не один раз пытался отказаться от работы с ним.
– Я и не скрываю, товарищ капитан, – сказал он, – Дикарь меня совершенно не удовлетворяет. Вот, например, сегодня…
И он снова начал рассказывать про то, как пес не смог почуять спрятанные среди досок вещи. Правда, на этих досках люди стояли, зрители…
– Эх, если б мы могли работать только кто с кем хочет! – Капитан Миансаров мечтательно повел головой от плеча к плечу. – Первым делом, милый друг, я бы тебя отчислил.
Андрей не понял шутки, спросил обидчиво:
– Чем же это я вам напоследок не угодил, товарищ начальник?
– А на кой питомнику такой капризный милиционер? Кроме того, ты и как человек очень хитрый.
– Из чего видно, товарищ капитан, что я такой уж хитрый?
– И это тебе скажу. Зная, что я подал в отставку и сдаю дела Геворку, ты являешься ко мне. Я тебе не раз уже отказывал, но сейчас тебя это не смущает. Расчет у тебя такой: капитану в данную минуту безразлично, что будет в питомнике, и номер пройдет! Но капитан видит тебя насквозь, товарищ Витюгин, и поэтому для твоей же пользы тебе отказывает. Можешь теперь обратиться к Геворку, поскольку он назначен временно исполняющим мои обязанности. Но я а ему посоветую, чтобы тебе был отказ.
– Спасибо, товарищ капитан, что вы так о моей пользе думаете. Разрешите быть свободным?
…Геворк вызвал сотрудников и объявил: «Работать будем дружно, по-прежнему. Конечно, я не надеюсь по своим знаниям заменить полностью капитана Миансарова. Но с вашей помощью рассчитываю, что справлюсь».
Такое начало всем очень понравилось. Геворк велел отремонтировать пристройку, примыкающую к кабинету начальника. Получились две веселые комнатки, и он переехал туда вместе со своей семьей. Теперь среди камней и кустиков шныряли, поднимая пыль, малолетние курчавые дети Геворка. Собаки в вольерах, выстроенных в холодке у бетонированной стенки, бесновались с непривычки, видя посторонних. Роза, пухленькая жена Геворка, стала без всякого вознаграждения исполнять должность поварихи-сторожихи. Она рубила кости, готовила еду, распределяла порции. Собак она не боялась, хватала Маузера за холку и. вытаскивала силой из клетки, когда он из упрямства отказывался идти на выгул. Собаки к ней быстро привыкли. Звонко и властно она кричала: «Джек, ко мне! Рагда, ко мне! Рекс, ко мне!» Нерадивых подгоняла веником. Тренированные боевые псы, о которых пойманные ими преступники рассказывали легенды, сконфуженно подбирали хвост и стыдливо озирались на своих хозяев.
В свободное время Геворк собирал во дворе молодых проводников и в назидание рассказывал им истории из своей боевой жизни. Роза ужасно переживала, слушая его, восклицала и «вах» и «вай» и прижимала к румяным щекам полные смуглые руки.
Но когда Геворк как-то раз обратился к ней за подтверждением, отрезала решительно:
– Ничего этого не было.
– То есть как понимать «не было»? – опешил начальник.
– Понимай так, что ты врешь, – охотно разъяснила Роза. – Я бы тебя давно разоблачила, только самой хотелось узнать, чем у тебя кончится.
Позднее Андрей не без удовольствия услышал, как, отведя супругу к кладовке, Геворк внушал ей, что она не имеет права рушить его авторитет в присутствии подчиненных ему проводников служебных собак.
– А ты на меня в управление жалуйся! – весело отбивалась Роза. – Ты обязан наш молодой боевой кадр чистой правдой воспитывать!
Несмотря на старания Геворка, в питомнике становилось все тише и тише. Старые проводники ушли на пенсию, а новых взамен не взяли. Перевелся в ОРУД лейтенант Ашот Енгибарян: «Мне там интереснее». Да и работы вдруг стало как-то поменьше. В городе теперь служебно-розыскных собак использовали редко. На асфальте и на камнях следы держались недолго, прохожие затаптывали их. Но главным препятствием в работе с собаками были автомашины. Привели собаку на место происшествия, взяла она след, пробежала десять – двадцать метров, завертелась, и ни туда, ни сюда. Преступники сели в машину, собака бессильна.
И как-то само собою получилось, что при Геворке проводники стали отлынивать от учебно-тренировочной работы с собаками. Прежде по утрам всех свободных собак выгоняли на плац. И они возвращались в вольер, только выполнив обязательную программу упражнений. Капитан Миансаров никому не давал поблажки. Если уж пес не мог с первой попытки взять барьер, так его хозяин всю неделю отдувался за это. И на собрании о нем говорили, и в стенгазете появлялась карикатура.
Собаки были тренированные, мускулистые, готовые к любому самому трудному поиску. Раз в месяц в питомнике проводился смотр-конкурс. Проводники ворчали: слишком тяжелая загрузка и для людей и для собак. Но капитан был непреклонен. В то время Андрей по два-три часа в день работал с Караем на плацу. Барьер, бум, лестница, поиск в затрудненных условиях – все отрабатывалось до совершенства. После занятий пес со стоном валился на подстилку в вольере. Зато при выезде на поиск его могучее, тренированное тело не ведало усталости. Теперь Андрей по двое-трое суток не выводил Дикаря из вольера. Придет в питомник, скажет Розе: «Выведи его, пожалуйста, дай немного побегать». Только и заботы.
