Наш ланч состоял из отварной рыбы и рисового пудинга, и после него, когда Элвиан предложила пойти погулять вместе, я почувствовала, что лед между нами начал таять. На территории поместья был лес, и она сказала, что хочет мне его показать. Я с радостью приняла ее предложение.
— Смотрите, — воскликнула она, сорвав малиновый цветок и протянув его мне. — Вы знаете, что это?
— Я думаю, это буквица.
Она кивнула.
— Вы должны нарвать их и поставить в своей комнате, мисс. Они охраняют от злого духа.
Я рассмеялась.
— Это старый предрассудок. Для чего мне нужно охранять себя от злого духа?
— Это все должны делать. Они растут на кладбищах, потому что там похоронены люди. Их там сажают, потому что люди боятся мертвых.
— Глупо их бояться. Мертвые никому не могут причинить зла.
Она засунула цветок в петлю моего жакета. Этот жест меня тронул. В этот момент в ее лице были мягкость и доброта, и мне показалось, что она потеплела ко мне.
— Спасибо, Элвиан, — сказала я.
Она посмотрела на меня, и вся мягкость улетучилась. В глазах снова был вызов.
— Вы меня ни за что не поймаете, — крикнула она и побежала.
Я не стала догонять ее, а крикнула, чтобы она вернулась. Но она уже скрылась за деревьями, и до меня донесся ее смех.
Я решила вернуться домой, но лес был довольно густой и я не знала, в какую сторону мне идти. Пройдя некоторое расстояние, я поняла, что иду не туда, куда надо. Стоял солнечный день, и я не могла находиться дальше, чем в получасе ходьбы от дома. Кроме того, я не думала, что лес мог быть очень большим.
Я не собиралась доставить Элвиан удовольствие, заблудившись из-за нее в лесу. Я решительно направилась вперед, но чем дальше я шла, тем гуще и темнее становился лес. Я поняла, что удаляюсь от дома, вместо того, чтобы приближаться к нему. Мое раздражение против Элвиан нарастало, и вдруг я услышала за собой шелест листьев, как будто за мной кто-то крался. Я была уверена, что девочка где-то рядом и наслаждается моей растерянностью.
И вдруг послышалось пение. Голос был незнакомый, и пел он чуть фальшиво. То, что песня была из тех, что исполняют на вечерах в гостиных, меня ничуть не успокоило.
— Кто здесь? — воскликнула я.
Ответа я не получила, но увидела между деревьев убегавшую от меня девочку с белыми, как хлопок, волосами. Я узнала Джилли, которая подсматривала за мной из-за кустов гортензии около сторожки.
Я пошла дальше. Лес постепенно начал редеть, и сквозь деревья показалась дорога. Я поняла, что вышла на склон холма, ведущий к плато на его вершине и к воротам в усадьбу.
Миссис Соуди, как и накануне, сидела около сторожки с вязанием в руках.
— А-а, мисс, — обратилась она ко мне, — с прогулки возвращаетесь?
— Я ходила гулять с мисс Элвиан, но мы потеряли друг Друга.
— Понятно. Стало быть, она удрала от вас. — Миссис Соуди покачала головой и встала, чтобы поднять укатившийся клубок шерсти.
— Я надеюсь, она найдет дорогу домой, — сказала я.
— Господи, конечно! Она каждый дюйм леса знает. Я вижу, вы себе буквицу сорвали. Вот уж кстати.
— Мисс Элвиан сорвала ее и прикрепила мне в петлицу.
— Надо же! Значит, вы уже подружились.
— Я слышала пение Джилли в лесу, — сказала я.
— Это дело обычное. Она завсегда поет в лесу.
— Я позвала ее, но она убежала.
— Она пуглива, как олень.
— Ну я, пожалуй, пойду. Всего хорошего, миссис Соуди.
— Всего хорошего, мисс.
Я пошла по аллее мимо гортензий и фуксий. Я невольно прислушивалась, ожидая снова услышать пение Джилли, но вокруг было тихо.
Мне было жарко, и я устала. Войдя в дом, я сразу пошла к себе, позвонила, чтобы мне принесли горячую воду, и, умывшись и приведя в порядок волосы, отправилась в классную комнату, где меня ждал чай.
Элвиан сидела за столом с видом паиньки. Ни я, ни она не сказали ни слова о том, что произошло в лесу.
После чая я сказала ей:
— Я не знаю, какие правила устанавливали твои другие гувернантки, но я считаю, что мы должны заниматься по утрам, отдыхать между ланчем и чаем, а потом снова заниматься с пяти до шести.
Элвиан пристально смотрела на меня, не отвечая.
