Так он просидел больше часа, делая время от времени краткие записи на бумаге. Потом снял серьгу, нажал под столом какую-то кнопку и встал. Экран ушел вниз, дубовая столешница вернулась на место.
Друид прочитал свои заметки, добавил к ним пару строк и приколол их к стене рядом с деревом Вечного Ястреба.
— Есть где-то тут инородный элемент, — сказал он, качая головой, — который пока не желает показываться. Что это? Где? Когда? — Он стиснул губы, пораженный внезапной мыслью. — А может, не «что», а «кто»? Ба! Не будь глупцом. Никого здесь нет. Ты Хранитель Врат, а инородное тело — лишь плод твоего воспаленного воображения. Если бы этот кто-то существовал, ты бы его уже обнаружил. Его — или указывающие на него улики. Старый ты дурак, Талиесен. Весь секрет заключен в Вечном Ястребе, вот и займись им.
Глядя на раскиданные по чертежам звездочки, он оказался во власти болезненных воспоминаний. Последнее было наиболее неприятным: Сигурни, одержав победу над графом Джасти, подхватила лихорадку и умерла в ту же ночь.
У Талиесена тогда чуть было не опустились руки. Несколько месяцев он бездействовал и не исследовал Нити в попытке найти новую Сигурни. Но зрелище фарленских долин и резни, идущей на нижних землях, побудило его продолжить борьбу.
Решив записать еще кое-что, он вернулся за стол, и тут его одолела усталость. Он уронил голову на руки и заснул.
Прекрасный некогда мраморный зал Атерисского Совета был теперь усыпан соломой. В грубо сложенном очаге у западной стены пылали огромные поленья. За массивным сосновым столом расположилась новая аэнирская знать. На полу у их ног почесывались боевые псы Асбидага числом семь — черные, поджарые, со злыми глазами.
Асбидаг сидел во главе, лицом к дубовым, с бронзовыми заклепками дверям. Вокруг него разместились семеро сыновей с женами и военные советники. Место рядом с военачальником занимала стройная женщина в черном платье, облегавшем ее, как мех облегает ласку. Черные волосы, падавшие на ее бледные обнаженные плечи, блестели, словно намасленные, раскосые глаза сверкали холодно, словно черные самоцветы, полные губы кривила насмешливая полуулыбка.
Асбидаг смотрел на нее, держа руку у нее на бедре. Борода цвета ржавчины обрамляла его ухмыляющийся щербатый рот.
— Так что же, начнем потеху? — спросил он.
— Как прикажет мой повелитель, — низким хрипловатым голосом ответила женщина.
— Привести сюда узника! — поднявшись, взревел Асбидаг.
— Долго я ждал этого, клянусь Ватаном, — прошептал Онгист и повернулся к двери.
Драда молчал. Он не любил смотреть на пытки, но у него хватало ума не заявлять об этом открыто. Путь аэниров есть путь Серого Бога, и ничей язык не осмелится оспорить это.
Он перевел взгляд на братьев. Вот Тостиг, громадина со зверскими наклонностями. Вот Онгист, умник с моралью лесного волка. Вот Эсланд, Барса и Йостиг, дети от давней наложницы Асбидага Свангильд. Их мать Асбидаг убил, но сыновей не отдалил от себя. Смерть матери их, похоже, не тронула — впрочем, Свангильд была столь же бессердечна, как заменившая ее сука в черном. Вот последний, Орса-Берсеркер — тупой, но страшный в бою, убивающий врагов с громким хохотом.
Сыновья Асбидага.
Двери распахнулись, и двое стражников втащили в зал полуживого человека — оборванного, в рубцах и язвах. Руки ему связали, несмотря на переломанные пальцы. Когда его швырнули на пол, он упал прямо на руки и застонал.
