«Спасибо! Это не только моя победа. Мы вместе прогнали дьявола. А сейчас мы все пойдём к царику за наградой. Я разделю её с вами. Потому что я – не просто смерта, я – одна из вас. А это многое значит…»
Дела, однако… Прямо предвыборные лозунги штатских шпарит. Во даёт! И как вовремя! Теперь, значит, на волне успеха будем себе политические дивиденды выковывать. Я тут ушами хлопаю, а командир за двоих отдувается. Да! Не зря, видать, в звёздной академии лейтенант в юбке парилась. Теперь не то что раствор серебра со щёлочью – полцарства просить можно… Кстати, а где наша химия? На худой конец заместо гранаты сойдёт…
«А-а-ах…» Что-то их шибко много. И наги эти летучие куда-то подевались. Как же она этот батальон к царику вести собирается? Через залив, ясно – вон он, царь-дом куполами сияет. Ну, а если в обход – с неделю. Не меньше. Может, на лодках? Это сколько же лодок нужно? Ну, да ладно. У меня задача простая и ясная. Вот меха… это они в них дистиллировку сюда таранили. А вот и жбан с адской смесью…
«А-а-ах…»
О! Двинулись. К воде. Значит, всё-таки на лодках? Корабли их на той стороне, у причалов. А здесь только лодочки…
Сейчас, командир. Одну только минуту. Сама понимаешь, с этой химией не след торопиться. А то и следа от тебя не останется… Так, теперь всё в мешок и осторожненько на цирлах вдогонку.
А лейтенант как-то сверху получается. Ну, дела, летит она. Не, точно! Как же это? Выходит, она нагом заделалась? Как? Ну, блин с матерью… и шерсть на ладонях! Точно, летит. И вроде как сияет…
А первые ряды дошли до воды, и пошли себе дальше. И за ними ещё народ валит.
ИДУТ!
По воде идут, черти. И Леприца над ними.
О, меня заметила. Улыбается. Ко мне идёт. Нет. Летит.
– Ну, как тебе моё шоу, сержант? – и видно, как по ней молнии скачут, волосы дыбом, искры из глаз. Вот-вот дым изо рта повалит. – Сама не пойму, чем это меня долбануло. Вроде ничего не курили…
И вижу я, что командир себя уже не контролирует. И вся эта публика глазами только на неё. И руки все – к ней. И каждому она – бог, царь и товарищ… А ну, как передумают?
– Ты… это, командир. Поосторожнее… – выдавливаю из себя.
– Да ты что, Биток?!
А-а! Шерсть на ладонях! Так и есть, дым изо рта! А-а-а! Пожарный дивизион? Правила поведения при самовозгорании летающего лейтенанта? Не! Не пил! Сухой, как дюзы крейсера, после недельного форсажа.
– Да что с тобой, Биток? Ближе нас никого в этом мире нету…
Те, кто поближе, притихли, слушают, только гдето вдали кто-то кому-то пересказывает то, что и сам недослышал.
А остальные уже весело по поверхности залива чешут, чуть ли не вприпрыжку. И что характерно – ни одна зараза не тонет. В смысле не плывёт… Не знаю, как это сказать. А! По заливу шагают, как по палубе. Вот. А мы уже вроде как последними на воду ступаем.
Ну, братцы! Никакая это не вода! Но и не суша. Ступаю мягко, как по ковру. Ах-да! Шерсть на ступнях. А мелкую зыбь просто перешагиваю, будто кто-то шифер побил, да от не хрен делать и разбросал.
«А-а-ах…» Что опять не так?
Корабли.
Корабли на той стороне залива разворачиваются. К нам. Гребцы вёслами своими мерно помахивают. Ну, и чего волноваться? Я иду со своим командиром, а она совершенно не по уставному держит меня за руку. Ясное дело, что она меня держит, я-то со своей шерстью её за руку взять не могу. И шерсть моя ей ничуть не противна. А что по воде идём, так вроде и привык уже. Чудно, конечно, но… мало ли чего в жизни бывает.
