Не время для славы - Юлия Латынина 15 стр.


– Это мой отказ от участия в проекте, – сказал Водров.

Заур покачал головой.

– Это невозможно, Кирилл Владимирович.

– У меня есть невеста, – сказал Кирилл, – а у нее есть брат. Инвалид. Сегодня ночью его и еще пятнадцать детей расстреляли на Белой Речке, безоружных, беспомощных, а потом назвали это ликвидацией отряда боевиков, и сейчас Алихана привезли сюда, в подвал к Джамалу, и Джамал врет мне в лицо. Алихан – террорист. Хорошо. Тогда брат моей будущей жены – террорист, и я не гожусь вам в консультанты.

Президент республики молчал. Он впервые слышал, что дело зашло так далеко, чтобы Водров посватался к своей чеченке. Как-то он был не уверен, что чеченка слышала об этом сватовстве.

– А ты знаешь, как Алихан повредил позвоночник? – спросил Заур Кемиров. Лицо его было покрыто усталостью, как пудрой.

– Ага. В Буденновске, да? Ему тогда было четыре года…

– Ему было восемь лет, – ровным голосом сказал Заур, – и он выполз из канализационного люка в Грозном, между двумя российскими частями, так что с одной стороны у него был БТР, и с другой – танк. Он притащил с собой «Муху», тяжелей его самого, и он всадил гранату из этой «Мухи» прямехонько в башню танка. И твой Алик хвастается этой историей, и родич его хвастался этой историей, когда брал «Норд-Ост». А теперь ему пятнадцать, и ты говоришь, что он ребенок?

Кирилл молчал.

– Ты что думаешь, – сказал Заур, – эти мальчики собрались в пионерлагерь? Из их отцов половина погибла тогда, на Красном Склоне.

– Их, – ответил Кирилл, – привел провокатор. Они бы росли, и жили, и стали бы нормальными людьми, но к ним пришел провокатор от Джамала и…

– И они умерли раньше, чем убили тебя или меня.

Смуглое, покрытое частой сеткой морщин лицо президента республики глядело на Кирилла, и русский пошатнулся и хотел было отступить назад, но вместо этого шагнул к собеседнику.

– Алихан мне как сын, – сказал Кирилл. – Или ты отдашь мне сына, или я буду считать, что это ты его убил.

Несколько секунд президент республики и консультант из «Бергстром и Бергстром» глядели друг другу в глаза. Заур знал, что слова русского – блеф. Никогда Кирилл Водров, блестящий выпускник МГИМО, бывший спецпредставитель России в ООН, топ-менеджер одной из ведущих консалтинговых компаний, не будет считать чеченского мальчика своим сыном. И никогда Кирилл Водров не отомстит за сына так, как мог бы отомстить чеченец.

Но знал Заур и другое: что чечененку пятнадцать лет, что он инвалид, и что в подполье, сидящем по лесам и селам, Алихан занимает не сотое, и даже не двухсотое по старшинству место.

Заур Кемиров встал и вышел.

Только тут Кирилл почувствовал, что ноги его не держат, и скорее рухнул, чем сел в кожаное кресло. Он не знал, сколько он времени сидел так, уставясь на огромный настенный ковер, затканный именами Аллаха, когда в кармане его зазвонил телефон, и Кирилл машинально нажал кнопку приема. Голос в телефоне бился и рыдал.

– Кирилл? Кирюша? Это ты?! Слава богу, у меня катастрофа! У меня заблокировали карточку!

– А? – рассеянно спросил Кирилл.

– Карточку, твою! Прямо в duty free! Я – в крик, а они: «Если с карточки зараз снимают больше десяти тысяч, то эта трансакция кажется нам подозрительной». Кирюша, ради бога, срочно займись, я тут стою посередине аэропорта, груженная, как мул…

Кирилл вырубил звонок. Дверь комнаты распахнулась. На пороге стоял Гаджимурад Чарахов.

