Это Джамалу были нужны факты. А Христофору Мао был нужен крючок. Это Джамал был готов убивать за правду. А Христофор был готов убивать за ложь.
– За неделю федеральные силы добились больших успехов, чем так называемая местная милиция, являющаяся, по сути, прибежищем для боевиков, – продолжал Христофор Мао.
У Джамалудина зазвонил телефон, он поднялся и вышел.
«Я убью тебя, – вдруг понял Кирилл, – я убью тебя, Христофор. Я убью тебя сам, как кровник кровника. А может, найму киллера. Знаешь, в чем прелесть системы, которую ты создаешь? В полной безнаказанности. Безнаказанности любого, кто решится нажать на курок».
В это время зазвонил телефон у Хагена. Еще через минуту вышли замы Хагена, потом пулей вылетел и.о. начальника ОМОНа, потом Гаджимурад Чарахов.
– Мы должны дать отпор террористам и проходимцам всех мастей, которые поджигают нашу мирную республику. Мы должны быть беспощадны.
Глава Ахмадкалинской администрации сгреб бывшие при нем телефоны и заторопился к дверям. Кирилл выскочил вслед за ним.
Коридор Дома на Холме был пуст.
Кирилл бросился по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, вылетел из дверей, – и там, на широком мраморном крыльце, у белой лестницы, спускающейся к огромной площади, посереди которой был вверх пенные струи фонтана, а по бокам – на торцах драмтеатра и здания УФСБ – вставали огромные портреты братьев Кемировых, Кирилл увидел хозяина республики.
Джамалудин стоял на ступенях, с сотовым, и лицо его было серым, как кусок необожженной глины. В последний раз Кирилл видел у Джамалудина такое лицо в день похорон Заура.
Кирилл бросился вниз, расталкивая вооруженных людей. Джамалудин повернул к нему пустые, как у мертвеца, глаза и сказал:
– Ташова расстреляли.
– Кто? Где?
– Булавди, – сказал Джамалудин, – это сделал Булавди.
К фонтану с ревом вынесло черную кавалькаду. Кирилл сделал шаг на подгибающихся ногах и сказал:
– Я с тобой.
Джамалудин обернулся, и в следующую секунду молниеносным, отточенным движением ударил Кирилла чуть ниже солнечного сплетения. Русского отбросило назад.
– Ты и твой…
Джамалудин не договорил, стремительно повернулся и побежал вниз по лестнице.
* * *Так получилось, что Кирилла не было на соболезновании.
Он спустился вниз и велел ехать за Джамалудином, но Абрек повез его домой, и когда Кирилл увидел, что они едут домой, он потребовал остановить машину у магазина.
Абрек остановился, и Кирилл зашел в магазин и спросил водки. Продавщица ответила, что водки нет. Кирилл бросил на прилавок сто долларов, но продавщица повторила, что водки нет. Водка наверняка была, но продавшица видела за его плечом Шахида и Абрека, и она не хотела продавать водку на глазах личной охраны Джамалудина.
Кирилл остановился у ларька, но в ларьке водка тоже спряталась.
Тогда Кирилл поехал домой, потому что он вспомнил про коньяк в кабинете, и когда он приехал домой, Абрек и Шахид высадили его у ворот, развернулись и уехали.
Кирилл поднялся в гостиную, и обнаружил, что дома он совершенно один. Диана лежала на сохранении. Алихан был в больнице. Саид-Эмин и Хас-Магомед были в Лондоне. Старую Айсет тоже увезли в больницу.
Его большая чеченская семья испарилась, как дым, и он остался один, в огромной гостиной, со стенами, отделанными карельской березой, и коньяком по три тысячи долларов бутылка.
Кирилл поднялся в кабинет, и долго сидел там, без движения, час или два. Потом он включил новости.
Потом он приволок в кабинет ящик коньяка и открыл первую бутылку.
