- Я это знаю,- вымолвила погрустневшая Рухсара.
- Сядем на Сакила! Это единственный выход,- продолжал молодой человек.Ведь не можем мы стоять здесь на дороге и ждать, когда ваша нога заживет!..
- Не можем,- согласилась Рухсара,- Как же быть, Хосров?
Она явно колебалась.
Не сказав в ответ ни слова, поняв, что от его решительных действий зависит успех их путешествия, Хосров обернулся к Сакилу, перебросил повод через его голову и мгновенно поднялся в седло. Еще через мгновение, нагнувшись, сильными руками подхватил Рухсару за талию и, подняв, усадил впереди себя на седло, боком. Все это произошло так быстро, что девушка не успела ни воспротивиться, ни смутиться. А ловкость, с какой все это было проделано, вызвала в ней даже невольное восхищение.
Хосров тронул ногами бока коня, тот взял с места крупным шагом. Они продолжали путь.
Молодой человек осторожно поддерживал левой рукой Рухсару за плечи.
- Я очень хорошо понимаю вас, Рухсара,- заговорил он,- вам немного неловко, вы смущаетесь. Это напрасно... Мы с вами- два бойца на задании, два товарища, которым надо выполнить свой долг. Главное - поскорее добраться до Чанахчи.
Девушка кивнула:
- Я согласна с вами, Хосров. Не подумайте, что я кривлялась, разыгрывала из себя какую-нибудь недотрогу... Честное слово, я и вправду немного боялась... Я ведь не мальчишка... С кавалерийской ездой знакома только по кино и книгам.
- Ну, а как сейчас, страшно вам? - спросил Хосров.
- Нисколечко! И очень даже удобно.
- Наши женщины-горянки отлично ездят на лошадях! - похвастался молодой человек.
- Видела. И завидую им. Так ведь они с детства приучены к седлу, прежде каждый год кочевали...
- Чувствуйте себя свободнее, Рухсара,- посоветовал Хосров.- Не бойтесь прислониться к моему плечу, так вам будет удобнее.- Не удержавшись, пошутил: Я вас не укушу, честное слово! Не забывайте, Рухсара, что я вам сказал: мы с вами два бойца на задании!
- И два товарища,- закончила девушка.
Только теперь Рухсара почувствовала, как она устала. Ныли ноги. Гудела голова.
Ночь без сна, дальняя дорога да свежий горный воздух сделали свое дело: ею начала овладевать дремота. К тому же на лошади укачивало.
Рухсара сама не заметила, как забылась сном, припав головой к плечу Хосрова.
"Пусть спит,- думал молодой человек,- набирается сил. В Чанахчи они ей понадобятся".
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Рухсару разбудил глухой собачий лай, доносившийся издалека.
Открыв глаза, она увидела близко перед собой лицо Хосрова. Он смотрел на нее и улыбался.
"Оказывается, у него серые глаза",- подумала девушка.
Голова ее лежала на его согнутой в локте руке. Она выпрямилась, села ровнее. Осмотрелась.
Было раннее свежее утро. Солнце еще не взошло. Поблекшая луна на сиреневом небосклоне повисла над самой кромкой гор на юго-западе, готовая вот-вот скрыться.
Сакил стоял на широкой тропе в прогалине меж густых зарослей ежевики. Поводья были отпущены. Лошадь с аппетитным хрустом лакомилась сочной, в капельках росы, травой на обочине.
Впереди, невдалеке, метрах в двухстах, из-за редких деревьев выглядывали окраинные дома деревни.
- Где мы, Хосров? - спросила девушка.
- Это Чанахчи,- ответил молодой человек.- Говоря армейским языком, конечный пункт нашего следования.
- Почему же мы стоим, не едем туда?
Хосров замялся:
- Я жду, когда вы проснетесь, Рухсара..,
- И давно мы так стоим?
- Всего несколько минут, не беспокойтесь. Вы, Рухсара, наверно, оттого и проснулись, что Сакил остановился. Он-то вас и укачал.
- Сколько времени?