«А-а-ах…» Да что же это им никак неймётся?!
Корабли.
Совсем близко. И прямо на толпу. На нас, то есть. Но мы-то позади. А те, первые, вдруг сразу в воду проваливаться начали. Пачками. Вот они в полный рост шли, бульк… а теперь только голова и торчит сверху. Первый ряд. Потом сразу два ряда. Четыре. И эта волна уже и до нас докатилась. Только мы с командиром и остались на поверхности.
Не проваливаемся. Блин! И за руки уже не держимся. Мать!
Вижу, как форштевень первой галеры, вздымая пенный бурун, подкрашенный ярко-голубыми водорослями, подминает под себя одну чёрную точку, потом вторую и ещё россыпь вёслами… головы купальщиков скрываются в воде, чтобы исчезнуть навсегда.
– А-а-а…
Это мой командир кричит.
– Сержант! – Ага, это меня. – Гранату! Мне! Живо!!!
Простой и ясный приказ. Это очень важно. Что. Кому. И мера поспешания…
Далековато до кораблей будет. Метров двести. Чушь! Трёхлитровая колбасина первого меха со смесью раствора серебра и щёлочи, быстро уменьшаясь, летит почти по прямой.
Пламя. Дым. Кренится мачта. Вёсла, будто ножки насекомого, летят в разные стороны, вспыхивают. А вот уже вторая… третья… Лейтенант мечет меха со взрывоопасной смесью точно и прямой наводкой. Никаких там легкомысленных парабол и прочих выдумок слабаков.
Ещё одно судно окутывается дымом. Всё происходит с немыслимой скоростью.
Только сейчас долетает «бах!» первого взрыва, слышны вопли горящих людей. Бах! Бах! Она властно протягивает мне руку! Всё, командир, нету больше. Но ей всё равно, она вырывает у меня из рук сумку и швыряет её с той же силой и в том же направлении…
Пустая матерчатая сумка, вместо того, чтобы коротко, по-совиному, спланировать тряпкой на воду, летит грозным снарядом параллельно поверхности. Пламя. Дым. Ба-бах!
Я заглядываю лейтенанту в лицо. И я вижу смерть. Всё. Допекли человека. Ей мало. Она разворачивается спиной к тонущим, горящим, кричащим людям; спиной к проклятиям, воплям и мольбам о помощи; спиной к аду, который сама же и устроила.
Всё. Нет её. Ушла.
Нет. Хуже. Много хуже. Не ушла она. На берегу. Зеркало…
Я приседаю и безуспешно пытаюсь пробить головой твердь воды залива. Хочу погрузиться на дно. Мне страшно. Меня пугает мой командир. Она поднимает зеркало и направляет его лучи на гибнущую эскадру. Шерсть на ладонях не позволяет сжать руку в кулак и проломить этот чёртов лёд. Я ничего не могу сделать. Я – на линии огня. И огонь натуральный, это не россыпь легкомысленной шрапнели. У меня тлеет куртка на спине. Я плашмя лежу на поверхности воды и не могу вдавить себя в эту чёртову стеклянную твердь. Если Леприца опустит прицел чуть ниже, из меня получится сочный шкварчащий кусок мяса. Без всякого намёка на кожаную куртку. А ведь я за неё свой армейский нож отдал! Рукоять, блин, мать её, растаяла, а лезвие осталось. Так я ветку отпилил, вдоль расколол, да бичевой перетянул. Знатный ножик получился…
Я вспоминаю, как дымился и смердел тот летающий хрен в остатках своего плаща, и всхлипываю. Вода должна быть жидкой!!!
Если это лёд, то почему он тёплый? А если он тёплый, то откуда лёд?
…И проваливаюсь в тёмную, холодную бездну. Покой и тишина. Ни криков, ни взрывов… Шерсть на ногах и руках выталкивает меня кверху.
К аду.
Да что же это такое!