* * *Кирилл не знал, сколько он пил, и сколько он выпил. Он совершенно точно пропил похороны, и следующий день, и еще день. Однажды ночью ему показалось, что у притолоки стоит Та-шов, но когда он с криком побежал к нему, это оказалась просто раздутая ветром занавеска. Он пропил совещание, и conference call с Америкой, и какой-то благотворительный вечер в Москве. Он никогда не баловался спиртным, а последние полгода и вовсе не пил ни капли, и его выворачивало наизнанку. Он блевал, в туалете или в гостиной, как придется, полоскал горло и снова пил.
На второй день он открыл глаза и увидел Шахида. Шахид деловито, одной рукой, охлопывал его пиджак, и прежде чем Кирилл сообразил, что тот делает, Шахид вытащил у него из-под пиджака ствол. Шахид выщелкнул обойму, проверил, нет ли в стволе патрона, и засунул ствол обратно. Кирилл пожалел насчет ствола. Ствол почему-то не пришел ему в голову.
Однажды охрана принесла ему телефон со словами «Это Диана», но Кирилл уронил трубку. Он попытался ее взять и встал на колени, но почему-то повалился на ковер и заснул.
В какой-то момент, – наверное, это было на четвертый или даже на пятый день, – Кирилл обнаружил, что он сидит на стуле в кухне, отделенной от огромной гостиной мраморной барной стойкой, и в метре от него стоит Джамалудин.
Джамалудин методически вытаскивал из ящика бутылки коньяка и бил их о край раковины. Бутылок оставалось немного. Ящик опустел почти на две трети.
– Палач, – сказал Кирилл.
Джамал достал очередную бутылку и грохнул ее о мраморный край. Желтая как моча жидкость побежала вниз.
– Упырь, – сказал Кирилл. – Фашист.
Джамалудин молча разбил еще одну бутылку. Он разбивал дорогой коньяк с таким же равнодушием, с каким нажимал на спусковой крючок «стечкина».
– Они мертвы, – сообщил Кирилл Джамалудину, – они все мертвы. Заур. Ташов. У кого была совесть, те мертвы. А выживают только те, у кого совести нет. А, Джамал? Почему это так устроено? У кого совесть есть, тот попадает в морг. Или сначала в лес. А потом в морг. А у кого совести нет, тот рассуждает, что плетью обуха не перешибешь, и целует ноги, и выцеловывает себе заводы и миллиарды. А?
Кирилл встал на ноги и пошатнулся. Он схватился за барную стойку, но ноги его как-то нелепо подвернулись, он схватился снова, на этот раз за ручки шкафчика, висящего над ванной, и его вывернуло наизнанку.
Он чуть не упал лицом в собственную блевотину и осколки бутылок, но Джамалудин поймал его за плечи и держал, пока Кирилла трясло.
Потом он отпустил Водрова, и тот повалился на колени перед раковиной.
– Ты думаешь, меня тошнит от выпивки? – сказал Кирилл. – меня тошнит от тебя. Помнишь, что ты меня спросил на той корпоративке? Зачем Аллах создал гомосексуалистов? У тебя других вопросов к Аллаху нет? Ты не хочешь спросить Аллаха, зачем он позволяет людям убивать друг друга? Зачем он позволяет тебе убивать людей?
Кирилл вскарабкался на ноги. Мир кружился, как незакрепленная нефтяная платформа. Кирилл пошатнулся, попав в особо сильную волну, но все-таки попал задницей на стул, схватил стоящую на столе бутылку и хлебнул было из горлышка, но Джамалудин отобрал у него бутылку и тоже хряснул ее о раковину.
– Дай выпить, – сказал Кирилл.
– Ты принял ислам, – ответил Джамалудин, – Аллах запретил пить.
Кирилл расхохотался.
– Знаешь, почему я принял ислам? – сказал Кирилл, – мне нравятся ваххабисты. Эти парни правы. Мы все прокляты. Завод, а? К черту завод. Разве заводом передаешь души? Разве душа – это природный газ, который можно разложит на метанол и аммиак? Нас всех надо убить. И построить здесь… черт его знает, неважно. Сначала нас надо зачистить.
