Чезаре казалось, что он снова на коне.
Лукреция в Ферраре не сидела сложа руки, она только сменила черный наряд на просто темный, чтобы не действовать остальным на нервы. Но окружающие снова увидели незнакомую Лукрецию – молчаливую, решительную, действующую.
– Ваша светлость, могу ли просить у вас несколько советов?
Герцогу Феррары вовсе не хотелось разговаривать с женой своего старшего сына, он просто не знал, как себя с ней вести. Сочувствовать не хотелось, да и было бы фальшиво, выказывать удовольствие от устранения неприятного человека тоже нехорошо, это ее отец, да и кто знает, как завтра повернет жизнь, похоже, страшный герцог Валентино отправляться вслед за отцом не собирался… Но отказать в такой просьбе он не мог.
К удивлению Эрколе д’Эсте, Лукреция вовсе не стала просить разрешения уехать в Рим или чего-то подобного. Она попросила совет, как поступить со своим сыном от предыдущего брака Родриго, который воспитывался кардиналом Козенца. Кардинал предлагал увезти мальчика в Испанию, где ему будет спокойней, а собственность ребенка в Италии продать, чтобы обеспечить его содержание там.
Герцог Феррарский кивнул:
– Это хорошее предложение. В Риме оставлять ребенка не стоит, он может стать заложником враждебных сил.
Кому враждебных, уточнять не стал, и без того ясно. Но Лукреция вскинула на свекра полные тоски глаза:
– Я и так не вижу Родриго, а если он уедет в Испанию, совсем потеряю с ним связь. Может, лучше отправить его в Неаполь к родным отца? Его отца.
И снова герцог поразился разумности молодой матери. Было решено так и поступить – отправить Родриго в Неаполь. Позже он воспитывался у Санчи, не имевшей собственных детей.
Второй вопрос Лукреции и вовсе потряс д’Эсте. Эти Борджиа непотопляемые! Лукреция решила помочь брату не только письмами поддержки или советами, но и делом. Она просила герцога Феррары на ее деньги вооружить несколько отрядов и отправить их к герцогу Валентино для защиты Романьо, рассудив, что вооруженное подкрепление сейчас будет куда полезней, чем все разговоры и даже деньги.
Это действительно было сделано, из Феррары в Романьо двинулись полсотни кавалеристов и полторы сотни германцев, нанятых Лукрецией. Не невесть какая сила, но все равно поддержка. Лукреция в глазах свекра выросла неимоверно, если после ее болезни и странного выздоровления д’Эсте смотрел на сноху с удивлением, но все равно без особой любви, то теперь стал уважать.
Что касается Чезаре, то Эрколе д’Эсте для себя решил, что правитель Романьо не так опасен, как был при жизни своего всемогущего отца, а вот в качестве щита между Феррарой и Венецией весьма полезен. В этом их мнения с Альфонсо категорически расходились. Наследник герцога Феррары считал иначе, он тяготел к Венеции и ненавидел Чезаре. Именно из-за помощи Лукреции брату у супругов серьезно испортились отношения. Альфонсо и раньше не много разговаривал с женой, а теперь вообще смотрел волком, но его тянуло к Лукреции, д’Эсте очень хотелось, чтобы она родила сына. О разводе речь не шла.
Джулиано дела Ровере, став Папой Юлием II, вовсе не имел намерения поражать всех миролюбием, напротив, это был воинственный, весьма амбициозный Папа. А еще он не собирался отпускать от себя герцога Валентино. Не потому, что любил или столь ценил Чезаре, просто Юлий прекрасно понимал, что Борджиа слишком опасно давать волю. Даже едва живой Чезаре был ему страшен.
Чезаре посадили в башню Борджиа, где когда-то убили Альфонсо Арагонского. Несомненно, она выбрана не случайно. Заключение, пусть и почетное, все равно заключение, тем более, для беспокойного и деятельного Чезаре.