Затем она вдруг спросила:
— Мисс, вам нравится мое имя? Вы знали кого-нибудь еще, кого звали Элвиан?
Я сказала, что имя мне нравится и что я никогда раньше его не слышала.
— Это корнуэлльское имя. Вы знаете, что оно значит?
— Не имею представления.
— Тогда я вам скажу. Мой отец может говорить и писать по-корнуэлльски.
В ее глазах, когда она говорила об отце, мелькнула грусть, и я подумала: «По крайней мере, есть один человек, которым она восхищается и чье одобрение для нее важно».
Она продолжала:
— По-корнуэлльски Элвиан означает маленькая Элис.
Она подошла ко мне и положила руки на колени. Посмотрев мне в лицо, она произнесла серьезным тоном:
— Видите ли, мисс, мою мать звали Элис. Ее больше нет. Но меня назвали в честь нее. Поэтому меня зовут маленькая Элис.
Я встала, потому что не могла больше выносить ее пристальный взгляд, и подошла к окну.
— Смотри, — сказала я, — на лужайке два павлина.
Она встала у окна рядом со мной.
— Они пришли, чтобы их покормили. Они такие обжоры. Дейзи скоро вынесет им горох. Они это знают.
Я смотрела в окно, не видя павлинов на лужайке. Я вспоминала насмешливые глаза человека в поезде, который предупреждал меня, что я должна остерегаться Элис.
Через три дня после моего приезда в Маунт Меллин хозяин поместья возвратился домой.
Я уже успела привыкнуть к определенному распорядку своей жизни в этом доме. Я занималась с Элвиан каждое утро после завтрака, и, если не считать ее постоянного стремления вывести меня из равновесия с помощью вопросов, на которые, как она надеялась, я не смогу ответить, я была довольна тем, как проходили наши уроки. И не потому, что она хотела вызвать мое одобрение, а потому, что ее жажда знаний была так велика, что она не могла ее скрыть. Я даже подозревала, что в ее головке созрел некий план: переняв от меня все знания, которыми я располагала, заявить отцу, что ей не нужна больше гувернантка, раз она не могла ее больше ничему научить.
Я раньше часто слышала рассказы о гувернантках, о которых в старости заботились их бывшие ученицы. Мне на это рассчитывать не приходилось — по крайней мере, в случае Элвиан.
Меня вывело из равновесия ее упоминание имени Элис, и с наступлением темноты я каждый раз начинала ощущать, что дом был полон таинственных и недобрых теней. Конечно, это была всего лишь игра воображения, вызванная той злополучной встречей в поезде и разговором о предвидении, который тогда состоялся.
Оставаясь поздно вечером одна в комнате, я невольно опять начинала думать об Элис и о причине ее смерти. Она, должно быть, была совсем молодой, когда случилась трагедия, тень которой, как мне казалось, все еще витала в доме. Иногда у меня возникало совершенно нерациональное ощущение, что и сама Элис все еще присутствует в нем.
Я просыпалась ночью, и мне казалось, что я слышу голоса, зовущие ее. «Элис, где ты, Элис?» — будто шептал кто-то рядом со мной.
Я подходила к окну, прислушиваясь, и шепот словно растворялся в ночном воздухе.
Дейзи, которая, как и ее сестра, была начисто лишена воображения, принеся как-то утром мне воду для умывания, сама того не подозревая, почти рассеяла мои ночные страхи, спросив меня:
— Вы слышали море ночью, мисс? Ссс, ссс, у-у-у, у-у-у — всю ночь напролет. Как две сплетницы, болтающие друг с другом.
— Да, я слышала.
— Это бывает иногда ночами во время прилива, когда ветер дует в определенном направлении.
Я посмеялась над собой. Всему есть рациональное объяснение.
Я постепенно узнавала всех, кто жил или работал в доме. Миссис Тэпперти как-то зазвала меня к себе отведать ее домашнего вина. Она выразила надежду, что мне было хорошо в Маунт Меллине, и пожаловалась на своего мужа, который не мог пропустить ни одной юбки и был грозой всех девчонок в деревне. Она боялась, что Китти и Дейзи пойдут в отца. «А жаль, если так будет», — говорила она, потому что она «сама-то — богобоязненная женщина», которая не пропускает ни одной воскресной службы в местной церкви. Теперь, когда девочки подросли, ей надо было думать не только о том, за кем приударял Джо Тэпперти, но и о том, что делает Дейзи в конюшне с Билли Трехейем, а Китти — с этим парнем из Маунт Уиддена.
Я навестила и миссис Соуди в сторожке и выслушала ее рассказ о трех ее сыновьях и их детях, в том числе и жалобы на то, как часто ей приходилось штопать их чулки.