Джамал покончил с бутылками и подошел к Кириллу. Он смотрел на распростертого на стуле русского, сверху вниз, и глаза его были как дырки в никуда.
– Ведь ты бы убил его, – сказал Кирилл, – ты бы убил моего сына. На моих глазах. На глазах Дианы. А он… он пошел туда ради тебя.
– Спрашиваться надо, – ответил Джамалудин.
– Когда чеченцы спрашивались, а?
Джамалудин молча кивнул, и неведомая, но могучая сила подхватила Кирилла за воротник и вытащила из кресла. Кирилл обернулся и увидел где-то над головой белокурую шевелюру Хагена. Джамалудин шагнул вбок, и Хаген повел Кирилла на улицу.
Кирилл сделал несколько шагов сам, но у порога колени его подогнулись, Хаген перетащил его через порог и поволок дальше, кулем. Джамалудин шел за ними.
На улице было сыро и ветрено, по морю гуляли стада белых барашков, и под узким мостиком, ведущим с причала, стоял черный «порше кайенн» с открытой дверцей.
– Палач, – снова сказал Кирилл, адресуясь не то к Джамалу, не то к белокурому эсэсовцу.
Ноги его, в мягких домашних тапочках, волоклись по холодной плитке. Далеко внизу, у «порше», полукругом стояли шестеро парней в камуфляжных штанах, заправленных в высокие шнурованные ботинки, и черных куртках с перекинутыми через плечо автоматами.
Джамалудин уже молча шагал вперед, туда, где за краем пирса взбесившийся ветер, как волк, гонял по морю белых барашков. Запах соли и водорослей ударил Кириллу в лицо.
– Убить меня хочешь? – сказал Кирилл, – за Ташова? Правильно. Убей. Это я его убил. Я послал его на смерть.
Хаген остановился и подхватил Кирилла под мышки, Джамалудин – под ноги.
Джамалудин уже молча шагал вперед, туда, где за краем пирса взбесившийся ветер, как волк, гонял по морю белых барашков. Запах соли и водорослей ударил Кириллу в лицо.
– Убить меня хочешь? – сказал Кирилл, – за Ташова? Правильно. Убей. Это я его убил. Я послал его на смерть.
Хаген остановился и подхватил Кирилла под мышки, Джамалудин – под ноги.
– Не-на-вижу, – по слогам сказал Кирилл.
Тело его взмыло в воздух, – и через секунду бизнесмен обрушился с высоты в полтора метра в белую пену весеннего Каспия. Температура воды составляла едва пять градусов.
Кирилл с воплем вынырнул, и тут же новая волна накрыла его с головой и чуть не шваркнула о бетонную сваю. Хмель вышибло из головы, как пробку из шампанского. Кирилл попытался уцепиться за обросший мидиями бетон, его пронесло мимо, потом поволокло назад, намокшая одежда мгновенно потащила его ко дну, правую ногу, как электрический разряд, свела судорога.
«Я тону», – мелькнуло в мозгу Кирилла. Ноги ткнулись в что-то твердое, песчаное, Кирилл оттолкнулся от дна и попытался вспыть, но вместо этого просто выпрямился над водой. Глубина моря у пирса едва составляла метр. Кирилл задрал голову и увидел в вышине черный силуэт Джамалудина.
Набежавшая волна потащила Кирилла вперед, его не то повело, не то поволокло, он замолотил по воде руками и тут же почувствовал под коленями острую гальку.
Через несколько секунд он выскочил на берег. Ветер прямой наводкой ударил в лицо, и по промокшей насквозь одежде, и Кирилл с громким воплем ломанулся в дом, мимо черного «порше» и безучастно стоящих автоматчиков. Джамалудин, по веранде, отправился за ним.
В спальне, на втором этаже, Кирилл остервенело дергал за ручку ванной. Ручка не подавалась. Зуб у Кирилла не попадал на зуб.