Драга посмотрел на Моргас, отцовскую любовницу. Она пожирала истерзанного узника горящим взором, поводя языком по губам, на бледных щеках появились пятна румянца. Драга, передернувшись, снова обратил взгляд на бывшего полководца нижних земель. Когда-то он встречал его при дворе — гордого, могучего воина, прошедшего путь от простого солдата до командира северных легионов. Теперь он рыдал, как дитя, у ног победителей.
— Вот как должен выглядеть враг, — произнес вождь аэниров. За столом угодливо засмеялись, а он, поднявшись, ткнул пленного ногой. — У меня хорошая новость, Мартеллус. Я наконец-то собрался тебя убить.
Тот поднял на него опухшие глаза, раскрыл рот с черными пеньками зубов.
— Хочешь сказать мне спасибо?
Драда разглядел в глазах узника искру гнева. На миг поверженный воин вновь обрел мужество, но тут же снова залился слезами.
— Как мы убьем его, Моргас? — спросил Асбидаг.
— Затравим собаками, — прошептала она.
— Чтобы мои псы отравились? Придумай что-нибудь еще.
— Вывесить его в клетке на городской стене, чтобы сгнил там! — крикнул Тостиг.
— На кол его, — предложил Онгист.
Драда устранился от обсуждения. Уже больше года его мысли были заняты только одним: победой над кланами.
Задача не из легких. Горы давали врагу преимущество; с другой стороны, горцы понятия не имели о дисциплине, а их широко разбросанные деревни строились без укреплений. К тому же согласия между кланами не было, что давало аэнирам возможность завоевать их поодиночке.
Кампания в любом случае намечалась грандиозная и требовала тщательного обдумывания.
Драда месяцами добивался, чтобы его допустили в Фарлен. Каждый раз ему отвечали вежливым отказом, но Серый Бог наконец явил свою милость, и Камбил пригласил Асбидага с двадцатью аэнирами на свои Игры.
В эти дни все кланы собираются в одном месте, и он познакомится со всеми лордами-ловчими. Прекрасный случай осмотреть перевалы, долины и поля будущих битв.
Пленника уволокли прочь.
— А ты, Драда, что скажешь? — Асбидаг навис над сыном, вернув его к настоящему.
— О чем, отец?
— О казни, которую я придумал для Мартеллуса.
— Прекрасная мысль!
— Почем ты знаешь? Ты же не слушал.
— Это так, но ты столь долго обдумывал его смерть, что не мог не изобрести нечто особенное.
— Тебя это не занимает, ведь верно?
— Занимает, мой государь. Но я размышлял над задачей, которую ты поручил мне сегодня, и надеюсь, что мое решение тебя удовлетворит.
— Ладно, поговорим после, — бросил Асбидаг и вернулся к Моргас.
— С него кожу сдерут, — шепотом оповестил брата Онгист.
— Спасибо.
— Зачем тебе нужно так рисковать?
— Я думал о другом, вот и все.
— Умение думать может принести тебе немалую пользу. Отец тебя не выносит.
— По-моему, он ни к кому из нас не питает любви.
Онгист прыснул.
— Может, и так, но воспитал он нас по своему образу и подобию. Знай я, что это сойдет мне с рук, я вспорол бы брюхо старому борову. Но вы, братья, не спустили бы мне этого, верно?
— Конечно. Ненависть, вот на чем зиждется наша семья.
— Но живем мы между тем припеваючи. — Онгист налил в чашу меда и поднял ее за здравие брата.
— Истинно так.
— Задача, которую ты решал, касается кланов?
— Да.
— Надеюсь, ты предложишь Асбидагу войну. Я уже извелся от скуки.
— Подожди и узнаешь.
— Мы уже год ждем, сколько можно?
— Осталось недолго. Имей терпение.
На другой день Драда пришел в Сад Пяти Чувств, где прежде любили размышлять мудрецы Атериса. Теперь здесь буйно разрослись сорняки, заглушив цветы и дорожки, но розы стойко перенесли запустение. Из всего, что Драде довелось повидать в этом жестоком мире, одна лишь роза была способна тронуть его. Ее прелесть, которой он мог любоваться часами, успокаивала ум и помогала сосредоточиться на важных предметах.
