— Пальцы такие толстые, ничего не получается.
Это неправда. Рейвэн худая, и пальцы у нее тонкие, просто она хочет, чтобы я расслабилась. И я соглашаюсь:
— Да, конечно.
Рейвэн редко просит о помощи, и, если уж попросила, надо помогать.
Эта предварительная экспедиция отберет у разведчиков все силы. Да, у них с собой будет провизия, но ее надо будет закопать на стоянках, а для себя у них будет минимум. Последний разведчик тот, который пройдет все сто восемьдесят миль, должен быть самым сильным. Никаких обсуждений не требуется, все знают, этим разведчиком будет Тэк.
Как-то вечером я решаю набраться смелости и подойти к Тэку. Днем Брэм принес из капканов в лесу трех зайцев, и мы все наелись досыта. У Тэка хорошее настроение, так что этим надо воспользоваться.
После ужина он сидит у огня и сворачивает сигарету. Когда я к нему подхожу, он, не поднимая головы, как всегда резко, но без злости спрашивает:
— Что?
Я набираю полную грудь воздуха и выпаливаю:
— Я хочу пойти с разведчиками.
Всю неделю я мучительно обдумывала, как сказать об этом Тэку, я даже целую речь мысленно написала, но в последний момент могу произнести только эти четыре слова.
— Нет, — коротко отвечает Тэк.
Ну вот, все мои волнения и планы превращаются в ничто.
Досада и злость разрывают меня на части.
— Я быстрая, — говорю я, — и сильная.
— Недостаточно сильная.
— Я хочу помочь.
Я не сдаюсь, но при этом сознаю, что начинаю скулить, как Блу во время своих нечастых капризов.
Тэк проводит языком вдоль сигареты и на пробу вращает ее между пальцами, потом поднимает глаза, и в этот момент я понимаю, что он никогда на меня толком и не смотрел. У него пронзительный оценивающий взгляд, но разгадать, что он означает, я не в состоянии.
— В другой раз. — С этими словами Тэк встает и проходит мимо меня к лестнице.
Сейчас
Утро в день митинга не по сезону теплое. Снег, что остался лежать на земле и крышах домов, тает, превращается в ручейки и стекает в водостоки, капает с фонарей и с деревьев. Лужи на улицах сияют, как отполированные листы металла.
Рейвэн и Тэк идут вместе со мной, но они заранее предупредили, что во время митинга не будут держаться возле меня. Моя задача — подобраться ближе к сцене. Я должна наблюдать за Джулианом, пока его не увезут в госпиталь «Коламбия мемориал», где пройдет процедура его исцеления.
— Что бы ни случилось, не спускай с него глаз, — так меня проинструктировала Рейвэн, — Что бы ни случилось, поняла?
— Почему? — спрашиваю я, хотя прекрасно понимаю — вопрос останется без ответа.
Несмотря на то что я официально считаюсь членом Сопротивления, на самом деле я почти ничего не знаю о том, как оно организовано и что мы должны делать.
— Потому что я так сказала.
Я одними губами в унисон с Рейвэн беззвучно повторяю последние слова, благо стою спиной, и она этого не видит.
На автобусных остановках выстроились непривычно длинные очереди. Два регулятора распределяют номера между ожидающими пассажирами, мы с Рейвэн и Тэком сядем в пятый, когда бы он ни пришел. Сегодня автобусов и машин в городе раза в четыре больше, чем в обычные дни. На митинге ожидается двадцать пять тысяч человек: пять тысяч членов АБД, остальные зрители и просто зеваки.
Будут и группы, которые настроены против АБД и ранних процедур исцеления. По большей части они состоят из представителей научного сообщества. Эти люди утверждают, что процедура все еще опасна для несовершеннолетних и может привести к социальной катастрофе — мы превратимся в нацию идиотов и фриков. АБД заявляет, что их противники — перестраховщики. Польза от процедуры, утверждают они, перевешивает все риски.
А если понадобится, мы увеличим площади наших тюрем и поместим туда всех дефективных подальше от глаз.
— Вперед, не задерживаемся, — подгоняет нас регулятор.
Медленно, как послушное стадо, мы продвигаемся в начало очереди, показываем свои идентификационные карточки и снова прячем их, забравшись в автобус.
Рейвэн и Тэк не разговаривают, наверное, опять поругались. Я чувствую напряжение между ними, и мне это совсем не помогает. Рейвэн находит пустое двухместное сиденье, но Тэк, к моему удивлению, садится рядом со мной.
— Ты что делаешь? — требовательно спрашивает Рейвэн, немного подавшись вперед.
Ей приходится сдерживаться, голос повышать нельзя, исцеленные ведь никогда не ссорятся. Это одно из преимуществ, которые дарит им процедура.