– Заур Ахмедович просит тебя спуститься, – сказал мэр Торби-калы.

Внизу, на гладком асфальте двора, носами друг к другу стояли два «мерса», и между их скошенных фар стоял Алихан. Руки его были завернуты назад, а глаза пусты, как протертая тряпкой классная доска. Хаген со своим ледяным лицом и волосами цвета инея возвышался над ребенком на две головы.

Лондонский телефон зазвонил снова. Кирилл хотел отбить звонок, но пальцы русского закоченели, телефон шлепнулся на землю и стал там ползать и жужжать, как перевернувшийся на спинку майский жук.

– Отвези их, куда скажут, – приказал Джамалудин Хагену.

* * *

Они приехали в аэропорт через три часа. Кирилл из Бештоя поехал сразу за Дианой, и не дал ей ни минуты на сборы: проверил паспорт, сунул себе в карман, и посадил ее на заднее сиденье рядом с бледным, не приходящим в себя братом.

Хаген за рулем не сказал ни слова, пока Кирилл по телефону распоряжался пилотами и договаривался, чтобы в Москве их встретили медики из ЦКБ.

– У него огнестрел, – сказал Хаген, – тебе справка нужна. Я тебе справку выпишу, что пацан с оружием баловался.

Кирилл ничего на это не ответил, а Алихан что-то тихо сказал по-чеченски Диане. Хаген усмехнулся, и Кирилл вспомнил, что этот персонаж из «Кольца Нибелунгов» прекрасно знает чеченский, и не только. Недавно Кириллу сказали, что Хаген помнит наизусть весь Коран.

Хаген гнал машину, как всегда, так, что она попадала в воздушные ямы, и облитые медом скалы пылали в свете заходящего солнца. Кирилл молчал, уставясь на дорогу перед собой.

Никогда, за все это время, он ни разу не задавал себе вопрос – кто же все-таки действительно стоит за похищениями людей и убийствами без суда и следствия. Кирилл считал само собой разумеющимся, что это делают такие, как Хаген или Та-шов, и, конечно, сам Джамалудин. Никогда, даже в самых худших своих подозрениях, Кирилл не предполагал, что за кровью и грязью стоит не фанатичный убийца Джамалудин, не прирожденный киллер Хаген, не флегматичный Ташов, – а спокойный, рассудительный, по-европейски просвещенный Заур Кемиров.

А между тем это было очевидно. Заур правил республикой железной рукой. И если он не одергивал младшего брата – значит, он не считал это нужным.

Заур знал все. Заур знал даже, как восьмилетний Алихан подбил российский танк. Черт побери, это, наверное, знали в республике все, кроме Кирилла Водрова. А Кирилл рассказывал ему про Рональда Рейгана; очень умно, рассказывать про Рональда Рейгана мальчику, который в восемь лет подбил танк.

Когда они влетели на аэродром, солнце уже почти село, и трап у корпоративного «челленджера» с алой эмблемой «Навалис» шел вверх, как лестница в другой мир. Возле крыла самолета стоял желтенький заправщик, и тут же – черный «мерс». Когда Диана вышла из машины, дверца «мерса» отворилась, и из него показался человек, которого Кирилл меньше всех ожидал увидеть в это время и в этом месте: Ташов Алибаев.

Диана вздрогнула и сделала шаг назад, а Ташов просто стоял, понурив огромную голову, у самого трапа, и казался беззащитным, как выброшенный на берег кит.

Кирилл молча взял женщину под руку и повел в самолет, а Алихан пошел вслед за ними. Когда мальчик поднялся на четыре ступеньки, голова его оказалась вровень со стоящим на рулежке Ташовом.

Мальчик обернулся и сказал по-чеченски, но так четко, что даже Кирилл понял его слова:

– Аса юха а веъна вуьйра ву хьо [3].

