Впоследствии выяснилось, что все это было заранее обдумано и подстроено Числовым. Аскяр Велиев, мелкий трамвайный воришка, ничего не знал, он был только жертвой. Но почти ничего не знал и Едигарян. Он играл с Числовым в карты, и ставкой была судьба Аскяра Велиева. Едигарян проиграл и должен был выполнить то, что приказано, иначе ему самому грозила расправа. Для чего этот удар был нужен Числову, Едигарян не понимал, но спрашивать не смел. В планы побега его не посвящали.
Так Числову удалось убрать конвоира, который, сидя в кабине, был наименее досягаемым и потому самым опасным для бандитов.
Дальше – почти до самого конца – ехали спокойно. Генка Дьякон, спросив разрешения у конвойных, завел песню – и все хором подхватили ее:
Машина шла теперь по безлюдному участку строящегося шоссе. По обеим сторонам тянулись свежевыкопанные глубокие кюветы. Кучками лежал высыпанный на дорогу гравий, и шоферу приходилось круто вертеть баранку, объезжая насыпи то с одной, то с другой обочины. По сторонам тянулись солончаки или киры – бесплодные, пустующие, усеянные камнями земли. Генка Дьякон вел песню:
Он судорожно передохнул, взмахнул рукой, выкрикнул срывающимся басом:
Эти слова, видимо, были сигналом.
Конвоиры не успели выстрелить. На них навалились сразу со всех сторон. Того, кто стоял у кабины, сдернули за ноги на дно кузова, и через секунду на нем уже сидели трое или четверо, заламывая ему руки за спину. Федор Пузанков снял с него оружие. Второго конвоира, который сидел на борту, выбросили на ходу из машины. Когда он падал, Генка Дьякон, придержав, его за грудки, успел сорвать автомат.
Шофер слишком поздно понял, что происходит. Он услышал шум, оглянулся, но сквозь стекло, загороженное людскими телами, ничего не смог разглядеть. Раздался сильный стук по крыше кабинки – он остановил машину. И тут же увидел, как с двух сторон в полураскрытые окна к нему лезут дула автоматов. Его выволокли на обочину дороги и отняли пистолет.
– Все, братва, шабаш! – кричал Числов, отдуваясь и размахивая руками.
Он возбужденно бегал вокруг машины, потрясая автоматом и восторженно, громко, бессмысленно ругался. Его каштановая борода развевалась на ветру. Все обошлось так легко! Прошло едва полминуты, а машина уже в его руках и он на свободе! Теперь надо было сделать что-то разумное. Он огляделся.
Первое, что он заметил, был автомат в руках у Пузанкова.
– Федя, – позвал он мягко, – ты молодец! Все бы такие были рисковые, как ты! Отдай оружие, Феденька, отдай Короткому. У тебя будет другое задание.
Бандит, по кличке «Васька Короткий», тут же подскочил и протянул руку к автомату. Он был невысок и коренаст, с очень узким лицом, со впавшими и как-то по-особенному втянутыми внутрь щеками. Его называли еще «Ободранный Баран».
Федор Пузанков стоял с налитыми кровью глазами. Тяжелым кулаком отбил протянутую к нему руку.
– Федя, ты чего? – ласково позвал Числов, словно хотел разбудить спящего. – Ты очухайся, дружок. Опять психануть захотелось?
– Мое оружие!
– Твое. Ты добывал – к тебе и вернется. Отдаешь лишь на время. Потерпи полчасика.
Он снял автомат с плеча Пузанкова и передал Короткому.
Машина стояла у обочины, почти съехав в кювет передними колесами.
Позади на дороге лежал конвоир, выброшенный из кузова. Погиб ли он, ударившись о землю, или просто оглушен, это надо было выяснить. Шофер и второй конвоир сидели в кювете на самом дне. Оба молчали. Шофер сосредоточенно посасывал и с досадой разглядывал окровавленную руку.
Из заключенных только семеро, включая Пузанкова, заранее знали о готовящемся побеге. Остальные стали невольными участниками и свидетелями происшедших событий. Все они, сбившись в кучу, стояли сейчас у машины. Многие были подавлены, обескуражены. Но все громче стали раздаваться их голоса:
– Для чего все это?
– Мы не хотим! Не согласны!
Геннадий Числов высмотрел среди них самых испуганных.
– Эй, наблюдатели, притащите-ка мне сюда вон того дядьку, что лег отдыхать на дороге.
Конвоира принесли на руках. Он был жив, только разбил себе при падении голову и, кажется, сломал ногу. Его положили в кювет.
– Братва, – сказал Числов, – соберитесь поближе, я кричать не любитель. Значит, так: все вы теперь на свободе – кто по собственному почину, а кто и против воли. Если среди вас есть такие, кто стремится обратно в клетку, тех я силком держать при себе не стану. Ну-ка, отзовитесь, есть?