Драда, как много раз до того, прошел сквозь высокий бурьян к скалистому пруду, где стояли скамейки. Расстегнув пряжку красного плаща, он сел лицом к западу.
Утром он, не желая вызвать недовольство отца, отправился смотреть на казнь Мартеллуса. Он и раньше видел, как сдирают кожу с живых людей, видел и более жуткие зрелища, но испытывал одну только скуку. Драда скучал постоянно — жизнь от первого крика до предсмертного хрипа представлялась ему цепью незначительных страданий и удовольствий, в конце которой тебя ждет сожаление об упущенных возможностях.
Асбидаг, кровавый убийца, истребитель народов, думал он с хищной улыбкой. Самый жестокий воитель за многие поколения воинов. Ему нечего предложить миру, кроме бесчисленных мук и разрушений. Даже мысли об империи не посещают его, ибо созидание чего бы то ни было чуждо его природе. Он воюет и убивает, мечтая только о том, как будет похваляться своими подвигами в чертогах Серого Бога.
Драда поежился, несмотря на яркое солнце.
Асбидаг был отцом одиннадцати сыновей. Трое погибли на прежних войнах, одного он задушил сразу, как тот родился, рассорившись с его матерью. Ее смерть была менее легкой.
Теперь их осталось семеро, как на подбор — все в отца.
Из своих братьев Драда больше всего ненавидел Тостига. Злобный, неимоверно сильный, тот в полной мере был наделен присущей трусам жестокостью. Будучи мужеложцем, он оправдывал себя тем, что убивал жертвы собственной похоти. «Когда-нибудь я убью тебя самого, — думал Драда. — Всех вас порешу, как только отца не станет. Оставлю только Орсу-Берсеркера — он не честолюбив и не знает ненависти, несмотря на ярость в бою».
Теперь их осталось семеро, как на подбор — все в отца.
Из своих братьев Драда больше всего ненавидел Тостига. Злобный, неимоверно сильный, тот в полной мере был наделен присущей трусам жестокостью. Будучи мужеложцем, он оправдывал себя тем, что убивал жертвы собственной похоти. «Когда-нибудь я убью тебя самого, — думал Драда. — Всех вас порешу, как только отца не станет. Оставлю только Орсу-Берсеркера — он не честолюбив и не знает ненависти, несмотря на ярость в бою».
Драда запрокинул голову, закрыл от солнца глаза.
— Вот, значит, где ты думаешь свои батальные думы.
— Здравствуй, госпожа. — Драда открыл глаза. — Присядь рядом со мной. — Он не любил, когда его беспокоили здесь, но открывать свои чувства Моргас было опасно.
Она, как всегда, была в черном платье, на сей раз шелковом. На беломраморное плечо падала черная коса. Сев, она закинула руку за спинку скамьи, пальцами почти касаясь его затылка.
— Ты так учтив, Драда. У аэнирских мужчин это редкость.
— Ребенком отец отправил меня ко двору Риаса. Там я и вырос.
— Ты был заложником?
— Скорее змеей на груди неприятельского семейства.
— Понимаю. — Ее рука, скользнув чуть ниже, потрогала его бицепс. — Чем я тебе так не нравлюсь? — Блестящие глаза смотрели насмешливо.
— Ты очень мне нравишься, — не моргнув глазом солгал он. — Но если я сейчас предамся с тобой любви, ночью мой кровавый труп будет валяться рядом со злосчастным Мартеллусом.
— Возможно, и так. — Она убрала руку, как будто сразу потеряла к нему интерес. — Красивое место.
— Да.
— Ты замышляешь войну против кланов?
— Горцы нам не враги.
— Полно, Драда. Думаешь, твой отец не делится со мной мыслями? Думаешь, я для него только наложница?