– Тебя ждет жена. И сын, – сказал ему Джамалудин. – Через десять минут мы едем за твоей семьей. У тебя пять минут на то, чтобы переодеться, и еще пять минут на молитву. Это поможет.
– Поможет? Это чему-то может помочь?
– Поможет, – заверил Джамалудин, – почему, ты думаешь, я молюсь?
Помолчал немного и добавил:
– Клянусь Аллахом, Кирилл, я добуду Булавди живым, и он проживет ровно столько, сколько нужно твоему мальчику. Я ему клетку поролоном обобью, чтобы он себе башку не разбил.
Кирилл всхлипнул и опустился на колени. С него текло ручьем.
– Я прошу Аллаха, – негромко заговорил Джамалудин, – только одного. Пусть он даст мне вырастить Амирхана. Пусть я доживу до того времени, когда Амирхану станет пятнадцать, а если меня убьют до этого, Кирилл, обещай мне, что ты ему будешь не меньше отец, чем своему мальчику.
Глава одиннадцатая Новый инвестор
После убийства Ташова зачистки продолжились с новой силой.
Внутренние войска вошли в село под названием Джарли, – и там вышло нехорошо, там БТР снес дом и при штурме шальная пуля убила девочку, а на следующий день кто-то обстрелял из автомата блокпост, выставленный рядом с Джарли.
В Торби-кале на въезде Ростовский ОМОН остановил «ниву». Бог его знает, что в той «ниве» было, или взрывчатка, или оружие, или везли кого-то в багажнике, а только «нива» не захотела останавливаться, и в нее с перепугу стали стрелять. «Нива» огрызнулась длинной очередью, воткнулась в бетонный блок и загорелась, и чтобы не выглядеть идиотами, ОМОН доложил, что в карманах пассажиров «Нивы» обнаружены планы захвата аэропорта.
Какой-то пензенский мент подружился с девочкой и вечером подъехал с товарищем к ее дому: они договорились пойти втроем ресторан. В соседней квартире жил ваххабит. Увидев двух федералов, он решил, что пришли за ним, и стал палить; дом обложили тройным кольцом и принялись садить из танка.
Так получилось, что танк попал не только в этот дом, но и в соседний, и было как-то неудобно заявить, что из-за одного двадцатилетнего парня с автоматом устроили танковое сражение в центре города. Это как-то нехорошо говорило о боевом духе. Поэтому, чтобы поднять боевой дух, председатель правительства Христофор Мао заявил, что в доме был ликвидирован «так называемый эмир Торби-калы», который готовил захват школы в Новых Чиражах.
На следующий день на авиабазе в Бештое приземлились еще два транспортных самолета. Бойцов Краснодарского и Череповецкого ОМОНа посадили на БТРы и повезли по городам республики, где их планировали разместить в школах, чтобы охранять их от захвата.
Дорога от авиабазы шла вдоль горной речки, такой прозрачной, что даже с БТРов был виден каждый камешек на дне. Скалы вокруг были как отполированная сталь изнутри пушечного жерла. На пятом километре ложе ущелья сужалось до десяти метров, речка шла вровень с дорогой, и в немыслимой вышине черные оголовки утесов, казалось, приникли головами друг к другу.
В тот момент, когда головная машина поравнялась с Чертовой Пастью, под ней взорвался фугас. Через мгновение в замыкающий БТР всадили гранату из «Мухи».
Бой занял около шести минут. Все эти шесть минут снимали на видео, и вскоре по всей республике люди пересылали друг другу ролик с Булавди. Булавди плясал вокруг подбитого БТРа, а потом он схватил свисающий с машины труп за обгоревшую руку. Рука оторвалась, Булавди сунул ее прямо в глазок камеры и заорал:
– Джамал вас продал! Я вас спасу!
Прозрачная речка стала красной, и желтое пламя от пылающих БТРов плясало и складывалось в имя Аллаха.