- Уже пять.
Она провела рукой по волосам, поправила сбившийся на затылок платок, попросила:
- Хосров, помогите мне, пожалуйста, слезть с лошади.
Снова со стороны деревни донесся собачий лай.
- Чуют чужих,- заметил Хосров.- А этим псам надо бы не злиться, а радоваться. Как-никак мы прибыли помочь их деревне.
Он ловко спешился. Осторожно спустил Рухсару на землю. Сказал, указав рукой в сторону:
- Вон там, под горой, есть родник. Идите, Рухсара, умойтесь- сразу почувствуете себя бодрее! Это недалеко, сразу за кустами ежевики. Идите вот этой тропкой. Жду вас здесь.
Девушка, чуть прихрамывая, поспешила к роднику. Вскоре вернулась, заторопила Хосрова:
- Теперь скорей к нашей роженице!..
Деревня уже проснулась. Над крышами многих домов то здесь, то там курился сизый дымок.
Хозяин одного из домиков на окраине, в ворота которого Хосров постучался, обстоятельно объяснил им, где живет парторг колхоза Рустам-киши. Больше того, не довольствуясь одним лишь словесным объяснением, хозяин, худощавый смуглолицый мужчина средних лет, назвавшийся Джалалом-киши, пошел проводить их. В дороге он им сообщил, что час тому назад жена его, дальняя родственница Рустама-киши, была у роженицы; женщина по-прежнему не может родить, сильно мучается и говорит о смерти.
- Все сельчане очень переживают,- добавил он в конце своего рассказа.Жалко Азизу!..
"Смогу ли я помочь ей? - думала Рухсара.- Может, здесь требуется вмешательство хирурга?.. Надо делать кесарево сечение?.."
Рухсара неплохо знала акушерство. По этому предмету в училище у нее было "отлично".
Напрягая память, она начала вспоминать все, что ей было известно о патологии родов.
В просторном дворе, куда Джалал-киши ввел Рухсару и Хосрова, было довольно многолюдно. У крыльца дома стояли кучкой женщины, почти все в возрасте, немолодые; были среди них и старушки; чуть поодаль, ближе к сараю,- мужчины.
К ним тотчас подошел высокий мужчина в опрятном сером кителе, галифе и сапогах. По его растерянному, печальному лицу Рухсара догадалась, что это и есть хозяин дома.
- Спасибо, что вы приехали, доктор! - сказал Рустам-киши, протягивая ей руку. Затем он поздоровался с Хосровом, быстро взял из его рук повод коня, передал его подбежавшему подростку, и тот увел Сакила к сараю.- Ночью я еще раз звонил товарищу Демирову, он сказал мне, что вы уже в дороге... Извините, что пришлось вас потревожить, но такой случай...- Он осекся, добавил глухо: Очень плохо жене... Боюсь!..- Взяв себя в руки, предложил: - Не хотите ли чаю, доктор? Мы ждали вас, приготовили...
Рухсара перебила его:
- Нет, спасибо, Рустам-киши. Скажите, где роженица? И тут она услышала за своей спиной старческий, однако весьма благозвучный женский голос:
- Азиза в доме, дочь моя, ждет тебя. Все мы тебя ждем, дочка... Помоги, ради аллаха!
Рухсара обернулась и увидела перед собой маленькую хрупкую старушку с ясными, светлыми глазами, приятными чертами лица. Из-под черного платка на голове видны были совершенно белые волосы.
"Наверное, мать Азизы,- мелькнуло в голове Рухсары.- Или свекровь ее мать Рустама-киши..."
- Хосров, достаньте мой чемоданчик из хурджуна! Побыстрее!- распорядилась девушка. Обратилась к старушке: - Бабушка, мне нужна теплая вода, мыло и полотенце! И вообще согрейте побольше воды!..
Старушка кивнула:
- Все уже готово, дочь моя.- Она показала рукой в сторону крыльца: - Три кипящих самовара ждут тебя. Если мало - сейчас еще поставим... Скажи, сколько надо?.. Войди в дом - там вымоешь руки.
