Жихарь ничего не ответил и только глядел на водяника с большим изумлением.
Вместо придурковатого водяного черта перед ним вдруг предстал мудрый и твердый вождь маленького племени, готовый за это племя биться до последней капли зеленой крови. А он-то думал, что запросто уговорит Мутилу подмахнуть урядный договор…
— Ну, сейчас, по весне, у вас голодуха, — смягчился Мутило. — Присылай людей с возами, с коробами — насыплем, так и быть. Соседей надо выручать. А чтобы строиться-селиться, даже не думайте. Деньги он замыслил на вольном озере зарабатывать! Хорош друг!
Пристыженный Жихарь разлил последние капли.
— Сам видишь, что со мной престол делает, — пожаловался он. — Весь я не в себе и себе не хозяин… Только где же денег купить?
Мутило опять задумался, но уже над другим.
— Утоплого, что ли, за вином сгонять… Эх! — неожиданно крикнул Мутило и даже подпрыгнул на лавке. — Размять надо кости! И тебе, князенька, необходимо развеяться! Пошли на Полелюеву Ярмарку! Давно я не ходил в люди, не красовался в торгу!
— Вот говорят: Полелюева Ярмарка, Полелюева Ярмарка, — заметил Жихарь. — Ото всех я слышал про нее, а сам ни разу не видел. Во младости все как-то ноги не доходили, нынче дела замучили…
…Полелюева Ярмарка была ярмарка не простая, но чудесно обретенная. Много лет назад парнишка по прозванию Полелюй нанялся на три года в ученики к известному в те времена колдуну Орлыге. Орлыга простоватого парня до волшебных кощунов не допускал, составлению снадобий не учил, а гонял три года по хозяйству, как проклятого. Работником Полелюй оказался старательным, не вороватым по причине все той же простоватости, и Орлыга, колдун в общем-то не самый вредный, наградил его за труды расписным яйцом.
Наказал яйцо разбить только тогда, когда работник вернется в родное село.
Но простоватый Полелюй не утерпел и, сильно проголодавшись на обратном пути, решил кокнуть яичко на лесной поляне, где и отдыхал. И стоило яйцу разбиться, как вокруг изумленного паренька зашумела, загудела ярмарка, закрутились карусели, воздвиглись лавки и загорланили лавочные сидельцы, расхваливая свой нехитрый товар, забегали многочисленные покупатели вкупе с мелкими жуликами и крупными воротилами. Главное — никто из этого народа не удивился, очутившись вдруг в незнакомом лесу — Полелюй стоял среди пестрого и шумного торга, разинув рот…
Если бы дело происходило в сказке, то к нему подошел бы неведомый человек и предложил свернуть ярмарку обратно в яйцо, а взамен потребовал того, что Полелюй дома не чаял. Так в сказках всегда бывает. А в жизни простоватый парнишка рот захлопнул, пораскинул мозгами и объявил народу, что кабы не он, Полелюй, то ярмарка бы продолжала томиться в скорлупе неведомо сколько, и поэтому ему, Полелюю, полагается десятая часть со всякого барыша.
Сперва толпа хотела растерзать парня за дерзость, но потихоньку стали люди припоминать, что да, тесновато было в яйце, торговля не расширялась, перекладывали, по сути, деньги из одного кармана в другой, давненько не завозили свежего товару, и даже монеты от частого хождения по рукам давным-давно истерлись.
Кроме того, в силу чудесных свойств расписного яйца, поляна оказалась на ничейной земле, непонятным образом раздвинув рубежи многоборских и прочих владений. Стало быть, никакому князю ничего платить не надо — ни даней, ни пошлин. Такие места по стародавнему обычаю именовали почему-то «обжорными зонами». Сам Полелюй объявлять себя князем благоразумно не стал, а согласился принять звание ярмарочного старосты, да вдруг и повел дело с таким размахом, что ярмарка его имени скоро прославилась во всех окрестных землях, не прекращаясь ни на день — кроме самых заповедных праздников…
Выходит, правильно колдун Орлыга не учил его чародейным делам, способности у Полелюя были к другому, а до известного торгового заклинания «Товар идет — деньги ведет, деньги идут — товар ведут», он и сам природным путем додумался. Еще до того, как седая бородища выросла…
— На ярмарку… — Жихарь задумался. — Ну… Я как-то и не собирался даже…
И жену не предупредил… Мошна, опять же, пустая…
— Подарок привезешь — простит, — заверил его Мутило. — И народ там всякий собирается — может, и узнаешь чего про свое родословие… Что же касается денег — будут тебе и деньги, коли исполу со мной торговать согласишься…
— Да хоть лягушек бонжурцам продавать. Только надо бы вернуться, свиту мою оповестить, — сказал Жихарь. — А то подумают еще, что утопился я в Гремучем Виру с горя и безденежья… Я ведь из дому в больших сердцах уезжал…
— Князь во князьях, — с вреднейшей отравой в голосе сказал Мутило. Он вышел на мостки и заорал: — Эй, господа караси! Изволите ли меня, владыку подводного, на ярмарку отпустить? Согласия вашего спрашиваю!