Геворк очень встревожился, когда ему позвонили из управления милиции и передали распоряжение: надо принять журналиста из комсомольской газеты и показать ему питомник. Будет написан очерк о борьбе с преступностью, о работе проводников служебно-розыскных собак.
Журналист приехал рано утром. Это был молодой парень в белой рубашке навыпуск с короткими рукавами, в темных защитных очках. Сразу обнаружилось, что ни в розыскном деле, ни в обращении с собаками он ничего не понимает. Прежде всего он захотел погладить Найду: «Какая милая собачка». И пугливо-сконфуженно отдернул руку, когда белые клыки щелкнули возле его запястья. Конечно, Найда легко могла укусить его. Но она, видно, не захотела – поняла, что парень тронул ее не с умыслом, а по глупости. Геворк грозно цыкнул на собаку.
В общем, все обошлось бы благополучно, если бы не полковник, который привез журналиста на своей машине и вчера сам требовал показать «товар лицом». Он угрюмо спросил у Геворка:
– Почему одергиваете собаку? Укусила бы и правильно сделала – этому ее и учили. А вот товарищ из газеты поступает неправильно, не так, как его учили. Я предупреждал, что восхищаться можно только на расстоянии.
Журналист извинялся и улыбался – ему все нравилось. Полковнику же наоборот – не понравилось ничего.
Геворк со вчерашнего вечера подготовил встречу. Детей услали к бабушке. Всю территорию питомника Роза подмела веником и побрызгала водой из шланга. Собаки были вычесаны железным гребнем и оглажены суконкой, чтобы шерсть у них блестела. Проводников вызвали на работу с самого утра, – даже тех, кому полагалось выйти во вторую смену. Все выстроились в шеренгу у ворот и, по команде Геворка, хором приветствовали гостей.
– Для чего устроили парад? – Полковник хмурился. – Прошу, чтобы люди занялись теми делами, которые у вас на сегодня запланированы.
Геворк отчеканил: «Есть!» – и приказал разойтись и заняться повседневными делами.
Никаких дел на сегодня намечено не было, и потому люди просто отошли в сторонку, ожидая дальнейших распоряжений.
Полковник мрачнел все больше и больше. Журналист записывал в блокнот интересные случаи.
– Что вы при этом думали? – допытывался он у проводников, которые подходили по одному и рапортовали об успехах. – Сколько вы проползли шагов? В чем состоял ваш психологический поединок с преступником? Конкретнее, прошу!
Если бы не было полковника, то Геворк рассказал несколько эпизодов из своей личной практики, и тут нашлось бы место и мыслям, и опасностям, и загадкам, и психологическому противоборствованию милиционера с преступным миром. Но в присутствии полковника Геворк выражался осторожно:
– Произвели осмотр места происшествия. Служебное розыскная собака, по кличке «Маузер», взяла след. Вещи, конечно, нашлись. Преступника взяли среди толпы честных людей.
– Вы подробностей добавьте, – просил журналист. – Как, например, вела себя ваша ищейка?
– Служебно-розыскная собака Маузер вела себя по инструкции.
– Опасности были?
– Для нас, товарищ журналист, опасность – родная стихия, – скромно сказал Геворк. Но, уловив взгляд полковника, быстро добавил: – В данном случае, товарищ журналист, опасностей не было.
Полковник сухо приказал:
– Выведите собак на занятие.
С вечера договорились так: первой на плац вызвать Найду. Она покажет, конечно, среднюю работу. Барьер можно установить высотой в полтора метра – затем под шумок, не увеличивая высоты, пригнать Маузера. Он даст высокий класс, особенно при такой высоте. После этого, как бы ни работали остальные собаки, все уже сойдет благополучно.
– Давайте Найду!
Даже строгое милицейское одеяние не могло скрыть крайней молодости проводника Вруйра Тамразяна. Мягко посвечивая смущенными черными глазами, он притащил на поводке желтую собаку. Вруйр и вообще-то не был уверен в Найде – он работал с ней недавно, – а тут надо показать высокий класс.
Как бы журналист не написал в газете что-нибудь неподходящее.
Подбадривая себя и устрашая Найду, Вруйр дергал поводок, кричал «рядом». Найда шла, натянув шнур, низко пригнув голову и обнажив злые клыки. Она переступала лапами чуть внутрь, по-медвежьи, и ее слегка вывернутые лопатки при каждом шаге напрягали кожу на предплечьях. Чуя волнение хозяина, собака нервничала. У барьера она села, хотя команда была «стоять». Но она знала, что перед прыжком полагается сидеть. Вруйр растерянно помигал пушистыми ресницами. Полковник поморщился.
Вруйр отстегнул поводок и дал команду.
Прежде Найда легко брала полутораметровую высоту. Сейчас она не могла сосредоточиться. Ее отвлекало присутствие посторонних, она косила на журналиста злым глазом. И к барьеру пошла без охоты, прыгнула вполсилы. Ее вывороченные передние лапы зацепились по-кошачьи за верхний край доски. Подтянуться она не смогла и сорвалась, жестко проведя когтями по вкладным доскам.
Вруйр отвел Найду назад, опять посадил на землю и, помедлив секунду, раздраженно повторил:
– Барьер!
Собака прыгнула на какую-то долю секунды раньше, чем было нужно. И прыгнула издалека. Из-за этого она утеряла высоту и повисла на досках, как выстиранная рубаха на заборе. У нее не нашлось силы, чтобы, оттолкнувшись задними лапами, перелезть через барьер и спрыгнуть по другую его сторону.