Вся республика замерла. По республике ходили самые дикие слухи. Рассказывали, что это Джамалудин дал Булавди наколку насчет Чертовой Пасти. Рассказывали, что его сейчас снимут, а вице-премьером назначат Дауда. Еще рассказывали, что это Джамалудин дал федералам адрес дома в Торби-кале, где жил ваххабит, потому что у этого человека был влиятельный род, и он не хотел плодить кровников.
Эти слухи распространяли специальные люди, потому что со слухами у Мао было лучше, чем с делами.
* * *Дней через пять после боя у Чертовой Пасти к стальной трубе, перегораживавшей съезд на дорогу, ведущую к резиденции, подъехал старенький чистый «форд» с двигателем, переделанным ради экономии на газ, и водитель, приспустив стекло, сказал, что он едет к Джамалу.
– Ты кто? – спросил караульный.
Вместо ответа водитель вынул мобильный и набрал номер Джамалудина.
– Салам, – сказал водитель, – я приехал поговорить.
В трубке молчали несколько секунд.
– Ты где?
– У ворот. Скажи-ка, чтобы меня пропустили.
Водитель отдал трубку охраннику. Через минуту стальную трубу отогнали в сторону, и старенький «форд» медленно покатился по дороге к рыжему рогу горы, на котором пылало белым имя Аллаха.
Когда он подъехал к резиденции, его уже ждали. У закрытых ворот стоял Хаген, насвистывая сквозь зубы какую-то песенку, и когда водитель вылез из машины, оказалось, что он в тесных джинсах и облегающей футболке с короткими рукавами, под которой явно ничего нельзя было спрятать.
– Руки на ворота и не шевелись, – приказал Хаген.
Водитель подошел к воротам и стал там, как велел Хаген, раздвинув ноги и уперевшись в кружевное литье на створках белыми квадратными ладонями, а двое бойцов, выскочивших из ворот, отвели машину на стоянку и стали ее там обыскивать.
Когда, через пятнадцать минут, Хаген завел водителя внутрь резиденции, он повел его в столовую, и водитель увидел, что Джамалудин Кемиров сидит, один, за белоснежным столом, уставленным снедью, зеленью и бутылками с газировкой.
– Салам алейкум, Шамиль, – сказал Джамал, – ты давно не был у меня дома. Садись-ка, поешь.
Полная пожилая женщина внесла в столовую тарелку с дымящейся бараниной, и Джамалудин, приподнявшись, взял один из шампуров и счистил его на тарелку гостя. Другой шампур он взял себе.
Гость несколько секунд смотрел на тарелку, потом отодвинул ее в сторону и сказал:
– Когда ты ездишь на химзавод, ты сворачиваешь у поста на Дадаева. Там в куче мусора лежит ведро со взрывчаткой. Оно лежит уже второй день, и вчера, когда ты ехал, подрывник нажал на кнопку. Только прошла гроза, и все отсырело. А так бы тебя вчера взорвали.
– А кто нажимал на кнопку? – поинтересовался Джамалудин.
– Я.
Хаген, стоявший за спиной гостя, усмехнулся, а Джамалудин сказал:
– А что передумал?
– Три часа назад федералы арестовали Махам-Салиха. Он сейчас на базе в Бештое. Я прошу тебя: вытащи его оттуда.
Джамалудин Кемиров молча рассматривал своего гостя. Это был мужчина лет тридцати пяти, невысокий и очень крепкий, с квадратными ладонями, поросшими выше запястий черным жестким волосом, с мощными складками на бритом затылке. Голова его формой напоминала крупную картофелину, под густыми бровями прятались жесткие отчаянные глаза.
– Если бы Салих хотел, чтобы его кто-то откуда-то вытащил, ему не надо было снимать маску, когда он всадил пулю в этого вашего полпреда, – медленно сказал Джамал.
– Они не знают, кого поймали. Он ехал в автобусе, и на блокпосту водитель не заплатил за проезд. Они начали вытаскивать из автобуса людей, и у кого были деньги, забирали деньги, а у кого денег не было, они забрали людей.