— Нет, госпожа, я так не думаю.
— Тогда скажи правду.
— Я обдумываю скорую поездку в Фарлен. Нас пригласили на Игры.
— Экая скука.
— Да, занятного мало.
— Ну а если ты все-таки задумал бы воевать с ними, как бы ты взялся за дело?
— Это что же, игра такая?
— Почему бы и нет.
— Хорошо. Скажи в таком случае, как взялась бы за дело ты, а я добавлю свои замечания.
— Ты всегда так осторожен?
— Всегда, — улыбнулся он.
Моргас, смежив глаза, задумалась. Она была красива, но Драда тут же погасил зародившееся было желание. Почему оно вдруг возникло? За те полгода, что она жила с Асбидагом, Драда ни разу не испытал ничего подобного. Она подняла веки, и ответ пришел к нему сам собой: в ее глазах было что-то змеиное.
— Полное истребление, — с торжеством сказала она.
— Объясни, — севшим голосом попросил он.
— Города можно брать по-разному. Если ты хочешь воспользоваться торговлей и ремеслами, то стараешься убивать поменьше, и горожане работают уже не на прежних хозяев, а на тебя. С горным краем дело иное. Аэнирам нужна только земля и скот, но никак не люди. Эти дикари ни за что не станут рабами — стало быть, вторжение в Фарлен должно стать началом их полного истребления.
— А женщины? Их ты тоже не советовала бы брать в рабство?
— Нет. После того, как они насытят похоть воинов, их нужно убить. Эта земля станет аэнирской, лишь когда горцы погибнут все до единого.
— Это конечная цель, но как бы ты осуществила само вторжение?
— Я не знаю тех мест и не могу судить, как лучше провести в горы войска и обозы.
— Вот и я тоже.
— Потому ты так и стремишься попасть на эти самые Игры?
— Ты сказала «войска и обозы». Тебе уже случалось решать стратегические задачи, Моргас?
— Тебя это удивляет?
— Нет, — поразмыслив, ответил он.
— Вот и прекрасно. Нам с тобой следует подружиться, Драда. У нас много общего.
— Похоже, что так, госпожа.
— Скажи тогда, как друг: что ты обо мне думаешь?
— Думаю, что ты умна и красива.
— Это ясно и так, — отрезала она. — Мне нужна правда.
— Я недостаточно хорошо тебя знаю, чтобы составить определенное мнение. До сегодняшнего дня я считал тебя просто обольстительной женщиной, покорившей отца. Теперь мне придется пересмотреть свои взгляды.
— Верно, придется. У меня есть собственные планы — великие планы, — и ты мне в этом можешь помочь.
— Каким образом?
— Поговорим, когда аэниры займут Фарлен.
— Почему ты придаешь этому такое значение? Ты не имеешь дела с кланами — что они для тебя?
— Мне ведомо то, о чем ты, дорогой мой Драда, не ведаешь. В Фарлене есть нечто, недоступное пониманию простых смертных: врата в иные, бесчисленные миры.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, и довольно с тебя.
— Чего ты желаешь, Моргас?
Она, смеясь, потрепала его за бороду.
— Мести, мой пригожий мыслитель. Пока ограничимся этим.
— Кому же ты хочешь мстить?
— Женщине, убившей моего отца и отдавшей на поругание мать. Женщине, захватившей империю, которая должна была стать моей. — Змеиные глаза блестели, язык шнырял по губам. Драда скрыл свое омерзение. — Ты согласен быть моим другом, Драда? Согласен помочь мне в моих устремлениях?
— Я служу своему отцу, госпожа, но готов стать твоим другом.
— Осторожность восхищает меня. — Она провела пальцами по его горлу, и он, сам себе дивясь, снова испытал возбуждение. — Восхищает при условии, что ей сопутствует честолюбие. Честолюбив ли ты, Драда?
— Я сын Асбидага, — ответил он.