Когда я выныриваю, огромный предмет накрывает меня своей тенью. Что-то тёмное и очень большое, со свистом рассекая воздух, несётся над ожившей водой залива в сторону царь-дома. Долго присматриваться не нужно. Это лейтенант мой запустила во дворец зеркалом. Любопытство берёт верх: приподнимаю голову и вижу вспухающий из пыли и пара гриб ядерного взрыва.
Я раскидываю в стороны ноги-руки. Они, будто поплавки, прочно держат меня на поверхности. Впрочем, почему «будто»? Поплавки и есть.
Я закрываю глаза.
Сейчас я умру.
Как жаль, что минуту назад не получилось утонуть…
4. Последняя вечеря
Раненых выносили до полуночи. На «своих» и «чужих» не делили. Искалеченные, обожжённые, напуганные, они сидели на песке, тесно прижавшись друг к другу, будто надеясь в этом единстве обрести надежду и спасение. Побережье было густо освещено факелами. Сколько лодок нашли, столько и спустили на воду. В добровольцах недостатка не было. Биток принимал лодки, сортировал раненых. Покойников складывали отдельно. На западном берегу было темно. Что там делалось, было непонятно. Обычно ярко освещённые стены дворца сегодня были неразличимы. Теперь там что-то скудно мерцало: то ли фонари поисковых команд, то ли флуоресценция радиации… а может, и то, и другое. Леприца врачевала. Делала она это молча, механически и потому особенно страшно. Раненых было много. Леприца опускала руки на их дрожащие тела, смотрела в искажённые страхом и мукой лица. Иногда её руки останавливались на поверхности, иногда глубоко проходили внутрь. Бывало, что раненый начинал биться в судорогах, тогда какие-то люди наваливались на бедолагу, стараясь удержать его в неподвижности. Одна минута, две, двадцать… Леприца вынимала руки и, не оглядываясь и никак не реагируя на редкие слова благодарности, переходила к следующему.
Она устала.
Зыбкий, дрожащий огонь факелов, холод плачущей моросью ночи, темнота в глазах и нескончаемость предстоящей работы… Наверное, у неё начинался бред от переутомления.
В какой-то момент она ощутила себя на корабле.
«Лидор» уже был близок к границам системы. Тишина на палубе. Тишина в кубриках. Нет обычной музыки младшего техника, нет гомона команды в кают-компании… тишина, пустота и приглушённые светильники в переходах…
Из рубки управления вышел Клемент, автоматически кивнул Леприце и сделал несколько шагов по коридору. Потом остановился. Обернулся…
Леприца вздрогнула от его взгляда и очнулась на берегу.
Оказывается, её подвели к мертвецам.
Она хотел спросить: «Этих тоже?» Но вопрос был лишним. Если уж подвели…
Тогда она села рядом с ними на песок и сидела, пока мертвецы не поднялись и не разошлись с той же скупостью на благодарности, что и живые.
Потом к ней подошёл Биток. Ещё более грязный и усталый, чем она сама.
Два землянина сидели ночью на мокром песке плачущего мира.
– Я только что была на борту «Лидора», – тихо сказала Леприца.
Биток немного подумал и ответил:
– Холодно.
– Десанту не бывает холодно, – бесцветно возразила Леприца. – Десанту бывает свежо.
А потом без всякого перехода рассказала о своих наблюдениях:
– Я думаю, что всё дело в разуме этой планеты. Врождённая экстрасенсорика аборигенов высвобождается в момент триумфа одного из них, фокусируется на нём и прочно лепится к достойному. Так получается наг. Лиаифа говорил именно об этом. Нужды идти ко дворцу не было. Награждают не наги… Знаешь, они полагают меня богиней, и, пока они так думают, я богиня и есть.
– Может, тогда избавишь меня от этого? – предложил Биток, протягивая Леприце руки.
– Нет, – спокойно отказала Леприца. – У меня есть идея получше. Через сутки, максимум двое, «Лидор» перейдёт на гипердрайв. После этого я не смогу до него дотянуться.
– А сейчас можешь?
– Мне бы ещё самую малость силы, и я бы вернулась на корабль.