– Есть! – закричали стоявшие позади. – Такая свобода не нужна!
– Конвоира-то зачем изуродовали?!
Числов приподнялся на цыпочки:
– Кто недоволен? Ну-ка, выйди вперед!
Все умолкли.
– Боятся меня люди. Видишь, Федя? – сказал Числов. – Один ты, рисковый паренек, меня не испугался. Детки! – Он поднял руку. – Я вам вот что скажу: у кого срок малый, тем я и сам советую вернуться. Наказания вам не будет. Все валите на меня. Что б вы там самое худшее обо мне ни придумали, майор всему поверит. А мне здесь вы обуза. В таком большом количестве совершенно не нужны. Делайте, детки, правильные выводы. Кто хочет вернуться, отойди влево.
Отошли многие.
– Умные молодцы! – похвалил Числов. – Смелые, решительные ребята. Поглядите на них. Из ихней клетки открылась дверца в широкий свободный мир, а они говорят: «Нет, нет, дядечка, разрешите нам хоть как-нибудь пропихнуться обратно в тесную клетку, за железную решетку». – Он любовно поглаживал бороду. – Но только, детки, я с вами сейчас не расстанусь. Ведь вы такие послушные – как только попадете к начальничку, сразу ему выложите: «Числова мы оставили там-то, и он повел людей туда-то». А я вас пока что с собой возьму и отпущу со своих глаз откуда подальше. – Правильно я делаю, Федя? – обратился он к Пузанкову.
Тот буркнул:
– Мне что…
– Значит, будем считать – Федя мои действия одобряет. – Он засмеялся. – Теперь другой вопрос. Что нам делать с этими нашими приятелями? – Согнутым локтем он повел назад, в сторону кювета, где находились конвоиры.
– Оставим их тут, Генка!
Это негромко сказал – но все услышали – самый старший по возрасту, пятидесятилетний Влас Уколов. По кличке он почему-то был «Минька». В грязной узловатой руке он держал пистолет, отнятый у шофера, и то сжимал, то разжимал широкую ладонь. В другой руке пистолет мог выглядеть сторожем, защитником, хранителем спокойствия. В этой руке он был убийцей. И все поняли смысл предложенного: «Оставим их тут!» За этими словами стояла смерть.
– Подожди, Минька! Про таких, как ты, верно сказано: «Сед да умен – два угодья в нем». Ты умный человек. А то, что седой, – это всем видно. Совет твой хороший, но давай-ка мы самих этих мужчин спросим, как нам с ними поступить. – Он задумчиво взглянул на шофера. – У тебя, друг, детишки есть?
– Есть, – неохотно подтвердил шофер.
Ему было стыдно оттого, что он вступает в разговоры с бандитами и, признавая, что у него есть семья, этим самым как бы просит о снисхождении. Но он был молод, и ему казалось, что погибнуть сейчас от руки взбесившегося бандита, погибнуть не в бою, а вот так, распластавшись в кювете, после того как тебя обезоружили, – это черт знает какая глупость. И он угрюмо повторил:
– Дети есть. Трое.
Конечно, он понимал, что если Генке Дьякону покажется выгодным его уничтожить, то дети, будь их хоть десять, не продлили бы ему жизни ни на одну минуту. Вероятно, Числов, самый умный из банды, рассчитал, что если шайку изловят, то за убийство придется отвечать по самому суровому счету.
– Вот видишь, Минька, – человек перед нами ответственный за свою семью, у человека дети. Можно, конечно, их осиротить, да какая от этого польза? Пускай молодой мужчина благодаря своих малых ребятишек останется жив. А как у тебя насчет детушек? – спросил он у конвоира.
Тот глядел исподлобья и молчал.
Он горько переживал свое унижение. Держал ведь в руках оружие – и оказался побежденным. Не было, значит, должной бдительности. А сколько раз майор Гукасян предупреждал: «Ни на одну секунду не утрачивай, конвоир, внимания!» И вот результат. Он сидит в кювете, напарник его весь изранен, и судьба их обоих, да и струхнувшего шофера, находится в руках вырвавшихся на свободу преступников.
У него была семья, были дети – девочка и мальчик. Но он не хотел пасовать перед бандитом.
– Нету детей, – сухо сообщил он.
Геннадий Числов не предвидел, что ответ будет таким. Мог бы и соврать этот дурак, никто у него метрику не просит. Нет детей! Но замешательство длилось недолго.
– Вот видишь, Минька, конвойный еще не успел даже детей наплодить, еще и жизни не видел. Дурак дураком. Что с него взять? Пусть продолжается его молодая; цветущая жизнь, хотя он и легавый.
– Вот видишь, Минька, конвойный еще не успел даже детей наплодить, еще и жизни не видел. Дурак дураком. Что с него взять? Пусть продолжается его молодая; цветущая жизнь, хотя он и легавый.