Глядя, как она уходит, Драда почувствовал страх. Он недооценивал эту женщину, умную и беспощадную — ужасную женщину. Еще одна змея в родимом гадючнике, сказал себе он.
Касваллон, пропадавший три дня, вернулся домой ранним утром и молча стал в дверях верхней комнаты. Мэг мыла Донала и натирала его тельце маслом, воркуя над ним. Нахлынувшие чувства грозили лишить Касваллона всякого мужества. Он кашлянул. Мэг обернулась, откинула с лица распущенные волосы, улыбнулась мужу.
Он опустился на колени. Ребенок, смеясь, потянулся к нему и попытался обхватить за шею ручонками, когда отец взял его на руки.
Мать надела на Донала рубашонку, сверху кафтанчик, и все вместе спустились на кухню, где Карен готовила завтрак. Оставив ребенка с девушкой, Касваллон повел Мэг посмотреть, как всходит солнце над горами Друина. Мэг, чувствуя, что мужу грустно, молчала.
Они поднялись на холм, сели под развесистым дубом.
— Прости меня, любимая, — сказал Касваллон и поцеловал руку жене.
— За что? Мужчина должен порой давать волю гневу.
— Знаю, но ты единственная, кому я не хотел бы причинить боль.
— Дурачок. Ты думал, я стану страдать из-за разбитых мисок?
— Зачем ты пошла за меня? — спросил он вдруг.
— Отчего все мужчины такие глупые? — задала она встречный вопрос.
— Нет, я серьезно. Зачем?
Заглянув в зеленые глаза Касваллона и ощутив придавившее его бремя, Мэг пригнула к себе его голову для поцелуя.
— На это никто не может ответить. В тот первый раз, когда ты подошел ко мне на Играх, ты мне не понравился. Я видела в тебе зазнавшегося фарленского вора. Но когда Маггриг тебя прогнал, я стала часто о тебе вспоминать. Потом, обнаружив тебя поутру в своей комнате, я воспылала к тебе жгучей ненавистью. Я искренне желала, чтобы тебя убили. Но дни шли за днями, думы сменялись думами, и когда ты зимней ночью, с обледенелой бородой, явился в общинный зал, я поняла, что люблю тебя. Скажи теперь ты: зачем тебе надо было рисковать жизнью, чтобы жениться на мне?
Мягко высвободившись, он взял в ладони ее лицо.
— Потому что до встречи с тобой жизнь не имела для меня никакой ценности.
Они долго сидели молча, наслаждаясь теплом восходящего солнца.
— Теперь скажи, что гнетет тебя, — попросила Мэг.
— Не могу. Я дал слово. Скажу лишь, что нам больше не придется жить так, как прежде. Я знаю, что нынешним летом золотые времена Фарлена скорей всего кончатся, и это знание меня убивает.
— Аэниры?
— И собственная наша глупость.
— Вечно никто не живет, Касваллон. Человек, будь то мужчина или женщина, может умереть в любой миг, поэтому сегодняшний день всего важнее для нас.
— Я знаю.
— Знаешь, но не проникся этим. Положим, ты прав, и аэниры придут сюда на будущий месяц или на будущий год. Допустим также, что они убьют нас обоих…
— Нет! Не желаю даже думать об этом!
— Придется подумать! — жестко сказала Мэг. — Что толку мучить себя понапрасну? Аэниры пока еще не пришли. Мы вместе. У нас есть Донал и Гаэлен. Мы наслаждаемся миром и нашей любовью. Не ты ли всегда говорил, что завтрашний день должен сам о себе заботиться?
— Я мог бы все повернуть по-другому.
— Вот она, настоящая причина твоего горя. Ты не стал бороться за титул лорда-ловчего, отказался от места в совете и теперь сожалеешь об этом. Но один человек не может помешать такому народу, как аэниры. Кто они и к чему стремятся? К войне и смерти, крови и разрушению. Скоро они сами сгинут бесследно, ибо не создают ничего.