Тотчас же поверхность озера покрылась множеством пятнышек: то были открытые рыбьи ротики.
— Чего? — водяной приложил лапу к ушной дырке. — Не слышу! Молчат — стало быть, согласны. Ну и человек с вами. Утоплый, за меня остаешься на хозяйстве…
— Постой, — сказал посрамленный князь. — Полелюева Ярмарка — не ближний свет. Если бы нам туда еще затемно выйти… А то явимся к шапочному разбору.
С этими словами богатырь повернулся лицом к лесу, приложил ко рту ладони и крикнул:
— Калечина-Малечина, сколько часов до вечера?!
— Целая дюжина! — откликнулся из чащи визгливый голос.
(В тех краях, где Калечина-Малечина не водится, люди вынуждены узнавать время с помощью всяких мудрых устройств, водяных капель и мелкого песка.)
— Всего-то? — огорчился Жихарь.
— Не гунди, не пешком пойдем, — дерзко утешил его Мутило. — Решил я тебе полное доверие оказать…
Водяник, несмотря на перепонки, засунул два пальца в рот и оглушительно свистнул.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Кони любят, когда человек их купает, зато плавать не ахти горазды. Конечно, при нужде конная дружина реку пересечет — особенно если известны броды. А вот когда река очень широкая, или если это не река даже, а море, тут и самый дорогой и выносливый жеребец не сгодится. Попадет ему вода в уши — и все, дальше пешком иди, коли сам, конечно, выплывешь.
Но в воде кроме рыб, раков и водяников с русалками водятся и свои водяные кони. Есть они и в реках, и в морях, и земным лошадям с ними не равняться ни в красоте, ни в резвости, ни в своенравии. Принц Яр-Тур в свое время немало порассказал Жихарю про чудеса своей страны на Туманном Острове. Там идет путник мимо реки и видит, что пасется на берегу конь королевских статей. Если путник молод и смел, он, конечно, попытается на это чудо вскочить, обратать и дальше двигаться верхом. Вскочить на себя водяной конь позволит, зато уж потом! Будет носить бедолагу долго-долго по лесным дебрям, покуда всего не растреплет о ветки да сучья, а коли не растреплет, то бросится вместе с всадником в ту же реку. Только и видали всадника!
Водяной же конь будет ржать от злого веселья.
Зовут этих злодеев в той стране по-разному — келпи, ракушники, аванки, брэгги, кабилл-ушти и даже эх-ушки. А в Многоборье их совсем никак не зовут — не водятся они ни в реках, ни в озерах, без них жителей хватает. И несчастий тоже.
…Жихарь даже дыхание где-то потерял, глядя на чудо, вышедшее из озера.
Хорошо еще, что не было с ним в товарищах Сочиняй-хана! Степняки любят лошадей до беспамятства, и певец непременно окочурился бы от восхищения.
Все табуны свои отдал бы Сочиняй-хан за этого жеребца, и все равно остался бы ханом…
Масти конь был вороной, но сзелена, и временами солнце сверкало на его боках ярко, как на глади полуденного озера. Только по этой примете можно отличить водяного коня от обычного. Ну и по стати, ясное дело.
— Ты его… это… где? — еле собрал слова Жихарь.
— В кости выиграл, — потупился Мутило. — После твоих рук кости совсем стали счастливые. Что ж ты думал, мы дурней вас живем? У нас тоже свои ярмарки есть и прочее…
— Он меня к себе и не подпустит, — усомнился богатырь.
— На, — водяник сунул ему в руку мокрые ветхие ремни. — Наденешь — твой навеки.
Жихарь, не веря нежданной удаче, подошел к водяному коню (тот лишь повел зеленым глазом) и осторожно, бережно взнуздал.
— Признал, — хмыкнул Мутило. — Вот на нем и поедем. Ты впереди, а я за тебя уцеплюсь.
Жихарь крепко держал уздечку, ожидая, что чудо-жеребец в любой миг может кинуться назад в озеро.
— Неловко в княжьем-то плаще, — сказал он наконец. — Да и тебе, брат, знаешь… Зелененькому-то…
— Сам ты зелененький, — обиделся Мутило, трижды обернулся на беспятой лапе и перекинулся в невысокого старичка в долгополом кафтане болотного цвета.
Запахнут кафтан был на бабью сторону, а с левой полы на траву помаленьку капало.