– Геннадий, – тоном угрозы процедил Уколов, – ты не будь здесь умнее всех!
Числов проговорил раздельно и тихо:
– Меня нужно слушать, как господа бога.
Он шагнул вперед и звонко ударил Уколова по щеке. Седая голова качнулась вправо и стала покорно склоняться на грудь. Рука, держащая пистолет, не поднялась для выстрела. Сила была продемонстрирована и признана, все знаки покорности выражены. Геннадий подождал секунду и, хотя в этом уже не было необходимости, так же звонко, так же сильно ударил его по другой щеке.
– Ты понял меня, Минька?
– Понимаю, – сдержанно сказал убийца.
– Вяжите конвойных. Покалеченного не трогать. Он и так никуда не денется. Этих двух – спина к спине. И пусть лежат в кювете.
Веревка, видимо, была припасена заранее.
Витька Визгиленок, румяный блондин с пухлыми губами, поездной вор из Одессы, полез в кювет и удивительно ловко, прочно, быстро связал конвойных.
– Теперь – в машину! – приказал Числов. – За руль сядет Васька Голодаев, я с ним в кабине, а Федя станет у борта с дрючком, будто он конвойный с автоматом. Станешь, Феденька?
– Стану.
– Вот какой ты нынче послушный!
– А куда мы поедем, Дьякон? – спросил Короткий. – Меня послушаете, так надо поворачивать налево и дуть напрямик через киры, пока в лагере не спохватились.
– Через киры не пролезем на машине. – Уколов озабоченно почесал ухо дулом пистолета. – По солончаку надо – к ближайшему селу. А там – на выход к железной дороге.
– А я считаю – бросить здесь машину и двинуть пешим ходом кто куда! Поодиночке всех не переловят! – горячился Визгиленок.
Геннадий Числов терпеливо слушал, поглаживая бороду.
– Все высказались? – Он жестко оглядел толпившихся вокруг него людей. – Тогда давайте в кузов и располагайтесь в том виде, как ездим на работу. А потом я укажу вам, куда ехать и что делать. «В киры»! – передразнил он. – «Рассыпаться по одному»! А то забыли, что на участке ждет техник-дорожник? Не придет вовремя машина – он будет звонить в колонию, и сразу погоня, далеко не уйдешь. Техника надо успокоить. Чтоб до одиннадцати ночи никто о нас и не вспомнил.
Шофер застонал:
– Очень туго связали… Ослабьте же хоть сколько-нибудь! Невозможно переносить…
– Потерпишь! – сурово сказал туго привязанный к нему конвоир.
Проводников с собаками ждали в колонии нетерпеливо и раздраженно. И не дождались – решили выйти на поиск немедленно, чтобы не терять зря времени. Собаководам из питомника милиции было оставлено распоряжение – догонять на мотоциклах.
– Очень уж вы долго! – упрекнул дежурный по колонии.
– Да к вам разве быстро доберешься?
Под жестким светом низко висящего на воротах электрического фонаря постояли, подумали, посовещались. Вблизи, по настилу скрипучей вышки, ходил часовой и кричал куда-то во тьму:
– Стой! Кто идет? Давай назад!
Собак повели обнюхать вещи бежавших. Тем временем дежурный рассказал Геворку о том, как обнаружился побег.
– До одиннадцати часов вечера никто ни о чем не беспокоился. К этому времени машина с заключенными должна была вернуться в лагерь. Ждем. Нету. Ну, думаем, может, камера спустила. В двенадцать послали туда двоих на мотоциклах. Они нашли связанного техника-дорожника, который руководил работами на этом участке. Тот уже и рассказал, как все было. Он поджидал бригаду. Примерно в назначенное время появилась машина. С виду она была такая же, как всегда, Заключенные сидели, часовой стоял. Техник и опомниться не успел – его сбили с ног и прикрутили к тачке. Наши вернулись на мотоциклах с этим известием, тут сразу мы забили тревогу, подняли всю охрану, сообщили вам. Никаких новых сведений пока что нет.
Геворк объявил:
– Выступаем!
Мотоциклы, словно большие неповоротливые жуки, осторожно выползли на шоссе, а там уже помчались вовсю. Двадцать километров проглотили за несколько минут.
Еще издали Андрей увидел мягко подсвечивающие красные фонарики. Это шли грузовики отряда майора Гукасяна. Они продвигались медленно, потому что то и дело люди выскакивали из машин, осматривали дорогу.
Дикарь в коляске чуть слышно повизгивал. Андрей наклонился к нему:
– Что, дружище, нервы сдают?
Горячий длинный язык обжег ему ухо.
Майор Гукасян отвел Геворка в сторону – посовещаться.