— Хочу убедиться, что Лина в порядке, — тихо бормочет в ответ Тэк.
Он быстро берет меня за руку и щупает пульс. Женщина, которая сидит через проход, бросает на нас любопытный взгляд.
— Как себя чувствуешь?
— Замечательно, — отвечаю я сдавленным голосом.
С утра я была спокойна, это Тэк с Рейвэн заставляют меня дергаться. Они явно из-за чего-то нервничают, и, кажется, я знаю из-за чего. Очевидно, они думают, что слухи о том, что стервятники собираются устроить беспорядки и каким-то образом сорвать митинг, — правда.
Даже переезд через Бруклинский мост не умиротворяет меня, как это обычно бывает. Впервые весь мост забит транспортом, люди на частных машинах и на автобусах направляются на митинг.
По мере приближения к Таймс-сквер, я начинаю нервничать. В жизни не видела столько народа. Из-за пробок мы вынуждены сойти на Тридцать четвертой улице. Все запружено людьми — сплошные потоки смазанных лиц разных оттенков. И конечно, регуляторы, состоящие на госслужбе, и волонтеры в безупречно чистой униформе.
Они, как игрушечные солдатики на плацу, стоят рядами вдоль тротуара и, не мигая, смотрят прямо перед собой. Только они настоящие и вооружены большущими автоматическими винтовками.
Как только я оказываюсь в толпе, меня начинают толкать и пихать со всех сторон. Рейвэн и Тэк держатся у меня за спиной, но все равно я несколько раз теряю их из виду. Теперь понятно, почему они решили проинструктировать меня заранее. Здесь запросто потеряться.
Шум стоит такой, что можно оглохнуть. Регуляторы, управляя людскими потоками, свистят в свистки, где-то вдалеке стучат барабаны и люди скандируют лозунги. Официально митинг начнется не раньше чем через два часа, но мне кажется, что я уже сейчас слышу популярный лозунг АБД: «Безопасность в количестве, мы никогда…»
Мы медленно движемся на север в бесконечно длинной и глубокой расселине между небоскребами. Жители домов вышли на балконы и глазеют на толпу внизу. Я вижу сотни белых флагов АБД и совсем немного зеленых в поддержку оппозиции.
— Лина!
Я оборачиваюсь. Тэк проталкивается ко мне сквозь толпу и сует мне в руки зонт.
— После обеда дождь обещали.
Небо у нас над головой бледно-голубое с жиденькими, похожими на белые завитки волос облачками.
— Не похоже… — пытаюсь возразить я.
Но Тэк не дает мне договорить:
— Просто возьми зонт. Так надо.
Тэк закусывает губу, я видела, он так делал в нашей квартире, когда не мог собрать пазл. Наверное, хочет что-то мне сказать или посоветовать… Но в результате просто говорит:
— Мне надо догнать Ребекку, — На официальном имени Рейвэн Тэк немного запинается.
— Ладно, — соглашаюсь я, потому что мы уже потеряли ее из вида.
Я пытаюсь запихнуть зонт в рюкзак, в такой толпе и вздохнуть трудно, так что моя возня с зонтом вызывает недовольные взгляды окружающих. И тут я вдруг понимаю, что мы не спланировали свои действия после митинга. Я не знаю, где должна встретиться с Рейвэн и Тэком.
— Эй…
Но Тэк уже ушел, вокруг меня незнакомые лица, я окружена чужими людьми. Я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и тут же получаю сильный удар под ребра. Это регулятор своей дубинкой подгоняет меня вперед.
— Ты всех задерживаешь, — равнодушным голосом говорит он, — Шевелись.
Меня начинает бить нервная дрожь. Я приказываю себе дышать глубже. Нет никаких причин волноваться. Этот митинг как собрание АБД, только народу больше.
На Тридцать восьмой улице поставили заграждения. Мы выстраиваемся в очередь, полицейские хлопают нас по бокам и обследуют сканерами. Шеи они тоже осматривают — исцеленные должны занять специально для них отведенный сектор. И идентификационные карточки сканируют, хотя, к счастью, не запрашивают Эс-эл, систему легализации. Но и без запросов в Эс-эл на проход уходит целый час. За заградительными барьерами волонтеры раздают антисептические салфетки — маленькие белые пакетики с эмблемой АБД.
«Чистоплотность — признак благочестия. Безопасность в деталях. Счастье в методе».
Я позволяю какой-то седой женщине сунуть мне в руку один пакетик.
И вот наконец я на месте. Немилосердно громко стучат барабаны, толпа без конца скандирует лозунги, весь этот шум напоминает бьющиеся о берег океанские волны. Сердце колотится у меня в горле.