Водяные действительно любят побродить по торговым рядам в базарный день, а уж на ярмарках бывают непременно — на любой хоть одного да отыщешь по сырому следу. Иначе откуда бы они так хорошо знали людскую жизнь?
— Добро, — сказал Жихарь. — Только как же мы туда без денег-то явимся? У меня с собой казны — две полушки…
— Коня продадим и с деньгами будем, — зевнул Мутило.
— То есть как продадим? — закричал Жихарь. — Этакую красоту продадим? У тебя, видать, все мозги водой разбавило!
Он еще сильнее вцепился в уздечку. В кои-то веки попался подлинно богатырский конь — и сразу с ним расстаться!
— Мы ж его без уздечки продадим, — спокойно сказал Мутило. — Потому что без уздечки не считается…
— Значит, он, Мара, уже в Окаянии не царствует? — ахнул Жихарь.
— Цыгана и на престоле не удержишь, — гордо ответил Мутило, словно и сам принадлежал к бродячему племени. И человек, и водяник прикованы бывают к месту жительства, поэтому они равно завидуют цыганской свободе: живет же хоть кто-то на свете по вольной волюшке! — Цепи он потихоньку перегрыз и снова теперь по лошадиной части подвизается…
— Ну, Стрибог ему в помощь, — великодушно разрешил князь. — Только как же мы его обманем, когда он сам всех обманывает?
— Ты, главное, уздечку снять не забудь… Жихарь вспомнил, как коварный цыган увел у них с Яр-Туром коней на полном скаку, и ожесточился. Так ему, Маре, и надо будет!
— Все равно же только к вечеру поспеем… — сказал он.
— Да маленько пораньше, — ответил Мутило. — Без седла удержишься?
Богатырь побагровел и не стал отвечать на дурацкий вопрос.
Хоть Мутило и перекинулся человеком, нос его все-таки напоминал щучье рыло.
Этим рылом он повел по воздуху.
— Непогода идет, — вдруг сказал он, хотя солнце палило вовсю. — И не просто непогода, а что-то похуже…
— Может, обгоним грозу, потягаемся с Перуновыми конями? — предложил богатырь.
— Да какая гроза, — с неожиданной тоской сказал Мутило. — Человек его побери, все-таки он своего добивается… Эх, ладно, уводи, князь, коня, кличь его Налимом, а я тут попробую отбиться…
— От кого?
— Уезжай, говорю, тут не про людей спор… Вот и съездил на ярмарку…
— Да в чем дело-то?
Вместо ответа водяник как-то жалко хлюпнул.
— Тебе бы озеро проиграл — не жалко, — сказал он. — А ему — так даром отдай! Он же тут все до песка высосет, а потом всю мою живность где-нибудь над горами рассыплет, где и рыбы живой не видели…
— Кто — он? — не унимался Жихарь.
— Ты еще здесь? Скачи, хоть коня спасешь…
— Ну уж нет, — сказал богатырь. — Тут моя земля, и я на ней всякого обязан защитить — человек ли, нет ли…
— И далось вам всем мое озеро, — заныл Мутило. — Мало ли на свете иных озер… У рыб самый икромет…
Стало трудно дышать даже князю, а водяник вовсе хватал воздух человеческим ртом. Зашумели вековые сосны. Послышался гул и треск.
Богатырь вскинул голову. Выше деревьев, выворачивая их с корнями и разбрасывая по сторонам, шел мутный кривой столб с воронковидным навершием, словно огромная скособоченная бледная поганка решила прогуляться, творя свою поганкину волю. От столба даже издали несло жаром.
— Видишь, в какой он нынче силе? — просипел водяник. — Засуха будет, он уже с неба всю воду выпил, теперь земной добирает… Уводи коня, коня сбереги хоть у себя на дворе в колодце… Конь ему на четверть глоточка…
Вот уже хлопнулась в озеро, размахивая широкими корнями, первая сосна.
Столб пошел вдоль берега, примеряясь, как ловчей зайти на середину Гремучего Вира.
Убежать очень хотелось, причем как можно дальше. Жихарь закрыл глаза и стал мысленно считать пальцы на руках и ногах у себя и у других, воображаемых людей. Считал, покуда не вспомнил, что это за беда идет и как с ней предписано бороться в ученых книгах. По книгам-то выходило довольно просто, а по жизни…
Меч здесь не годился.
Озерное зеркало затянуло рябью, раздался отвратительный звук всасываемой влаги…
Жихарь выхватил засапожный нож — старый, надежный, заговоренный — и с полного размаха метнул его в середину столба.
Раздался постыдный визг, и столб сгинул, рухнув в озеро потоками украденной было воды, а вместе с водой в озеро пал некий человек и начал быстро-быстро загребать одной рукой к берегу.
Сразу же, словно ниоткуда, налетели облака и пошел дождь.