– Ты думаешь, они могут любить тебя больше, чем сейчас? – подумав, спросил Биток. – И от этого переизбытка ты вознесёшься и догонишь катер?
– Думаю, да. И ты мне в этом поможешь.
– Как?
– Ты предашь меня. Возьми лодку и плыви на ту сторону залива. Найди кого-нибудь из нагов. Не может быть, чтобы погибли все. Скажешь, что мы тут все перепились, приведёшь стражников. Возьмёте меня тихую и тёплую.
– Они мне не поверят.
– Поверят. У тебя есть мотив.
Биток молчал, глядя на тёмную гладь залива.
– Корнелиус изуродовал тебя, – напомнила Леприца. – А я тебе в помощи отказала. Попросишь, чтоб они освободили тебя от шерсти взамен на мою шкуру. Они поверят. А если и сам Корнелиус уцелел, то всё вообще пройдёт как по маслу.
– Если я найду Корнелиуса, можешь считать меня покойником… Я сдерживаться не буду. Как это он сказал: «что может быть хуже нереализованных безобразий»?
– «Фантазий», Биток. Он сказал «фантазий». Тебе придётся сдерживаться, сержант. Потому что я приказываю тебе сдерживаться.
Биток молчал. Тогда она сама продолжила:
– Меня схватят. Покричат, конечно, маленько помучают… народ меня возлюбит ещё крепче и… «разрешите подняться на борт, сэр»?
– А я?
– А ты останешься здесь, – жёстко сказала Леприца. – Так получилось. Сам видишь, какой расклад.
– Так, может, ты меня сперва перенесёшь? На корабль?
– Нет, Биток. Теперь мне многое открыто. Любви всей планеты не хватит, чтобы наг сумел кого-то телепортировать. Прогулки по воде и полёты по небу – пожалуйста. Но мгновенное перемещение – только для одного.
– Я понял, командир, – просто сказал Биток. – Но есть ещё одна проблема.
– Нет никакой проблемы, солдат, – уверенно возразила Леприца.
– Есть, – заупрямился Биток. – В этой пустыне я не вижу возможности для «перепоя»…
– Сейчас увидишь, – пообещала Леприца. – Смотри, они уже идут.
К ним неуверенно приближались несколько неясных в свете костров фигур.
– Достойная, – окликнул Леприцу голос из темноты. – Нас много, и мы хотим есть. Скамьи сколотили из лодок. Тебе нужно назвать тех, кто будет сидеть с тобой. Твои апоскамы исполнят распоряжения о том, где нам взять хлеб и воду…
– Вы будете моими апосками, друзья, – сильным голосом заявила Леприца, поднимаясь с песка. Биток заметил, что её кожа и одежда чисты и дышат свежестью. – И пусть огни не гаснут до восхода, я хочу, чтобы эту ночь навсегда запомнили те, кого вместе со мной убоялся дьявол!
Они быстрым шагом прошли к кострам. Одного взгляда для Битока было достаточно, чтобы понять – жгли лодки.
– Как тебя зовут, уважаемый? – обратилась Леприца к ближайшему неофиту.
– Ретоп, – склонился он в почтительном поклоне.
– Я хочу, Ретоп, чтобы моими апосками были десять человек, которые сейчас оказались ближе всего ко мне…
Тренированным взглядом Биток отметил множественное перемещение в полутьме. Но свалки не было. Видать, народ привык играть честно.
– Теперь, Ретоп, отведи меня и моего брата Битока на наши места, – сказала Леприца. – А апоскамы мои пусть пойдут от костра к костру, чтобы нести слово моё. И слово моё такое: все люди должны поделиться на группы по десять человек. Группы будут сидеть вокруг костра на скамьях, и подле них должно быть развёрнуто полотнище, на котором они смогут разложить еду. А еду мы найдём у берега. Ты, Ретоп, найди мне три меха. В один набери воду залива, в другой насыпь песок пустыни, третий же наполни камнями со дня моря…
В волосах Леприцы вновь ожили тоненькие змейки молний, хорошо заметные в ночной полутьме.
