Мерлен весь обратился в слух.
– Да, месье?
– Не думаю, что это имеет отношение к делу, – с сомнением промолвил Анатоль. – Да и упомянуто было вскользь… – Граф пристально посмотрел на собеседника. – Вы уверены, что хотите знать подробности?
– Разумеется! – горячо воскликнул молодой инспектор. – Так о чем же шла речь?
Глава 22 Нить Ариадны
– Амалия Константиновна!
Баронесса Корф подняла голову. Балерина Корнелли, которая держала в руках муфту, несмотря на теплую погоду, подошла к ней с широкой улыбкой на устах и со словами:
– Так вы здесь живете, сударыня? А я просто гуляла неподалеку… Какое поразительное совпадение!
Амалия была вовсе не глупа и отлично понимала, что совпадения чаще всего случаются от того, что им помогают. Получается, Елизавета Корнелли ходила туда-сюда рядом с ее домом, дожидаясь, пока хозяйка выйдет. Интересно, зачем?
– Весьма рада нашей встрече, – проговорила Амалия, которой было очень любопытно, для чего гордая Корнелли (а моя героиня уже успела заметить, что Елизавета по-своему горда) вздумала ее искать. – Я жду мою машину. Может быть, вас подвезти?
– Нет, не стоит, до Оперы не так уж далеко. Амалия Константиновна, я хотела бы с вами поговорить… если вы не возражаете.
– Разумеется, нет. Пожалуй, я немного вас провожу, чтобы вы не теряли время.
– О, так любезно с вашей стороны, госпожа баронесса.
– У вас не было неприятностей с комиссаром Папийоном? – спросила Амалия, когда обе женщины медленным шагом двинулись по улице.
– Неприятностей? – Корнелли вскинула тонкие брови.
– Я имею в виду из-за алиби, – пояснила Амалия.
– Ах, да! Комиссар дал мне понять, что такие вещи недопустимы, и я ответила, что в ту ночь в самом деле видела Мишу… Михаила Александровича под моими окнами. Так ли уж важно, входил он в дом или не входил?
– С точки зрения полиции – да.
– Вы меня удивляете, Амалия Константиновна. Вы ведь тоже, как и я, прекрасно знаете, что барон Корф никого не убивал.
– Знаю. Но полиции нужны доказательства. Иными словами, им нужен другой.
– Убийца?
– Да.
Елизавета зябко поежилась.
– Скажите, а если бы граф Ковалевский составил завещание в мою пользу, меня стали бы подозревать? – внезапно спросила она.
– Вероятно. Но почему вы спрашиваете? У него было такое намерение?
– Никогда, – твердо ответила балерина. – Он был из тех людей, которые живут только для себя. Что будет после их смерти, им в высшей степени безразлично. Нет, я хотела побеседовать с вами вовсе не из-за завещания.
– А из-за чего?
– У меня никак не выходит из головы наш прошлый разговор, – помедлив, призналась Елизавета. – Мы перебрали тогда всех знакомых графа и пришли к выводу, что никто из них не мог его убить. А ведь я хорошо знала Павла Сергеевича, и если бы у кого-то был мотив избавиться от него, мне бы это стало известно.
– Вот как?
Должно быть, в тоне баронессы проскользнуло нечто большее, чем простая вежливость, потому что Елизавета остановилась, вскинув голову.
– Я не знаю, что вы обо мне думаете, Амалия Константиновна, но уверяю вас, вы ошибаетесь.
В данный момент баронесса подумала, что последнее утверждение ее собеседницы крайне нелогично. Но спорить не стала.
– Мне известно, что говорят обо мне и о графе, – продолжала Елизавета, волнуясь все сильнее, – однако во всех этих сплетнях нет ни слова правды. Слышите, ни слова!
– Полагаю, – заметила Амалия с присущим ей хладнокровием, – теперь это уже не имеет значения.
– Имеет, – возразила балерина. – Еще как имеет! Потому что… потому что я никогда не была его любовницей.
Елизавета искоса поглядела на спутницу, словно ожидая возражений, но та молчала, предоставляя ей выговориться.
– Все случилось из-за того, что Мария Туманова оказалась для графа крепким орешком. Как я представляю себе теперь, до нее Павел Сергеевич первым оставлял женщин, которые ему наскучили. В случае же с Марией дело обстояло иначе, хотя внешне все выглядело так, словно он бросил ее. Но это неправда. Туманова водила его за нос, смеялась над ним, обманывала. Павел Сергеевич чувствовал себя уязвленным, и тут ему подвернулась я. Граф решил, что знаменитая балерина, звезда подходит для того, чтобы люди перестали толковать о нем и о Марии Антоновне.
– Толковать?
– Ну, вы знаете, в действительности никому до них дела не было. Но графу казалось, что все о них говорят. В этом смысле он был очень мнителен.