В это время происходило настоящее разграбление имущества герцога Валентино. Ипполито, пытавшийся спасти хоть что-то, не сумел уберечь две очень ценные повозки с тем, что Чезаре спас из комнат Папы после его смерти.
Альфонсо, страшно недовольный помощью семьи д’Эсте опальному герцогу Валентино, нашел себе новое занятие – он уехал в длительное путешествие по Европе. Лукреция только вздыхала: наверное, очень интересно посетить Париж, Брюссель, Лондон, посмотреть, как живут при других дворах. Ей очень хотелось поехать тоже, но стоило лишь заикнуться, муж поморщился:
– Я по делам. Сиди дома.
Да и сама Лукреция не могла бросить сразу столько нуждавшихся в ее поддержке мужчин! Ее помощь оказалась нужна вдруг сразу всем: Эрколе д’Эсте, здоровье которого серьезно пошатнулось, Ипполито, поссорившемуся с новым понтификом и с отцом, не говоря уже о Чезаре.
Старый герцог действительно чувствовал себя все хуже. И тут выяснилось, что он никому, кроме снохи, не нужен! Альфонсо уехал по своим делам, Ипполито не считался ни с его советами, ни даже с приказаниями, откровенно нахамив и избив присланного понтификом посланца, Ферранте о старом герцоге и не вспоминал, впрочем, как и красавчик Джулио, по-прежнему занятый своими любовными похождениями… Вольно или невольно Эрколе стал более внимателен к Лукреции, снова носившей ребенка.
Вообще, это было время разлук и потерь. Ребенка Лукреция не доносила, снова не сумев родить д’Эсте наследника, но на сей раз Эрколе не стал ворчать, только горестно вздохнул:
– Неужели я так и не дождусь от вас с Альфонсо внука?
Второй потерей для нее стал отъезд дорогого Пьетро Бембо. Родственники поэта давно выражали недовольство его привязанностью к Ферраре: что за странная тяга, разве в Венеции менее достойное общество? Им с Лукрецией удалось скрыть от всех свой роман, вокруг не нашлось предателей, способных выдать влюбленных Альфонсо или герцогу Феррарскому. А ведь опасность была нешуточной, измен в своем доме д’Эсте не прощали. Дед Альфонсо Николо д’Эсте приказал казнить свою вторую жену, Паризину Малатеста, и собственного внебрачного сына Уго за любовную связь. И хотя между Лукрецией и Бембо страсть была только платонической, едва ли Альфонсо стал бы в этом разбираться, он не менее деда скор на расправу.
Наверняка ощущение опасности придавало этому роману особую остроту, ходить по лезвию ножа так волнительно… Лукреция была настоящей Борджиа. Жить в опасности ей доставляло настоящее удовольствие. А Пьетро Бембо? Неизвестно. Он сгорал от страсти, писал полные огня произведения, тосковал, но… послушно вернулся в Венецию, потом шесть лет был при дворе Урбино и, наконец, перебрался в Рим, где стал секретарем следующего за дела Ровере Папы Льва Х.
ГЕРЦОГИНЯ ФЕРРАРСКАЯ
Лукреция переживала потерю платонического возлюбленного недолго, найдя ему замену. Возможно, такая любовь в одних лишь ахах и вздохах начала приедаться обоим, а со временем даже ощущение опасности притупилось и перестало доставлять чувственное удовольствие. Они написали друг дружке еще несколько писем, кажется, Бембо даже заезжал в Феррару, когда отправлялся в Урбино или Рим из Венеции, но это было уже не то. Костер прогорел, и раздувать угли, старательно пыхтя, не стремились оба.
Но как раз в это время Ипполито настолько серьезно поссорился с отцом, что старый герцог даже выгнал его в Мантую. Лукреция, не любившая никаких ссор, как могла убеждала свекра помириться. На свое счастье, опомнился и Ипполито, из Мантуи в Феррару приплыл маркиз Францеско Гонзага, чтобы примирить отца с сыном.