Действительно, у крыльца пыхтели три огромных медных самовара.
- Этого пока достаточно,- удовлетворенно сказала Рухсара. Взяла из рук подошедшего Хосрова чемоданчик... Снова обернулась к старушке, к которой с первой же минуты почувствовала расположение и симпатию: - Кто-нибудь из женщин будет помогать мне в доме. Но только одна! Кого вы мне дадите? - Она бросила взгляд на женщин у крыльца, которые с почтением и надеждой во взорах смотрели на прибывшего из города "дохтура".
- Я сама и буду при тебе, дочка,- ответила спокойно старушка.- Кто же еще поможет, если не я?
Рухсара, не удержавшись, спросила:
- Вы - мать Азизы?
Старушка часто-часто закивала:
- Мать, мать, дочка... Если не мать, кто же тогда?.. Многим я здесь мать!..
Вмешался Рустам-киши:
- Извините, доктор... Это - наша Марьям-гары... Она и вправду многим здесь мать... Я сам считаю себя ее сыном... Рухсара заторопилась:
- Так пойдемте в дом, Марьям-гары! Там вы мне все объясните... Я хочу осмотреть роженицу.
- Пойдем, пойдем, дочка! - Опять сказала: - Там все уже готово - теплая вода, мыло, таз...- Когда они уже поднялись на крыльцо, бросила повелительно кому-то из женщин: - Ай, гыз, будь наготове!.. Как скажем, принесешь горячую воду или холодную!
В чистой, прибранной комнатке справа у стены на низкой тахте лежала с закрытыми глазами роженица. Изредка из груди ее вырывались слабые стоны.
У тахты на тюфячках сидели две пожилые женщины; третья, молодая, с опухшим от слез лицом, простоволосая, с длинной толстой косой, стояла возле изголовья, держа в руках деревянную ложку и тарелку с кислым молоком; очевидно, она только что поила роженицу.
Вдруг Азиза подняла веки и, глядя на Рухсару исстрадавшимся взором, что-то тихо прошептала. И снова закрыла глаза.
Вдруг Азиза подняла веки и, глядя на Рухсару исстрадавшимся взором, что-то тихо прошептала. И снова закрыла глаза.
"Да у нее совсем нет сил,- отметила про себя девушка.- Плохо!"
По знаку Марьям-гары все три женщины тотчас вышли из комнаты.
Уже по одному виду мертвенно-бледного лица роженицы Рухсара поняла, что случай тяжелый.
Она быстро разделась, раскрыла чемоданчик, помыла с помощью повитухи руки над тазом, который стоял на табурете у порога, облачилась в халат.
Марьям-гары шепотом сказала:
- У бедняжки ребенок лежит поперек живота. Ты знаешь, дочка, что надо делать в таком случае?.. Помоги ей, да наградит тебя аллах!..
Рухсара ощутила, как грудь ее залил тревожный холодок. Если повитуха права, значит, обессиленная Азиза почти обречена, как и ее еще не появившийся на свет младенец.
"Интересно, кто у нее там - мальчик или девочка? - машинально подумала Рухсара.- Неужели никто так и не узнает этого?"
Сердце ее взволнованно забилось.