Однажды я видела фотографию Таймс-сквер тех времен, когда еще не изобрели процедуру исцеления и не окружили города границами. Тэк нашел фотоальбом в хоумстиде в районе Нью-Джерси, это сразу через реку от Нью-Йорка. Мы там ждали, когда прибудут наши поддельные документы. Фотоальбом практически не пострадал, Тэк нашел его в руинах разбомбленного дома. Вечерами я листала альбом и представляла, что на фотографиях моя жизнь, а все эти молодые улыбающиеся люди — мои друзья.
Теперь Таймс-сквер выглядит совсем по-другому. Я двигаюсь вперед вместе с толпой, мне нечем дышать.
В одном конце большой открытой площади возведен помост. Над помостом громадный билборд, таких я еще не видела. Вся площадь билборда заклеена символикой АБД — красно-белые квадратики трепещут на ветру.
Объединенная церковь науки и религии оккупировала другой билборд, на нем красуется гигантская рука с молекулой водорода на ладони. Остальные рекламные щиты, а их здесь дюжины, выцвели добела и теперь невозможно понять, что на них рекламировалось. Мне кажется, что на одном из них я вижу какую-то призрачную улыбку.
Естественно, никакого освещения нет.
Та фотография из альбома была сделана ночью, но светло на ней как днем. Я в жизни не видела столько огней, даже вообразить такое не могла. Ослепительно яркие огни самых сумасшедших цветов напомнили мне о пятнышках, которые плывут перед глазами, если вдруг случайно посмотришь на солнце.
Лампочки на месте, только они не горят. То тут, то там между лампочками, как на насесте, пристроились голуби. В Нью-Йорке и в его пригородах, как и в Портленде, ограничено потребление электроэнергии. Здесь хоть и больше машин и автобусов, но блекауты случаются чаще. Слишком много людей, электричества на всех не хватает.
На помосте установлены микрофоны и стулья, а за ними большой экран, такой же, как на собрании АБД. Люди в униформе заняты последними приготовлениями. Там будет Джулиан, и я должна каким-то образом подобраться поближе.
Я начинаю медленно и мучительно проталкиваться сквозь толпу. Приходится орудовать локтями и постоянно извиняться. Даже рост пять футов два дюйма не помогает. Люди стоят вплотную, ни щелки не найти.
И тогда я снова начинаю паниковать. Если стервятники действительно появятся или что-то пойдет не так, бежать будет некуда. Мы здесь как стадо баранов в загоне. Начнется паника, давка, люди затопчут друг друга.
Но стервятники не появятся. Он не осмелятся. Это слишком опасно. Здесь много полицейских, много регуляторов, много оружия.
Я протискиваюсь мимо открытой трибуны, где сидят члены «Молодой гвардии» АБД. Естественно, девушки и юноши на разных скамьях, и стараются не смотреть друг на друга.
Наконец я добираюсь до цели. Помост возвышается над землей футов на десять — двенадцать. Наверх ведут крутые деревянные ступеньки. У лестницы стоит группа людей. За стеной из телохранителей и полицейских мне удается разглядеть Томаса и Джулиана Файнмэнов.
Джулиан с отцом в одинаковых костюмах. Волосы у Джулиана зачесаны назад и убраны за уши. Он переминается с ноги на ногу, явно пытается скрыть волнение.
Интересно, что в нем такого особенного? Почему Рейвэн и Тэк приказали мне не спускать с него глаз? Он стал символом АБД, он пожертвует собой ради всеобщей безопасности. Это все так. Но может, он представляет для нас какую-то более серьезную опасность?
Мысленно я возвращаюсь к тому, что говорил Джулиан на собрании АБД.
«Мне было девять, когда мне сказали, что я умираю».
Интересно, как это — медленно умирать?
А быстро?
Чтобы избавиться от этих мыслей, я крепко сжимаю кулаки, так, что ногти впиваются в ладони.
Из-за помоста доносится барабанная дробь. Часть площади с моего места не видна, должно быть, там духовой оркестр. Люди скандируют все громче, теперь орет уже вся толпа, и мы непроизвольно начинаем раскачиваться в такт с лозунгами. Откуда-то издалека доносится другой ритм, разрозненные голоса выкрикивают другие лозунги: «АБД — опасна для всех… Исцеление для защиты, а не для вреда…»
Несогласные. Их, должно быть, загнали куда-то подальше от помоста.
Громче, громче, громче. Мое тело входит в общий ритм, я чувствую, как вибрация гула толпы из тысяч и тысяч людей поднимается во мне от пяток к груди. И хоть я ни во что из этого не верю — ни в слова, ни в этих людей, ни в их цели, — атмосфера всеобщего воодушевления захватывает меня, дарит ощущение силы.
Опасная атмосфера.