– И что, месье Ковалевский делал вам такие дорогие подарки, о которых шла молва, только из… дружбы?
– Называйте как хотите, – устало промолвила балерина. – Повторяю, я не была его любовницей, однако не мешала ему думать, что в любой момент могу ею стать.
– А не честнее было бы не иметь с ним дела вовсе? – прищурилась Амалия.
– Честнее, – не стала отпираться балерина. Дамы снова медленно шли по улице. – Но я не могла позволить себе иметь такого врага, как граф Ковалевский. Иначе он испортил бы мне жизнь.
– Потому что знаком со многими рецензентами?
– И не только с ними. Если бы в балете в расчет шел только талант, все было бы гораздо проще, Амалия Константиновна. Беда в том, что талант – только малая часть успеха, а любой успех прежде всего создается людьми.
– Вы собирались рассказать мне о своих подозрениях, – напомнила баронесса. – Сказали, что у вас появилась какая-то идея.
– Ах, да… – Елизавета провела рукой по лицу, собираясь с мыслями. – Возможно, мне пришла в голову глупость, но… В романах ведь постоянно пишут – убийства происходят в основном из-за денег, вот я и подумала, что это, вероятно, имеет значение.
– Что именно? – терпеливо спросила Амалия.
– Видите ли, граф Ковалевский застраховал свою жизнь, – объяснила балерина. – Не подумайте, что в мою пользу, вовсе нет! Просто однажды я случайно услышала его беседу по телефону…
– Это и впрямь интересно, – быстро произнесла баронесса. – А с кем он говорил, вы не знаете?
– Нет. Но разговор велся по-французски. Павел Сергеевич сказал, что страховка остается в силе и что он не желает ничего менять в ее условиях.
– А потом?
– Потом повесил трубку, обернулся ко мне и рассмеялся. Вот, мол, приходится отвлекаться на всякие глупости. Мне были безразличны его дела, но я из вежливости спросила, о чем, собственно, речь. Граф, конечно, решил, что я заинтригована, понес всякий вздор, а под конец добавил: «Подумать только, если я завтра попаду под фиакр, один человек получит такие деньги!»
– И о каких же деньгах шла речь?
– Прямо он не сказал, но я поняла, что о больших.
– Ковалевский не упоминал имя того, кто должен будет их получить?
– Нет.
– Даже намека не делал?
– Нет.
– И у вас нет никаких соображений на сей счет?
– Я уже сказала вам: уверена, что не я. Могу также добавить: наверняка и не его жена.
– Может быть, младший брат?
– Я знаю, мне не следует этого говорить, но… Павел Сергеевич был совершенно убежден, что переживет своего брата. Кроме того, у него с Анатолем были довольно напряженные отношения.
– Почему?
Елизавета вздохнула.
– Потому что Анатоль, если говорить откровенно, такая же ехидная гадюка, как и его старший брат. Только тот честнее, потому что никогда не притворялся добродушным. Когда Анатоль заболел, его характер сделался еще хуже… Нет, полагаю, граф не стал бы страховать свою жизнь в его пользу.
– В таком случае кто остается? Мария Туманова?
– Вряд ли, – с сомнением покачала головой Елизавета. – Они плохо расстались, и если бы такая страховка существовала, Павел Сергеевич сразу бы ее аннулировал.
Амалия задумалась. Если граф Ковалевский застраховал свою жизнь, то почти наверняка в пользу женщины. Жена, Мария Туманова и Елизавета Корнелли отпадают. Тогда кто же должен получить деньги? Какая-нибудь из его любовниц? Уж не Соланж ли Грюйер, то есть Бонту, случаем? Ах, как интересно! А может быть, у Ковалевского была вторая семья? И, возможно, даже ребенок на стороне?
– Скажите, – решилась спросить у собеседницы баронесса, – у вас не возникало ощущения, что у графа может быть вторая семья… и, к примеру, ребенок?
Елизавета искренне удивилась.
– Знаете, сударыня, если говорить начистоту, не думаю. Он не любил семейные отношения. По-моему, ему и одной семьи было слишком много.
– И все же? Напрягитесь, вспомните разговоры с графом. Может быть, проскользнул какой-нибудь намек. Это очень важно!
Балерина погрузилась в размышления. Между ее тонкими бровями пролегли морщинки.
– Нет, сударыня… Мне жаль, но ничего подобного не приходит мне в голову.
– Граф вообще был скрытным человеком?
Губы Елизаветы тронула улыбка.
– Скажу вам правду: ему нравилось считать себя скрытным. Но все, что он думал и чувствовал, всегда было написано у него на лице.
– Однако люди, которых мы, казалось бы, хорошо знаем, иногда преподносят нам сюрпризы, – негромко заметила Амалия.