В роддоме в Баилове, где она год назад проходила двухнедельную практику по акушерству, ей пришлось столкнуться с различными тяжелыми случаями при родах. Но одно дело - бакинский роддом, с его светлыми, стерильными палатами, где работают опытные врачи, акушерки, где консультируют знаменитые профессора; где есть рентген, где есть возможности комплексного диагностического обследования беременных; где ты - всего лишь ученица, практикантка, где ты только помогаешь; где тебе всё-всё объясняют, разжевывают и, как говорится, кладут в рот; где ты не несешь никакой профессиональной ответственности за жизнь людей; другое дело - Чанахчи, глухая деревушка, вдали от райцентра, где нет ничего из вышеперечисленного; где есть измученная, истерзанная нечеловеческой болью женщина, в полубеспамятстве, с белым как мел лицом, ввалившимися глазами и опухшими, искусанными в кровь, синюшными губами; и где есть ты, на которую все смотрят с надеждой, даже она - эта несчастная в полуобмороке; ты, от которой сельчане и родные этой женщины ждут помощи, ждут - как чуда, ибо втайне, в своих сердцах они уже не верят, что Азиза останется жить; ты, которая должна принять верное решение, а затем действовать - бороться за две человеческие жизни... и за право на уважение к тебе, к твоей профессии жителей этой деревни, а в конечном счетё- жителей всего района, которые в случае смертельного исхода (новорожденного ли, роженицы ли), даже если этот исход был уже предрешен до твоего появления, уже навсегда свяжут твое имя с этим несчастным случаем, не только свяжут, но и будут всегда с пренебрежением говорить: "Ах, это та самая Рухсара Алиева, Сачлы, которая не смогла спасти Азизу из Чанахчи, дала ей умереть вместе с младенцем в утробе, да упокоит их аллах?!" или: "Ах, это та самая Рухсара, которая не смогла принять как следует ребенка у жены парторга Рустама-киши Азизы из Чанахчи, дала новорожденному умереть?!" И уже никогда, если в эту комнату придет смерть, ни она, Рухсара, ни кто другой не смогут объяснить людям, что она ни в чем не виновата, что случай был очень трудный и помочь роженице могли лишь больница и скальпель хирурга, да и то своевременно.
Рухсара приступила к осмотру женщины.
Марьям-гары оказалась права: плод лежал в утробе матери поперек.
Мысль девушки лихорадочно заработала.
"Что же делать?.. Не попытаться ли помочь роженице с помощью так называемого "акушерского поворота"?"
Во дворе царило тягостное уныние. Вышедшие из дома женщины, те самые, которых выпроводила Марьям-гары (одна была- мать Азизы, вторая - ее свекровь, а молодуха - ее родная сестра Айна), не сообщили ничего утешительного. Напротив, их заплаканные, скорбные лица говорили о том, что надежды на благополучный исход родов почти нет.
Айна, утирая краем платка обильные слезы на лице, некрасиво кривя рот, шепнула подошедшим к ней женщинам в ответ на их немые вопросы в полных страха и сострадания глазах:
- Она даже почти не стонет... Сил в ней совсем не осталось.. - И, не удержавшись, заплакала навзрыд.
Женщины, взяв Айну под руки, поспешили увести ее за сарай.
Трагическая атмосфера во дворе еще больше сгустилась.
С каждой минутой людей возле дома Рустама-киши становилось все больше и больше. Сельчане шли сюда, услышав о прибытии из города долгожданного "дохтура". Все молчали, подавленные, не отрывая взоров от двери и двух небольших окошек дома, из которого между тем не доносилось ни звука. Именно это обстоятельство действовало на людей крайне удручающе.
Взошло солнце, осветило печальные лица людей. В воздухе сразу потеплело. Однако солнечные лучи были бессильны смягчить скорбь собравшихся сельчан.
Время ползло медленно как никогда.
Хосров, на которого сейчас никто не обращал внимания, отошел к сараю, где был привязан Сакил. Здесь, рядом со своим конем, он чувствовал себя не таким растерянным. Молодой человек видел, как Рустам-киши время от времени подносил руку к лицу и утирал слезы. Многие женщины во дворе всхлипывали.
"Поздно мы приехали...- думал молодой человек.- Надо было раньше... На целые сутки раньше... А может, дело и не в этом... Ведь бывают случаи, и в городских больницах умирают женщины во время родов... Бедная Азиза!.. Бедный Рустам-киши!.. Бедные дети!.. Останутся без матери!.."
И вдруг!.. Что это?! Или это ему послышалось?! Из дома будто донесся какой-то странный, резкий, настойчивый... не то крик, не то плач. Похоже верещат ночью в лесу шакалы.
"Неужели?!" - пронеслось в голове Хосрова.
Нет, это не был слуховой обман, так как полный людей двор мгновенно ожил, загудел, заволновался.