— Ну, теперь-то уж нам точно конец, — пообещал Мутило. — Это же Зубатый Опивец, из главных планетников…
Планетники, несмотря на громкое имя, никакого отношения к занебесным делам не имеют. Они обретаются в тучах и устраивают на земле погоду. Или непогоду — смотря по настроению. Ссориться с ними ни один человек в здравом уме не будет, а будет выпрашивать солнышка либо дождя. Просить, конечно, принято богов — того же Перуна, Ярилу или ветреного Стрибога. Но всякий жалобщик и ходатай знает, что не главные начальники вершат дела, а их приказчики да управители. То же самое и с погодой…
Выходят планетники из заложных мертвецов, которые еще при жизни решили доспеть себе такую беспокойную участь и договорились на этот счет в Нави, принеся кровавую жертву…
Зубатый Опивец выбрался на берег, даже не взглянув на протянутую Жихарем руку. Рожа у него была желтая, редкобородая, глаза как два рыбьих пузыря, а по числу зубов в широкой пасти он явно стремился догнать самого Мироеда. В левом плече планетника была рана — из прорехи в длинной рубахе сочилась какая-то малоприятная жидкость, заменяющая умрунам кровь.
— Ага, — прошептал Жихарь. — Я давно заметил, что самые страшные чудовища — это которые с человеческим лицом…
Опивец пустил из пасти долгую водяную струю.
— Земной порядок, значит, нарушаем, — сказал он. — Срываем горы и создаем моря… Понятно…
— Ну ты, — сказал Мутило. — Не вяжись к человеку. Это я за свое озеро вступился…
— Нет, — сказал богатырь. — Я на этой земле князь. За все с меня ответ.
— Кня-язь, — насмешливо протянул планетник. — От меня императоры плачут и дочерьми откупаются, а тут кня-язь…
— Давай перевяжу, — предложил Жихарь. — Сам посуди, как тебя было не остановить — высосал бы озеро… Высушил ручьи…
— Кто бы говорил! — возмутился планетник. — Для меня вода — что для тебя зелено вино: сосу и тем пьян бываю. А не приходило тебе в дурную твою голову, что в вине тоже малые человечки алкалоиды живут, и в утробу к тебе лезут без всякой радости? А? Вот так же и вы для меня. Буду жаловаться Перуну, он тебя ужо громом-то шарахнет…
— Ну, Перун-то, положим, тебе на засуху полномочий не давал, — заметил Мутило.
— А ты почем знаешь? — взвился планетник Опивец. — Мне, может, кто поглавней Перуна… — и, как бы спохватившись, захлопнул с лязгом зубастую пасть.
— Ась? — снова приложил лапу к ушной дырке Мутило. — Поглавней Перуна? Кто же он такой будет?
— Это я так… к слову. Какую бы мне с человечка виру взять за урон здоровью?
— Меч возьми, — хмуро сказал Жихарь. Он-то ожидал честного боя, а тут всякие разговоры да жалобы… Но рассеки он планетника мечом — все его собратья оскорбятся и выморят Многоборье жарой либо водой… — Или меня головой возьми, — тряхнул он кудрями.
— Водяного коня прими, — предложил Мутило. — Давай людей сюда не впутывать.
Все равно я его на ярмарку вел продавать…
— Больно нужен мне твой конь, — проворчал Опивец. — Больно нужен мне твой князь… У него и дочки еще малолетние… На ярмарку собрались, говорите?
— На ярмарку, — хором ответили князь и водяник, подобно провинившимся мальчишкам.
— Велено мне… Тьфу ты, — поправился планетник, — решил я так: пожертвуешь мне от чистого сердца самую бесполезную покупку, тогда тебя и прощу…
Может быть… Не будешь другой раз в пьяном виде за нож хвататься! Кто на руку резок, тот вдовец будет…
Несмотря на недавний раздор с женой, оставаться вдовцом молодому князю никак не хотелось.
— Да я… — сказал Жихарь. — Да я тебе — хоть что! Пряников там, платков пестрых… Княжье слово даю!
— Невелика цена княжьему слову, сам знаешь, князья первые вероломны, — ухмыльнулся Опивец. — Ты мне лучше богатырское слово дай — так надежнее!
— Даю и богатырское! — махнул рукой Жихарь. — Самая бесполезная покупка — твоя! Куда ее тебе представить?
— А хоть сюда же, — сказал планетник. — Я сам за ней приду в свое время.
Он шлепнул по Жихаревой ладони горячей рукой, отряхнулся, как собака, и зашагал прямо в лес, не разбирая дороги.
— Эй, ты куда? — окликнул Опивца водяник. Все-таки они были родня, как ни крути.
— С Боровым есть разговор! — крикнул планетник, не оборачиваясь. — Он, сказывают, про меня обидную песню сложил…