Так Лукреция снова познакомилась со своей последней и самой сильной любовью. Супруг ненавистной ей Изабеллы давно не бывал в Ферраре и не видел свояченицу. Он смутно припоминал тоненькую девочку, уже обрученную с Джованни Сфорца, которую встречал в Риме, много слышал о ней и от самого Джованни, и тем более от супруги, и от опального Ипполито, а потому ждал встречи с интересом. Проклятья Сфорца Франческо занимали мало, он хорошо знал цену этому слизняку, а вот гадости, которые говорила и делала по отношению к невестке Изабелла, могли свидетельствовать только об одном: Лукреция интересна. Ипполито добавил красок, расписывая, как изменилась, похорошела и повзрослела Лукреция после своего чудесного выздоровления.
Франческо Гонзага действительно увидел совсем другую женщину. У нее были все те же золотые волосы, те же чуть грустные серые глаза, та же девичья хрупкость (и как с этим мирится любящий крепких, упитанных девок Альфонсо?), но выражение глаз, манеры, спокойствие подтверждали слова Ипполито. Новая Лукреция была на порядок выше той девочки, что шалила и купалась в море обожания в Риме. Эта женщина была достойна совсем другого поклонения, она могла справиться со своей судьбой сама, она осознала свою ценность не только как дочь Папы, а просто как женщина.
Франческо подумал, что этой Лукреции Изабелла, пожалуй, не рискнула бы строить козни. И, конечно, увлекся.
Гонзага был не только талантливым полководцем, главной притягательной силой в нем для женщин была его невероятная сексуальность. Назвать Франческо красавцем едва ли могли самые завзятые льстецы, но когда его большие темные глаза, словно умоляя о чем-то, останавливались на женщине, любая забывала и о его невысоком росте, и о выпуклости этих самых глаз, и о жестких черных волосах, временами торчавших в стороны, видя только зов из пропасти черных зрачков и полные чувственные губы, тоже зовущие в пропасть.
Гонзага был не только талантливым полководцем, главной притягательной силой в нем для женщин была его невероятная сексуальность. Назвать Франческо красавцем едва ли могли самые завзятые льстецы, но когда его большие темные глаза, словно умоляя о чем-то, останавливались на женщине, любая забывала и о его невысоком росте, и о выпуклости этих самых глаз, и о жестких черных волосах, временами торчавших в стороны, видя только зов из пропасти черных зрачков и полные чувственные губы, тоже зовущие в пропасть.
Подавляющее большинство в эту пропасть падало, причем с восторгом. Сам маркиз Мантуи был невероятно сексуален, ему оказалось мало супруги, любовниц, одну из которых он содержал открыто и даже появлялся с ней на публике, к полнейшему стыду Изабеллы, молоденьких девушек… Франческо был бисексуалом, он охотно пользовался услугами мальчиков. Эта страсть считалась в те времена не просто проступком, а преступлением, но стоило заплатить определенную сумму нужным людям, и содомию просто не замечали. Замечательное все же средство от излишней внимательности индульгенция! Изабелла тоже покупала себе послабления перед каждым постом, потому что не могла обходиться без сыра. Заплатил и живи как хочешь.
Могли ли такого человека ужаснуть глупые россказни Джованни Сфорца об инцесте Лукреции и ее брата? Да ничуть! А вот интерес подогрели.
Глаза Франческо Гонзага позвали и Лукрецию. Он терпеть не мог шурина, Альфонсо отвечал Франческо тем же. Изабелла ненавидела Лукрецию, герцогиня Феррарская также не пылала сестринской любовью к золовке. Но такое положение дел добавляло огня в их взаимоотношения. Оба прекрасно понимали, что резвятся на краю пропасти, для Лукреции такая игра была сродни танцу с кастаньетами – зажигательна и полна страсти. Платоническая воздушная любовь к Пьетро Бембо не шла с ней ни в какое сравнение.