Раздались голоса:
- Родила!..
- Родила!.. Машаллах!.. Машаллах!..
- Слава аллаху!.. Азиза родила!..
- Родила!.. Родила!..
Люди во дворе кинулись обнимать друг друга.
Распахнулась дверь дома - и все разом смолкли. Наступила тишина.
На крыльцо вышла Марьям-гары. Люди с нетерпением ждали, что она скажет. Старушка молчала, сосредоточенно обводя глазами лица сельчан. Наконец нашла того, кто был ей нужен, сказала торжественно и громко:
- Рустам, с тебя муштулуг!2 Азиза родила тебе сына!..
Толпа во дворе снова взорвалась ликующими возгласами.
Рустам-киши, не стесняясь окружающих, плакал. Плечи его вздрагивали. Впрочем, кажется, этого никто не замечал, так как глаза почти у всех были затуманены слезами радости.
Глава пятая
На следующий день поутру Рухсара и Хосров покидали Чанахчи. Их провожала большая толпа сельчан - почти вся деревня, от мала до велика.
За околицей начали прощаться.
Первым к Рухсаре подошел седобородый старик Мовламверди-киши, отец Азизы. Взял ее руку, долго держал в своих высохших, узловатых руках. Смотрел добрыми, полными благодарности глазами в лицо девушки. Взволнованный, не сразу смог заговорить. Вымолвил наконец:
- Спасибо тебе, дочка!.. Ты не пустила черного ангела смерти Азраила в нашу деревню, остановила смерть на пороге нашего дома!.. Ты спасла мою дочь Азизу!.. Спасибо тебе, доченька! Пока я жив, буду молиться за тебя! И все жители нашей деревни будут молиться за тебя, пока живы, будут рассказывать о тебе своим детям, а те - своим!.. Да пошлет тебе аллах долгих лет жизни, крепкого здоровья и умного, красивого мужа!..
При этих словах Мовламверди-киши почему-то бросил украдкой взгляд на Хосрова. Рухсара мгновенно смутилась, покраснела, потупилась. Хосров тоже смешался - стоял, не зная, куда деть глаза. А все вокруг неожиданно заулыбались.
Старик же продолжал как ни в чем не бывало:
- И до нас сюда доходили слухи из города, дочка, что в больнице работает молодая девушка-дохтур, приехавшая из Баку, хорошо лечит людей. А теперь ты сама у нас побывала, помогла нам, теперь мы знаем, какая ты, полюбили тебя!.. Да пошлет тебе аллах много здоровых красивых детей!.. Да сделает он твою руку всегда исцеляющей, как у Логмана!3 Да будешь ты, дочка, всегда приносить людям только радость и улыбки!..
- Аминь! Аминь! - перебил своего тестя стоявший рядом Рустам-киши; глаза его лукаво, весело улыбались:-Дай же, Мовламверди-киши, сказать слово и колхозному парторгу! А то девушка, наша уважаемая доктор, слушая тебя, еще подумает, что у нас в деревне по моей вине слабо ведется антирелигиозная пропаганда!
Люди, оценив шутку, дружно засмеялись.
Прощание затянулось. Каждому хотелось пожать руки Рухсаре и Хосрову, сказать им хоть несколько теплых слов на прощание.
Одной из последних к Рухсаре протиснулась Марьям-гары. Девушка обняла худенькие плечи старушки, поцеловала ее трижды.
Марьям-гары от волнения не могла произнести ни слова, только утирала краем платка набегавшие на глаза слезы.
После многих добрых обоюдно прощальных слов Рухсара наконец сказала, обращаясь к Рустаму-киши:
- Нам тоже грустно расставаться с вами, Рустам-киши, однако говорят: путник должен быть в пути! Разрешите, мы пойдем. Дальше не провожайте нас. Расстанемся здесь! Еще раз Т1ередайте привет вашей жене Азизе-баджи и, пожалуйста, в точности выполняйте все мои указания относительно ее режима. Думаю, Марьям-гары проследит за этим, я верю ей! В случае чего - звоните в райцентр!