– Скажу вам правду: ему нравилось считать себя скрытным. Но все, что он думал и чувствовал, всегда было написано у него на лице.
– Однако люди, которых мы, казалось бы, хорошо знаем, иногда преподносят нам сюрпризы, – негромко заметила Амалия.
– Только не в случае графа Ковалевского. К примеру, я всегда знала, что он меня не любит, какие бы слова Павел Сергеевич ни говорил. И брата своего не любил, а жена и вовсе была ему антипатична.
– А Мария Туманова?
– О, вот тут была страсть! Но когда дамочка его предала, он ее возненавидел. Мне кажется, если бы граф сумел заставить ее страдать, то был бы счастлив. Беда в том, что ей его чувства были совершенно безразличны.
– Скажите, Елизавета, а вы хорошо знаете Марию Туманову?
– Видела ее несколько раз. Не могу сказать, что пыталась с ней подружиться – у таких женщин, как она, подруг не бывает.
– Зато вокруг них всегда много мужчин, – улыбнулась Амалия.
– Да. Причем всегда больше, чем должно быть, – в тон ей откликнулась балерина. – Что именно вы хотите знать о Тумановой?
– Какое впечатление она на вас произвела? Что она за человек?
– Ей нужно было иметь супруга-банкира, – усмехнулась Елизавета. – Такого, знаете ли, почтенного старичка с бородой, который не слишком бы обременял жену своим присутствием. Который баловал бы ее, оплачивал счета и смотрел сквозь пальцы, как она обманывает его со всеми подряд.
– По-вашему, женщина играет не свою роль? Находится не на своем месте?
– Хотите знать правду? Так вот: по-моему, она просто глупая самка, которая считает себя очень хитрой и изворотливой, – холодно ответила балерина.
Баронесса улыбнулась про себя, поскольку не сомневалась: Елизавета Корнелли обязательно скажет о своей сопернице что-нибудь крайне нелестное, даже при том, что граф Ковалевский был балерине совершенно безразличен. Ах, женщины, женщины! Ни один мужчина не сумеет наговорить о другом мужчине такого количества гадостей, сколько за пять минут скажет женщина о другой женщине, которая по какой-то причине ей не нравится.
– Конечно, она хороша собой и умеет производить впечатление, – продолжала Елизавета. – Кое-что читала и умеет к месту вставить чужую умную мысль, чтобы ее саму сочли умной. Она с умилением будет показывать вам фотографии своих детей и их письма, но попробуйте у нее спросить, где дети теперь, и дамочка сразу же переведет разговор на другую тему. А еще Туманова любит изображать страдалицу, которую обидел весь мир. Только все это ложь, ложь, ложь. Мария законченная эгоистка и всегда делает только то, что ей выгодно. И хотя ее приемы стары, как мир, даже умные мужчины на них покупаются.
– Значит, по-вашему, граф Ковалевский был умен?
– Да, и даже очень, – кивнула балерина. – Я бы сказала, он был самым умным человеком из всех, кого я знала. Но, видите ли, когда говорят чувства, разуму приходится умолкнуть. Уверена, вы и сами прекрасно это знаете.
Корнелли попрощалась с баронессой Амалией и быстрым шагом удалилась в сторону Гранд-опера.
Амалия осталась стоять, немного удивленная. «Хм, «прекрасно знаете»… Вот как! Интересно, что наговорил ей о своей матери Миша, что у нее сложилось обо мне такое мнение?»
Она собиралась вернуться к особняку, но тут на обочине остановился темный автомобиль, за рулем которого сидел Михаил.
– Консьерж сказал, что ты ушла в эту сторону, – объяснил сын. – С кем ты сейчас говорила? Не с мадемуазель Корнелли?
Амалия проигнорировала его вопрос и задала собственный:
– Как ты? Удалось вчера устроить мадемуазель Тесье?
От баронессы не укрылось, что Михаил замялся, прежде чем ответить.
– Да, – сказал наконец сын, – с ней все в порядке.
Вчера ночью они возвращались из заведения Андреа втроем, Роза всю дорогу молчала. Обшарпанный чемоданчик, в котором помещались все ее пожитки, стоял в автомобиле возле ее ног.
Высадив мать возле ее особняка, Михаил отправился искать гостиницу для Розы. Первая, которая им попалась, была заполнена. Во второй, едва бросив взгляд на Розу, зябко ежившуюся в своем хоть и роскошном, однако сильно испачканном платье, портье коротко ответил, что очень сожалеет, но мест нет.
– Ладно-ладно, – оборвала его Роза, – я поняла.
И, не дав Михаилу взять свой чемоданчик, подхватила его сама и понесла к дверям.
– Ты что? – спросил молодой человек, когда они подошли к машине.
– Там полно свободных ключей, – отрезала Роза. – Он просто не захотел меня пускать. Уверена, и в других гостиницах будет то же самое.