* * *

Через четыре часа Кирилл и Диана сидели вместе в широком коридоре ЦКБ. Во время полета они не говорили ни о чем, – с ними летели двое экспертов «Навалис». Эксперты были воспитанными людьми, и если их и удивили необычные пассажиры, они зарылись в бумаги и дали понять, что чужие дела их не касаются.

В кармане Кирилла коротко прозвенел телефон. Это опять была Антуанетта, и он с досадой отбил звонок. Это гарантировало, что ближайшие три дня Антуанетта не позвонит. Она не любила, когда на ее звонки не отвечали.

Диана сидела на диванчике, как синичка на жердочке, выпрямившись, опустив глаза, сложив узкие руки на плотно сжатых коленях; подол черной ее юбки от частых стирок был весь в узких ворсинках. Они странно выглядели вместе: худощавый сорокалетний финансист в бежевом костюме и мятой белой рубашке, и молодая чеченка в глухой кофте и темно-синем платочке.

Когда в коридоре показался врач, Кирилл сделал Диане знак сидеть и прошел вслед за ним в небольшой кабинет, заставленный мебелью и подарками.

– Мальчик вам кто? – спросил врач.

– Сын. Приемный, – ответил Кирилл.

– Откуда огнестрел?

– С оружием баловался.

Руки врача бесцельно искали что-то на захламленном столе.

– Он еще у вас и с током баловался. Брал провод под напряжением и тыкал себе в причинное место.

Кирилл на это ничего не ответил, а, помолчав, спросил:

– Состояние его как?

– Должен вас огорчить, Кирилл Владимирович. От пыток он, конечно, оправится. Но мальчик серьезно болен. Если он ваш приемный сын, то странно, что этого так долго не замечали.

– Что с ним?

– Предварительный диагноз – рак крови. Острый миелобластный лейкоз, как мы полагаем. Впрочем, более точный диагноз вам поставят в РДКБ.

– Это излечимо?

– Сначала делают химиотерапию. Как правило, болезнь отступает, но вероятность рецидива очень высока. Тогда необходима трансплантация костного мозга. У мальчика есть близкие родственники?

Единственный близкий родственник Алихана, кроме Дианы, о котором Кирилл знал, погиб в «Норд-Осте». Не с той стороны.

Единственный близкий родственник Алихана, кроме Дианы, о котором Кирилл знал, погиб в «Норд-Осте». Не с той стороны.

Кирилл поколебался, стоил ли об этом говорить, и решил, что не стоит.

– А что?

– Проблема в том, кто будет донором.

– Это не проблема, – сказал Кирилл, – я оплачу операцию. И донора оплачу.

– Дело не в деньгах, – ответил врач, – ведь мальчик чеченец, я правильно понял?

– Господи, вам-то что? – с досадой изумился Кирилл.

– То, что для чеченцев очень трудно подобрать донора. Они сидели веками в своих аулах и ни с кем, извините, не скрещивались. В мировых базах доноров для них нет соответствий.

* * *

Когда Кирилл вошел в больничную палату, Алихан лежал глазами вверх, и руки его, в сплошных синяках, были как медные проводки в белом снегу простыни. В вену, чуть повыше локтя, уходила игла капельницы.

– Жаровни с углями рядом не оказалось? – спросил Кирилл.

Алихан молчал. Глаза его с пугающим равнодушием глядели в потолок.

– Есть ситуации, в которых никто не сможет быть героем, – сказал Кирилл, – ни ты, ни я. Ни Джамалудин. Единственный способ выиграть эту войну – это не вести ее вовсе.

Алихан подумал, что опять русский говорит то же, что Булавди. Это было даже удивительно, что они говорили одно и то же. Вот только жили они по-разному.

Кирилл осторожно присел на краешек уставленной лекарствами тумбочки, стеклянные флакончики зазвякали друг о друга.

– Зачем ты убежал? – спросил Кирилл.

– Я не хочу умереть в постели, – ответил маленький чеченец.