– Остальные апоскамы должны обойти костры вокруг меня и принести мне от каждой группы по три меха…
Они ушли. А Биток присел поближе к Леприце, будто собака, жмущаяся к своему хозяину в дождь, в непогоду. Говорить, вроде, было не о чём. Но Биток придумал:
– На Базе загляни в хозчасть, командир. Анюта Акимова там работает, чёрненькая. Привет передай.
– Передам, сержант, – спокойно сказала Леприца.
– И неспех этих, с АСС поторопи, ладно?
– Не вибрируй, сержант, – осадила его Леприца. – Мы все умираем солдатами. Главное – выполнить приказ!
Заскрипел песок в разных направлениях, апоскамы возвращались почти одновременно – с пустыми мехами в руках и горящей верой в груди. Вскоре от берега пришёл Ретоп, осторожно прижимая к животу три раздутых меха.
Леприца приказала разгрузить Ретопа, а потом разделить содержимое полных мехов между пустыми. Биток почему-то не удивился, когда делёж прекратился не в связи с опорожнением первой тройки мехов, принесенных Ретопом, а по причине отсутствия пустых мехов как таковых. Потом она отправила своих апоскамов раздать полные мешки группам, сидящим около костров.
– У нас был приказ исследовать этот мир, – напомнил Биток. – Мы не выполнили его.
– Главная задача, сержант, вернуться и доложить, – спокойно поправила его Леприца.
Потом они молчали, пока не вернулись апоскамы. Только тогда Леприца спросила Битока:
– Брат мой, что ты сегодня будешь есть?
– Дичь, – устало сказал Биток. – Хочу фазана в ананасовом соусе, фаршированным грибами с анчоусами, гарнир – рис с яйцом, а ещё – салат «Столичный».
– С анчоусами?! – переспросила Леприца. – Эк тебя звездануло. А как по мне домашняя птица вкуснее. Так. Ну, посмотрим…
Она кивнула одному из апоскамов. Тот с готовностью развязал мех и вытряхнул на парусину с десяток отблёскивающих жестью металлических банок.
– Не стесняйтесь, друзья мои, – ободрила Леприца. – Саморазогревающиеся консервы. Тушёнка из курицы, гречка… Так. А тут у нас что?
В следующем меху был хлеб. Обычный армейский хлеб. Пахнущий плесенью и прогорклым сыром.
– Чай, кофе, капучино? – вновь обратилась Леприца к Битоку.
– Чинзано! – насмешливо ответил Биток.
Леприца кивнула апоскаму, всё ещё удерживающему нераспечатанный мех. Тот немедленно принялся разливать содержимое по кружкам.
– Только осторожнее, ребята, – предупредила Леприца. – Это не ваша перебродившая брюква…
– Спирт? – уточнил Биток, принюхавшись.
Кто-то у соседнего костра громко закашлялся. Раздался дружелюбный смех. Звуки сильных ударов по спине…
– Только не налегайте, – предостерегла своих апоскамов Леприца. – Думаю, нам этим пойлом ещё несколько раз вечеринку обнести придётся…
– Леприца – величайшая из достойных! – провозгласил Ретоп несколько минут спустя. – Ну, да, – спокойно откликнулась Леприца. – Наверное, именно поэтому один из вас ещё до утра меня предаст…
5. Борт катера «Лидор» (не канонизирован)
На третьи сутки карантина в два часа ночи Леприца поняла, что в герметичном боксе изолятора она не одна. Не ревела сирена, и не вспыхивали оранжевые проблесковые маяки, – сигнализация никак не отметила появление Битока. Вернулся кошмар, который, казалось, навеки остался в прошлом. – Карантин? – Губы Битока презрительно скривились. – Так-то экипаж отблагодарил тебя за сговорчивость? – Биток? – спросила она. Сержант знакомым движением пригладил роскошные волосы на месте фиолетовой плеши и красивой улыбкой обнажил белоснежные зубы: – Что? Не похож? – Славное личико, – улыбнулась Леприца. – Я вижу, наги за ценой не постояли.