На грузовиках ехало около сорока человек. Пока что все держались вместе. Но, как только потребуется, отряд разделится на четыре группы. Поиски будут вестись на всех направлениях. Можно предположить, что Числов повел бежавших к перевалу. Там сейчас все в снегу, тропки крутые и неверные. Ночью пройти трудно, а на машине невозможно. Значит, машину бандиты могут где-нибудь бросить. На линии этого маршрута есть горное село Караджур. Туда дано знать, чтобы проявляли бдительность. Но пока никаких сведений ниоткуда не поступает.
Самое главное сейчас – обнаружить хоть какой-нибудь след.
– Могли пойти и через солончаки, – возразил Геворк. – Так им даже будет поближе к железной дороге.
– И об этом думано! – Майор терпеливо раскуривал гаснувшую папиросу. – И на железную дорогу, и во все ближайшие села – всюду мы дали знать об опасности и чтоб все были настороже. Есть и еще путь – влево. Но на машине там совсем уж не пробиться. А где, спрашивается, машина? Раз мы ее не нашли, значит, они едут на ней. Или, может, упрятали куда?
Он досадливо скомкал и выбросил так и не загоревшуюся папиросу.
– Где мои конвоиры – вот другой вопрос. Обезоружили их? Убили? Тащат с собой?
Геворк молчал. Что он мог сказать? И, так как молчание затянулось, осторожно предложил:
– Вы едете на машинах – можете пропустить что-либо важное. Давайте-ка я с моими ребятами прочешу оставшийся участок шоссе.
Майор Гукасян вытащил новую папиросу:
– Надо понимать, что представляет собой их вожак Геннадий Числов. Он обязательно сделает противоположное тому, что мы ждем.
Майор потер лоб, как будто эта мысль только что пришла ему на ум, и распорядился:
– Тут осталось до конца еще четыре километра. Хорошо будет, если ваши следопыты со своими собаками сделают проверку.
Геворк взял на длинный поводок Маузера, подозвал к себе Андрея с Дикарем:
– Вот, Андрюшка, опять почти так, как прежде: мой Маузер против сына Карая…
Он пошел по правой стороне. Андрей перепрыгнул через кювет на левой обочине и углубился в солончаки шагов на двадцать. Тут он пустил Дикаря параллельно шоссе на свободный обыск местности. Пес, уставший от долгого сидения в кабине, бежал резво, но поводка пока что не натягивал. Резко остановился возле какого-то камня, тщательно обнюхал его и заворчал. Но что именно его встревожило, Андрей понять не смог.
Внезапно справа и чуть впереди прозвучал грозный лай Маузера. Затем наступила секунда затишья.
– Ко мне! Сюда! – тревожно закричал Геворк.
Андрей кинулся к нему со всех ног. Уже подбегая, он услышал чьи-то голоса, заглушаемые гулким лаем Маузера.
Фонарик вырвал из тьмы часть кювета. Андрей увидел лежащих на земле людей.
– Кто вы? Кто такие? – допытывался Геворк.
– Развяжите…
Подошла машина. Из кабины выпрыгнул Гукасян.
– Что обнаружили? – Он наклонился к кювету. – Да это наши! Павлов? – позвал он. – Вы живые?
– Двое мы еще дышим, товарищ начальник, – отозвался конвоир. – А вот Газарян – не знаю. Его с машины сбросили, он разбитый весь, уже часа два молчит.
Шофер опять крикнул:
– Развяжите скорее!
Кто-то из бойцов спрыгнул в кювет и ножом разрезал веревки. Шофер, всхлипывая, пытался влезть на обочину, но не смог. Его подхватили под руки и вытащили. Ноги у него подламывались. Газаряна уложили на чью-то шинель и понесли к машине. Он был без сознания. Сердце билось слабо.
– Павлов! Вы можете говорить? Что произошло?
– Могу, товарищ начальник! – Он попробовал подняться, но это у него не вышло. – Я весь целый, товарищ начальник, только отдышусь немного… Мне бы кусок хлебца и глотнуть чего-нибудь…
Ему дали хлеба, отрезали вареного мяса, захваченного в дорогу. Гукасян отвинтил крышку фляги со спиртом. Шофер тоже отпил глоток.
– Спасибо, товарищ майор!
– Ладно, Павлов. Докладывай самое главное. Сейчас вас всех троих доставят в колонию на машине…
– Товарищ майор! – Павлов наконец утвердился на ногах. – Очень большая к вам просьба: позвольте принять участие в розыске.
– Да разве ты в силах? Посмотри на себя!
– Выдюжу, товарищ начальник. На карачках согласен ползти, вас не обременю.
– Как же вас не нашли наши мотоциклисты, они же тут проезжали!
– Промчались мимо как сумасшедшие, товарищ майор! И туда и обратно гнали с грохотом. Крику нашего им слышно не было, а мы в яме лежим, им не видно… Возьмете, товарищ начальник?