* * *

Московская квартира была пуста и тиха, и свет фонарей пробивался через плотно закрытые жалюзи. Справа от входа начиналась столовая, и белые тарелки, каждая величиной с автомобильный диск, посверкивали на темном дубовом столе. Посередине стола смутной горкой угадывалась ваза с фруктами. Слева в полутьме тонула лестница на второй этаж.

Кирилл щелкнул выключателем, и Диана застыла у входа, как Золушка на пороге бального зала. В своей глухой черной юбке и синем платке она, казалось, была совершенно не отсюда. Она не подходила к этому месту, состоящему из зеркальных полов, переходящих друг в друга пространств, и зимнего сада, колыщущегося за стеклянными гранями лоджии.

Экономка перед приездом набила холодильник едой, и когда Кирилл, приведя себя в порядок, спустился со второго этажа вниз, Диана уже хлопотала на кухне. На столе во фрунт стояли блюдца с нарезанным хлебом и сыром, и на сковородке в лужице масла шипело и скворчало что-то, при ближайшем рассмотрении оказавшееся суши.

Кирилл открыл двери в сад и разжег огонь в камине, – он очень любил огонь, и камин был настоящий, не газовый, с черными мраморными боками и березовыми полешками, сложенными в аккуратную кучку у края персидского ковра.

Диана захлопотала еще пуще, видимо стесненная тем, что вместо глухой стены между кухней, где должны стряпать женщины, и гостиной, где должны беседовать мужчины – лишь прозрачное стекло с вырезанной в нем аркой, но Кирилл попросил ее поесть вместе с ним, и она в конце концов села на краешек стула, пододвинула тарелку и начала есть, робко, как птичка, хотя должна была быть очень голодна.

Диана с тревогой следила за выражением его лица, когда он положил в рот маленький белый комочек риса с креветкой наверху.

Жареные суши оказались вовсе даже не плохи.

Кирилл улыбнулся. Чеченка посмотрела на него и опустила глаза. Кирилл вдруг вспомнил, как два года назад они сидели втроем, в халяльном ресторанчике возле мечети, и как Диана смотрела на Ташова, а Ташов смотрел на нее. А Кирилл смотрел на Диану и думал, что никогда еще в жизни ни одна женщина не смотрела на него так, как Диана смотрела на Ташова, и что он отдал бы все, чтобы женщина смотрела так на него.

Теперь Диана смотрела на него, в его собственном доме, поверх дубового стола и сухих цветов, торчащих из напольной китайской вазы, а Ташов Алибаев остался далеко-далеко, за две тысячи километров, у трапа самолета, со «стечкиным» в кобуре и с пулей, всаженной им в спину брата Дианы, – но все равно это был не тот взгляд.

Черт возьми, на сколько он старше Ташова? На восемь лет? На девять? Половина друзей Кирилла гуляла с девочками куда младше Дианы.

– Спасибо, – сказала Диана. – Они… они еще никого не отпускали.

Они поели, и Диана понесла тарелки в кухню и принялась их там мыть. Руки ее так и летали в струях воды. Кирилл подошел сзади, и когда он положил руку на ее мокрые пальцы, ему показалось, что его шибануло током.

– Оставь, – сказал Кирилл, – домработница завтра вымоет.

Диана, казалось, окаменела. Громко плескала вода, и в зеркале над раковиной Кирилл видел ее застывшее лицо. «К черту! Ты же видишь – она тебя не любит. И в отличие от тренированных девочек из ночных клубов, даже не умеет это скрывать».

– Я не девушка, – сказала Диана.

Кирилл засмеялся, с облечением, молча обнял ее и зарылся лицом в черные волосы. В ноздри сразу ударил запах женщины, – сухой и немного пряный. Они были в Москве, а волосы и кожа ее по-прежнему пахли горами.