Возможно, новое увлечение помогло Лукреции легко перенести расставание с Бембо, а также спокойно относиться к постоянным изменам собственного мужа, которые тот и не скрывал. На эти шашни она смотрела сквозь пальцы с первого дня, потому что среди его любовниц не было ни одной знатной дамы, Альфонсо увлекался исключительно простушками, упитанными и крепкими, к тому же Лукреция помнила, что он не ведет беседы по ночам, просто удовлетворяет свою физическую потребность.
Новая страсть, пусть только в письмах, к тому же шифрованных, с одними намеками, весьма помогла Лукреции пережить тяжелый период, когда все со всеми были в ссоре, а ее дорогой брат терпел одно поражение за другим.
Франческо Гонзага был болен, но той болезнью, без которой не обходился ни один мужчина. Как и Чезаре, Альфонсо и даже Джулиано дела Ровере, ставший Папой Юлием II, Гонзага болел сифилисом. Периодические обострения «французской болезни» заставляли мужчин проходить курсы лечения и какое-то время сторониться женщин. Возможно, это помешало Франческо и Лукреции стать любовниками сразу, а потому их роман превратился, как и в случае с Пьетро Бембо, в роман в письмах. Лукреция уже знала в этом толк, и в ее письмах было все от кокетства до настоящих страстных слов.
Попади хотя бы одно такое письмо в руки Альфонсо, беды не миновать, но почтовым голубем снова трудился ловкий Эрколе Строцци, холивший теперь новую страсть своей подопечной, и Альфонсо оставалось лишь подозревать. Он делал все, чтобы супруга не могла слишком часто видеться со свояком, даже вернулся из поездки раньше, чем ожидал.
Хотя для этого была и более веская причина – болезнь старого Эрколе.
Герцог все чаще не покидал постели, было понятно, что он долго не протянет, и вот тут-то между братьями развернулась едва ли не война за Феррару. Альфонсо был далеко, и Ипполито и Ферранте оба надеялись в случае смерти отца перехватить власть себе.
Осознав это, Лукреция поняла, что жизненные трудности не закончились. Стоило ли столько лет терпеть неудобства и неприязнь в Ферраре, чтобы отдать герцогство какой-нибудь надменной красотке, жене Ферранте? Но все оказалось куда сложнее, чем она думала.
Герцога лихорадило, ему то становилось легче, и тогда Эрколе даже пытался заниматься делами, то болезнь снова укладывала его под гору одеял, и тогда было ни до чего. Ипполито и приехавший из Рима Ферранте страстно желали стать следующим герцогом Ферраре, но заниматься делами не торопились, пришлось Лукреции все взять в свои руки. Вот когда пригодился опыт Сполето, Пезаро и Ватикана.
Однажды она сидела в кабинете д’Эсте, разбирая накопившиеся бумаги, секретарь уже ушел спать, в одиночестве работалось куда лучше, чем в присутствии кого-то. Лукреция настолько увлеклась, что не услышала, как дверь тихонько приоткрылась, и в комнату, с трудом передвигая ноги, вошел свекор. От его скрипучего из-за болезни голоса женщина даже вздрогнула.
– Что ты делаешь в кабинете?
– Зачем вы встали, ваша светлость? Позвольте, я вам помогу! – Лукреция бросилась к Эрколе, но тот остановил ее властным движением руки:
– Я повторяю, что ты делала в кабинете? Искала, чем бы поживиться?
Сначала захлестнула обида, вместо спасибо он еще и оскорбляет, но Лукреция взяла себя в руки.
– Надо же кому-то заниматься делами, если у кардинала Ипполито и у дона Ферранте нет времени. Я разбирала счета и прошения.
– Что разбирала? – Похоже, герцог несколько растерялся.