– Хорошо, – решился Михаил, – тогда едем ко мне.
– К тебе?
– Да, переночуешь у меня. А утром подумаем, что дальше делать.
Когда Аркадий, денщик Михаила, открыл хозяину дверь, офицер объявил:
– Это мадемуазель Тесье. Постелишь ей в маленькой комнате, ясно?
Аркадий покосился на гостью, отдал честь и молча ретировался.
Это был исполнительный и не слишком разговорчивый малый, но при том – великий книгочей. Он читал подряд все, что ему удавалось достать. С одинаковым интересом денщик молодого Корфа от корки до корки изучал очередной том «Приключений Рокамболя», учебник истории Иловайского или сочинение, посвященное математическим тонкостям, читал романы, стихи, мемуары, биографии, книги, посвященные военным дисциплинам, пособия по садоводству, самоучители иностранных языков, своды правил этикета, уложения о наказаниях Российской империи и железнодорожные справочники. При этом ухитрялся еще и запоминать прочитанное и не раз ошарашивал Михаила знаниями, извлеченными из самых различных пособий. Впрочем, хозяин тоже нередко ставил верного денщика в тупик, хоть и по другим поводам.
Сейчас, наводя порядок в маленькой комнате, Аркадий ворчал себе под нос: «Балерина – еще куда ни шло, но эта… Что Амалия-то Константиновна скажет?»
В гостиной Роза поставила чемоданчик на пол и огляделась. Скользнула взглядом по портрету баронессы на стене, и тут ее внимание привлек рояль. Девушка подошла к нему, осторожно дотронулась до одной из клавиш, словно боясь, что инструмент исчезнет от ее прикосновения, и сказала Михаилу:
– Когда-то я любила музыку…
Тот не знал, что ответить на это. Она как будто говорила о какой-то другой Розе. О Розе, которая давно умерла.
– Что-то Аркашка завозился, – неловко проговорил молодой барон. – Пойду посмотрю, все ли приготовил.
Он вышел, а Роза села на диван, который показался ей на удивление мягким. Усталость неожиданно навалилась на нее, девушка сбросила туфли, смутно подумала: «Подремлю минут пять…» – и провалилась в глубочайший сон. И, конечно, не видела, как вернулся Михаил. А тот, поняв, что гостья вконец утомлена, не стал ее будить, только набросил на нее одеяло и на цыпочках удалился, сделав денщику знак не шуметь.
…Когда Роза проснулась, было уже совсем светло. Она потянулась – и поморщилась, почувствовав, как болят от корсета бока. Внезапно мадемуазель Тесье вспомнила все, что произошло вчера, что было ночью, и, подскочив, села на диване.
Надо же, заснула, как бревно! Свалилась и отключилась! А если бы этот тип, офицер, несмотря на заверения его маменьки, оказался убийцей? Ведь вчера по лицу комиссара ясно было видно, что тот, может быть, и верит баронессе, но не убежден окончательно…
Тут ее взгляд наткнулся на рояль, на ворох исписанных от руки нот – и она успокоилась. «Да нет, Михаил не убийца… Все это вздор».
Роза отряхнула платье, поправила перед зеркалом прическу и отправилась искать хозяина…
– Потом я отвез ее к Дусе. Там пообещали, что платье приведут в порядок, и отдали старую одежду, – сказал Михаил матери, все же сообщив, что после ночных приключений привез девушку к себе на квартиру.
Но не договорил, что из модного дома Роза вернулась к нему домой. Однако Амалия и так все поняла.
– Она тебе нравится?
– Мне?
– Да, тебе.
– Не знаю, – подумав, ответил Михаил. – Но я не могу бросить ее на улице… Мне будет спокойнее, если Аркашка за ней присмотрит. Куда мы едем?
– На бульвар Малерба, к Марии Антоновне Тумановой.
– Бульвар огромный, где именно она живет?
– Я скажу, где остановиться.
Они подъехали к дому, в котором жила Туманова, и баронесса вышла из автомобиля. Точнее, спустилась, потому что сиденья в тогдашних машинах были расположены довольно высоко.
Горничная Элен отправилась доложить о визите хозяйке и вскоре вернулась.
– Госпожа Туманова ждет вас.
Амалия вошла в гостиную. Мария Антоновна, сердечно улыбаясь и протягивая гостье обе руки, поднялась с дивана навстречу. Едва баронесса Корф увидела ее, как сразу же узнала – это была та самая женщина, которая находилась у Урусова и подслушивала ее разговор с адвокатом.
– Кажется, мы встречались, госпожа баронесса… Впрочем, у меня ужасная память. Я так рада, что вы решили нанести мне визит!
Дама прямо-таки излучала довольство, и Амалия невольно насторожилась. «Что такое, чему она так радуется?»