– Это было восемь лет назад, – я была еще маленькая. Я ехала с тетей из Шатоя, и нас подстрелили по дороге. Они сначала продержали нас в овраге, а потом отвезли нас к себе на базу. С нами был один старик, они убили его быстро, и с ним его жену. А нас они держали в комнате, и выводили по одной. Они выводили нас на два, три часа. Те, кто оставались в комнате, слышали, как кричала та, которую вывели. Одна из девочек умерла, потому что начальник распорол ей все внутри. Он был такой круглолицый, и всем приказывал называть его товарищ Ахилл. А потом один солдат выпустил нас. Отпер дверь и говорит: бегите, пока они пьяные. Они все время были пьяные.

Кирилл закрыл глаза. Шум воды и далекая музыка в гостиной исчезли, и голос женщины, певучий и очень тихий, казалось, звучал откуда-то сверху. Руки Кирилла по-прежнему обнимали Диану, и кожа ее казалось ледяной, наверное, из-за холодной воды.

– Алихан знает? – спросил Кирилл.

«Черт. Черт. Если Алихан это знает, он никогда не вернется с Белой Речки».

Нет.

– Это поэтому Ташов отменил свадьбу?

Диана молча покачала головой.

– А почему?

Кирилл боялся пошевелиться. Ему казалось, что вокруг Арктика.

– Я устала бороться, – проговорила девушка, – и врать. Как, ты думаешь, я собрала деньги на операцию? А теперь все напрасно, и мой брат все равно умрет, и он будет среди шахидов, а я в Аду.

Громко хлопнула входная дверь, и Диана обернулась мгновенно, как подброшенная выстрелом, а потом обернулся и сам Кирилл.

На пороге квартиры стояла Антуанетта.

На ней были высокие темные сапоги с десятисантиметровыми шпильками и что-то шелковое, воздушное, развевающееся, – коричневые, чуть ниже колен, штаны, коричневые же рукава, плещущиеся складками, и красные полосы на затянутой темным ремнем талии. Личико ее было безукоризненно, как роспись античной вазы. Черные сияющие локоны стекали из-под надвинутой на одну бровь кокетливой красной шляпки, и в руках Антуанетта держала крошечную черную сумочку от Louis Vuitton и целую кучу белых хрустящих параллелепипедов с надписями Duty Free. Heathrow.

Черные брови Антуанетты заломились выше ее шапочки, когда она увидела обжимающуюся парочку в кухне. Небрежным жестом девушка швырнула перчатки на спинку стоявшего в прихожей дивана и пошла к стеклянной арке, делившей единое пространство гостиной. Бедра ее колыхались, коричневые и алые шелка плескались вокруг ботфорт.

Кирилл выключил воду и повернулся к раковине спиной, а Антуанетта остановилась в метре от них, наклонила голову с боку на бок, смерила девушку взглядом, от беленьких чистых носков до платочка на волосах, прищурилась и спросила:

– Милочка, ты новая домработница?

Скосила черные миндалины глаз и рассмеялась:

– Суши, дорогуша, не жарят. Их едят сырыми. С имбирем и васаби.

Теперь, когда женщины стояли рядом, лицо к лицу, Кириллу внезапно бросилось в глаза, насколько они похожи. Те же черные волосы, те же густые брови над огромными черными глазами, та же необыкновенная белизна правильного, овального, с крупными чертами лица и даже тот же чуть пухловатый подбородок, упрямо выставленный вперед. Разница, конечно, была в предмете упрямства. Диана продавала себя, чтобы собрать деньги на операцию брату. Антуанетта собирала деньги на виллу в Ницце.

– Милочка, это невероятно. На какой толкучке ты отыскала эту юбку? Это что, натуральный рубероид?

Кирилл молча пододвинул Диану к себе и обнял ее за талию.

– Ты бы хоть меня познакомил, Кирюша.

– Да, познакомься, – сказал Кирилл, – это моя невеста. Ее зовут Диана. Свадьба на следующей неделе.

Лицо Антуанетты стало цвета простокваши.

– Ты шутишь, – сказала она, – ты женишься на этой… на это…? Да над тобой вся Москва будет ржать. Ты уже один раз женился на бляди!

Назад Дальше