Мне хотелось как можно больше узнать о доме, в котором я жила, и проблема починки чулок меня не очень интересовала. Поэтому я не часто захаживала к миссис Соуди.
Мне хотелось как можно больше узнать о доме, в котором я жила, и проблема починки чулок меня не очень интересовала. Поэтому я не часто захаживала к миссис Соуди.
Несколько раз я пыталась заловить Джилли и завязать с ней разговор, но, хотя я часто видела ее, поговорить с ней мне не удавалось. Я звала ее, но она всегда убегала. Я всегда чувствовала какое-то беспокойство, слыша ее тихий, воркующий голос, напевавший песни. Я чувствовала, что надо было сделать что-то для нее. Меня злила ограниченность этих людей, которые из-за того, что Девочка была не такой, как все, считали ее сумасшедшей. Я очень хотела разговорить ее, чтобы узнать, что таится за этим будто бы ничего не выражающим взглядом ее синих глаз.
Я знала, что я ее тоже интересую и что она догадалась о моем интересе к ней. Что-то, должно быть, случилось, что сильно напугало ее и сделало такой неестественно робкой. Если бы мне удалось узнать, что это было, и убедить ее, что меня ей бояться нечего, я, возможно, смогла бы помочь ей стать нормальным ребенком.
В те дни я, кажется, думала о Джилли больше, чем об Элвиан. Последняя казалась мне всего лишь избалованным, своенравным ребенком, каких были тысячи, в то время как робкое, застенчивое существо по имени Джиллифлауер было единственным в своем роде.
Говорить с миссис Полгри о ее внучке было бесполезно: она была слишком подчинена обывательским условностям. В ее представлении любой человек был либо сумасшедшим, либо нормальным, при этом степень нормальности зависела от соответствия ее собственному характеру. Так как Джилли отличалась от своей бабушки во всем, она расценивалась последней как безнадежно сумасшедшая. Кроме того, миссис Полгри дала мне понять, что поскольку меня наняли для воспитания Элвиан, Джилли вообще была не моей заботой.
Таково было положение дел, когда Коннан ТреМеллин возвратился домой.
* * *Как только я увидела Коннана ТреМеллина, моему относительному душевному покою пришел конец. Собственно, его присутствие в доме я ощущала еще до того, как встретилась с ним.
Он приехал во второй половине дня. Элвиан где-то бегала, а я попросила принести мне горячей воды, чтобы умыться перед своей обычной дневной прогулкой. Воду принесла Китти, и не успела она войти в комнату, как я заметила происшедшую в ней перемену. Ее черные глаза сияли, а рот сам собой расползался в улыбку.
— Хозяин дома, — сообщила она.
Я старалась не показать свое собственное волнение, вызванное этим известием. Через минуту в дверь заглянула Дейзи. В этот момент сестры были очень похожи друг на друга — на их лицах было одинаковое выражение ожидания, даже предвкушения чего-то. Мне показалось, я поняла, что это означало. Я подозревала, что ни одна из них не была девственницей, об этом говорило их слишком уж фривольное поведение в обществе конюхов и деревенских парней, которые работали в саду поместья. Как только они оказывались в поле зрения мужчины, в них происходила едва уловимая, но, тем не менее красноречивая перемена. Поэтому их возбуждение, вызванное возвращением хозяина дома, я могла истолковать только, как еще одно проявление их распущенности и испорченности.
При этом мне была неприятна не только их реакция, но и тот факт, что она мне самой внушила эти, столь чуждые для меня мысли.
«Неужели он — мужчина того сорта, что заигрывает с прислугой?» — спрашивала я себя.
— Он приехал полчаса назад, — сказала Китти.
Они обе с каким-то новым интересом смотрели на меня, и мне опять показалось, что я угадала их мысли. Они, видимо, говорили себе, что я не смогу составить им достойной конкуренции.
Мое раздражение усилилось, и я отвернулась. Не глядя на них, я сказала холодно:
— Я вымою руки, и вы можете унести воду. Я отправляюсь на прогулку.
Я надела шляпу и пошла вниз. И даже на улице около дома была заметна перемена. Миссис Полгри возилась в огороде, двое деревенских парней работали в саду с не виданным доселе рвением, а Тэпперти был так увлечен уборкой конюшен, что даже не заметил меня, когда я проходила мимо.
Было ясно, что перед Коннаном ТреМеллином благоговели все обитатели дома и поместья.
Бродя по лесу, я говорила себе, что если ему чем-то не понравлюсь, то могу уехать в любую минуту. Может быть, поживу какое-то время у Филлиды, пока не найду нового места. По крайней мере, у меня была родня, к которой я могла обратиться. Не то что бы я была совсем одинокой и бесприютной.