Вдруг, когда вопли толпы достигают своего пика, Томас Файнмэн выходит из окружения телохранителей и, перешагивая через ступеньку, поднимается на помост. Ритм распадается на крики и аплодисменты. Повсюду над толпой появляются белые баннеры и флаги. Часть из них выпущена силами членов АБД, остальные люди просто вырезали из ткани длинные белые полосы. Вся Таймс — сквер покрывается тонкими белыми щупальцами.
— Спасибо, — благодарит в микрофон Томас Файнмэн.
Его голос гремит над нами, а потом микрофон вдруг начинает дико и пронзительно выть. Файнмэн кривится, он накрывает микрофон ладонью и чуть подается назад, чтобы дать какие-то указания. В этот момент у него на шее отчетливо видна метка исцеленного. Шрам в форме треугольника транслируется на видеоэкран.
Я переключаюсь на Джулиана. Он стоит за стеной из телохранителей, скрестил руки на груди и наблюдает за отцом. Он в одном пиджаке, ему, наверное, холодно.
— Спасибо, — во второй раз начинает Томас Файнмэн и, удостоверившись в том, что звук нормальный, продолжает: — Так-то лучше. Друзья мои…
И тут это происходит.
Бах. Бах. Бах.
Три маленьких взрыва; похоже на петарды, которые мы запускали на «Истерн-пром» четвертого июля.
Кто-то пронзительно кричит.
А потом начинается хаос.
Фигуры в черном появляются из ниоткуда, отовсюду. Они выбираются из канализационных люков, материализуются из-под земли, выходят из вонючих испарений. Они, как пауки, спускаются на длинных черных веревках по стенам домов. Косят толпу острыми сверкающими клинками, выхватывают из рук сумки, срывают цепочки, отсекают пальцы с кольцами.
Вжик-вжик.
Стервятники. Мои внутренности превращаются в жидкость. Дыхание застревает в горле.
Люди отчаянно пытаются выбраться с площади. Но стервятники взяли нас в кольцо.
— Ложись! Всем лечь! На землю!
В воздухе свистят пули. Полицейские открыли огонь. Один стервятник уже проделал полпути от крыши до земли. Пуля попадает ему в спину, он дергается один раз и безвольно повисает на конце веревки. Ветер раскачивает его мертвое тело. Один из баннеров АБД каким-то образом зацепился за снаряжение стервятника. Я вижу, как красные пятна расползаются по белой ткани.
Это ночной кошмар. Я оказалась в прошлом. На самом деле ничего этого не происходит.
Кто-то сильно толкает меня в спину, и я растягиваюсь на мостовой. Шершавый асфальт возвращает меня к реальности. Люди бегут, они готовы растоптать друг друга. Ко мне приближаются ноги в тяжелых ботинках, я быстро откатываюсь в сторону.
Надо подняться.
Я пытаюсь, но меня снова валят на асфальт. На этот раз из меня выходит весь воздух, я чувствую чей-то вес на спине. И вдруг страх возвращает мне способность четко мыслить. Я должна встать на ноги.
Одна секция полицейских заграждений уже повалена на асфальт, напротив меня лежит острый обломок доски. Я хватаю его и выставляю за спину. Я чувствую, как дерево входит в контакт с ногами, мышцами, кожей. На секунду груз на моей спине смещается, давление ослабевает, и я вскакиваю на ноги и бегу к помосту.
Джулиан исчез. Я должна была наблюдать за ним. Что бы ни случилось.
Пронзительные крики людей. Запах дыма.
А потом я замечаю его слева от себя. Телохранители ведут его сквозь толпу к одному из старых спусков в метро. Вход, как и все остальные, заколочен фанерными щитами. Но когда они добираются до цели, один из телохранителей делает шаг вперед и толкает фанерный щит от себя.
Это не препятствие. Это дверь.
А потом они исчезают, и фанерная дверь закрывается.
Еще выстрелы. Очередная волна криков. Одного стервятника подстрелили в самом начале спуска. Пуля сбивает его с перил балкона, и он летит вниз, в толпу. Люди, как одна волна, — головы, руки, искаженные от ужаса лица.
Я бегу к входу в метро, где исчез Джулиан. Над входом поблекшие от времени буквы и цифры: N, R, Q, 1, 2,3,7[15]. Посреди царящего вокруг хаоса есть в этих символах старого мира, в этом коде из другой жизни что-то успокаивающее. Мог ли тот мир быть хуже, чем этот? Люди, которые жили во времена ярких огней и открыто любили друг друга, тоже вопили от ужаса, топтали друг друга ногами, целились из ружей?
А потом из меня снова выбивают весь воздух, я лечу вперед и приземляюсь на левый локоть. Я слышу, как хрустнула кость, острая боль пронзает меня насквозь.