– Счета. Там есть срочные к оплате, если ваша светлость разрешит, я могла бы оплатить их пока из своих средств. К тому же нужно выдать жалованье некоторым слугам, охране я вчера заплатила. И пора закупать продовольствие. А еще нужно срочно отремонтировать часть дороги, что за главными воротами, иначе это будет трудно сделать, когда пойдут дожди. Договор с поставщиками мяса я возобновила, пока они предлагают хорошую цену. И о закупках зерна договорилась, сейчас самое время.
Эрколе смотрел на сноху, не веря своим ушам и глазам:
– Откуда в тебе такая деловая хватка?
Лукреция все же помогла ему усесться в кресло, укрыла большим плащом, чтобы не замерз, спокойно ответила:
– Я была губернатором Сполето, правила Пезаро, пока отсутствовал Джованни, и занималась светскими делами Ватикана, когда уезжал отец. Я могла бы помочь и вам, если позволите.
– Ты – губернатором?
Вместо ответа Лукреция просто протянула герцогу несколько бумаг. Он вгляделся в счета и распоряжения. Сама Лукреция все так же спокойно вернулась за стол и принялась что-то подсчитывать.
– Знаешь, о чем я сейчас жалею больше всего?
Не поворачивая головы, она усмехнулась:
– Что не назвали меня дочерью давным-давно?
Эрколе вздрогнул, все же она Борджиа, так угадать совершенно непредсказуемую еще минуту назад мысль мог только человек невиданной проницательности.
– Да.
Лукреция неожиданно даже для себя вдруг опустилась перед ним на колени, взяла старые холодеющие руки в свои:
– Но это никогда не поздно сделать.
В уголке глаза у герцога застыла слезинка. Не желая, чтобы она покатилась по щеке, он не моргал. Немного помолчав, Эрколе вздохнул:
– А теперь слушай меня внимательно. Я болен, очень болен, а Альфонсо далеко. Никто не знает часа своей смерти, я тоже. Если я умру до приезда Альфонсо, между братьями начнется свара за власть. Право Альфонсо они оспаривать не станут, но вот между собой Ипполито и Ферранте сцепятся обязательно. Ипполито поссорился с Папой, а Ферранте, напротив, подружился, дела Ровере непременно встанет на сторону своего крестника. Тогда будет война и с Альфонсо.
– Я уже отправила к Альфонсо письмо с просьбой вернуться как можно скорее, но послушает ли он меня?
– Что ты написала?
– Что вы очень больны.
– Послушает. Сейчас от тебя зависит очень многое.
– От меня?
– Да, дочь моя.
Лукреция вздрогнула от этого слова, но под пытливым взглядом старого герцога быстро взяла себя в руки.
– Если Альфонсо не успеет вернуться, ты должна помешать кому-то из братьев стать герцогом Феррары вместо своего мужа. Как это сделать, я не знаю. Но ты Борджиа, ты придумаешь. Это очень сложно, когда Папа на стороне Ферранте, а Альфонсо против твоего брата и тянется к ненавистной тебе Венеции. Повторяю, сейчас от тебя многое зависит. – Эрколе помолчал и вздохнул. – Они мои сыновья все трое, и я хотел бы дать по герцогству каждому, Альфонсо не лучший правитель, но и остальные двое тоже. Хотя теперь за правление я спокоен: если при Альфонсо будешь ты, то все в порядке. Ты понимаешь, как тебя будут соблазнять?
– Меня?
– Да. Папе нужен Ферранте в качестве герцога, он послушен воле Рима, и чтобы ты не мешала, тебе могут предложить развод с Альфонсо, найдя для этого повод, детей у вас нет. А потом выдать замуж за того же Ферранте. Но я не хочу войны между сыновьями, и того, чтобы Феррара была послушна Ватикану, тоже не хочу. Я не хочу, а выбирать придется тебе. Альфонсо обижал тебя, как и я. Ты вправе отказаться от него.