В половине четвертого я вернулась домой, и, когда поднималась по лестнице, меня догнала Дейзи.
— Хозяин спрашивал вас, мисс. Он велел сказать, чтоб как только вы придете, шли к нему.
— Я сначала сниму шляпу, — сказала я. Сердце у меня колотилось, а лицо пылало. Я не понимала, почему, еще не зная его, испытывала по отношению к нему какой-то антагонизм. Почему-то я была почти уверена, что он уволит меня и я должна буду возвратиться к Филлиде. По крайней мере, решила я, если этому суждено случиться, не позволю ему унижать меня.
Оказавшись в своей комнате, я сняла шляпу и поправила волосы. Мои глаза сияли янтарем, но в них была враждебность, которая мне самой казалась нелепой — ведь я его еще даже не видела! Спускаясь в пуншевую комнату, я говорила себе, что меня настроило против него похотливое выражение, увиденное мной в лицах этих блудливых девиц, Китти и Дейзи. Я даже уже успела, с их невольной помощью, убедить себя, что бедняжка Элис умерла от разбитого сердца, узнав о распутстве своего мужа.
Я постучала в дверь.
— Войдите. — У него был властный, даже надменный голос.
Он стоял спиной к камину, и мне сразу бросился в глаза его высокий рост, который еще более подчеркивала его худоба. У него были черные волосы, но при этом светлые глаза. Он стоял, засунув руки в карманы бриджей, на нем были темно-синий сюртук и белый шейный платок. Его облик производил впечатление какой-то небрежности, ненарочитой элегантности — словно костюм сидел на нем хорошо вопреки его безразличию к своему внешнему виду.
Он показался мне сильным и жестоким человеком. В его лице проглядывала чувственность, но в нем скрывалось еще и многое другое, что трудно было разгадать, глядя на его черты. Уже тогда, увидев его в первый раз, я поняла, что в этом теле жили две личности — тот Коннан ТреМеллин, который был известен окружающим, и тот, который прятался от всех.
— Итак, мисс Ли, мы наконец встретились.
Он не сделал шага ко мне навстречу, будто напоминая мне своим надменным поведением, что он был хозяином, а я — всего лишь гувернанткой.
— Прошло не так много времени с тех пор, как я приехала. Я здесь всего несколько дней.
— Давайте не будем говорить о том, как долго мы шли к тому, чтобы познакомиться. Вы здесь, и этого достаточно.
Его светлые глаза смотрели на меня насмешливо, и я вновь ощутила свою непривлекательность, сознавая при этом, что стою перед знатоком женщин и вряд ли смогу вызвать его одобрение своей внешностью.
— Миссис Полгри отзывается о вас очень хорошо.
— Она очень добра.
— При чем здесь ее доброта? Она просто сказала мне правду. Это то, чего я ожидаю от всех, кто у меня служит.
— Я имею в виду, что она была добра по отношению ко мне, что и сделало возможным ее хороший обо мне отзыв.
— Я вижу, что вы — женщина, которая не просто бросается разговорными клише, но всегда знает, что говорит.
— Я надеюсь.
— Хорошо. У меня есть чувство, что мы с вами найдем общий язык.
Я знала, что его глаза изучают каждую черту моей внешности. Может, ему даже было известно, что меня выводили и в Лондоне в свет, что мне были предоставлены (по словам тети Аделаиды) «все возможности» для того, чтобы найти себе мужа, и что я не смогла этого сделать. И будучи знатоком женщин, он, конечно, понимал, почему.
«По крайней мере, — подумала я, — мне-то опасаться его ухаживании не придется». Я была уверена, он не обходит своим вниманием ни одну хорошенькую женщину.
— Скажите мне, — спросил он, — как вы находите мою дочь? Неразвита для своего возраста?
— Напротив, она очень умна, но ей не хватает дисциплинированности.
— Я уверен, что вы этот пробел восполните.
— Я намерена попытаться это сделать.
— Разумеется, для этого вы и здесь.
— Скажите мне, пожалуйста, какие дисциплинарные меры я могу применять?
— Вы имеете в виду телесные наказания?
— Нет, это мне даже в голову не приходило. Но могу ли я использовать свои собственные средства? Например, ограничить ее свободу, если сочту, что она заслуживает такого наказания.
— Кроме смертоубийства, мисс Ли, я позволяю вам делать все, что вы сочтете нужным. Если ваши методы вызовут мое неодобрение, вы узнаете об этом.
— Очень хорошо, я поняла.
— Если вы хотите внести какие-то изменения в программу обучения — так, кажется, это называется — вы можете сделать это.