– «Аэропорт! Я рейс 4412 из Риги. Прошу посадки».
– Пожалуйста, – сказала Зоя Сергеевна.
– «Не понял. Повторите».
– Садитесь, садитесь…
– «Дайте координаты».
– Не могу. Я здесь случайно, – сказала она.
– «Вечно в этом аэропорту что-нибудь не так! Сажусь визуально!» – сказал голос пилота.
– Счастливо! – улыбнулась Зоя Сергеевна.
Афанасьев выглянул из комнаты отдыха.
– С кем вы там разговариваете? – спросил он.
– Кажется, с самолетом.
– С каким?
– Из Риги.
– Ну?
– Садится он, – смутилась Зоя Сергеевна.
– Как садится?! – Афанасьев бросился к микрофону. – Рейс 4412! Посадку запрещаю! Как поняли?
– «Поздно! Снижаюсь!» – ответил пилот.
Афанасьев в панике выбежал из зала.
Диспетчер Леша и стюардесса Надя шли, прогуливаясь, по заснеженному полю аэродрома, как вдруг мимо них промчалась машина руководителя полетов. Афанасьев сидел рядом с водителем и что-то говорил в микрофон с озабоченным видом.
– ЧП, что ли? – спросил Леша.
– Какое у нас ЧП? – возразила Надя. – Наверное, опять кто-то гуляет по полосе.
Они пошли молча, взявшись за руки.
– А не боишься? – спросила Надя.
– Не боюсь. Хочу принимать рейсы. Душа болит, стыдно… – сказал Леша.
– Все уже привыкли, – сказала она.
– А я нет. И не привыкну. Я диспетчер. Я должен принимать и выпускать самолеты. Летают же в Ленинграде, в Москве… А мы что – не можем?..
– Не хотим, – сказала она.
– А я хочу.
– Тогда мы совсем перестанем видеться, – сказала Надя. – Ты будешь сидеть за индикатором, а я буду летать, летать, летать…
– Ничего, Наденька, – успокоил он ее. – Я день и ночь работать готов, лишь бы что-нибудь изменилось.
– Только бы Лунев пришел… – вздохнула она.
– Лунев один ничего не сделает…
– А я ведь с Луневым летала…
– Когда?
– Это был его последний рейс перед Академией. Горючего нет, аэропорт закрыт, диспетчеры в шахматы играют… Тихий ужас! Как мы взлетели по расписанию – до сих пор не понимаю. Лунев сам регистрировал пассажиров.
– Ну, это-то ни к чему… – сказал Леша.
– Пассажиры ему ворох цветов преподнесли. Ты не представляешь, какими они вышли из самолета. Один человек много может.
– И я смогу. Вот увидишь, – упрямо сказал он.
– Афанасьев тебя уволит.
– Посмотрим!
Вдали раздался гул. Надя и Леша подняли головы и увидели реактивный лайнер, идущий на посадку. Он коснулся колесами полосы, побежал по ней, взметая снег… За самолетом мчалась машина Афанасьева.
В гуле двигателей утонуло радостное «ура!», которым Надя и Леша встретили приземление самолета.
Организация иркутского рейса всецело захватила Горохова. Он сидел перед микрофоном в своем кабинете, сняв форменную тужурку и закатав рукава рубашки. На столе стоял стакан с чаем. Светился экран телевизора, на котором был виден самолет иркутского рейса. Рядом копошились люди.
– Ты пойми, Демьяныч, это дело нашей чести, – убеждал Горохов микрофон. – Мы уже регистрацию провели. Сегодня иркутский рейс должен быть в воздухе!
– «Ой, сомнительно, Петр Герасимович», – отозвался динамик.
– Я же тебе керосин нашел! Ты его заправил?
– «Заправил».
– Так в чем же дело?
– «Неразгружен он. Надо разгрузить, а потом загрузить. Считай, сутки…»
– Почему сутки!? Откуда сутки? – волновался Горохов.
– «Из смены грузчиков вышел всего один. Да и тот…»
– Что? Уже?
– «Уже».
– Ну, я не знаю. Сам разгружай, но чтоб иркутский был готов. Я его провожу как ударный объект.
– «Понял», – уныло отозвался голос Ивана Демьяновича.
Горохов переключил селектор.
– Нина? Готовь транспарант.
– «Неужто полетим, Петр Герасимович?» – радостно отозвался женский голос.
– А ты думала… – покровительственно улыбнулся Горохов.
В кабинет робко вдвинулся Туркин с корзинкой, остановился у двери, вопросительно глядя на Горохова. Тот выключил микрофон, посмотрел строго на посетителя.
– Вы по какому вопросу?
– Кот… – жалобно вымолвил Туркин.
– Что – кот?
– Пропал кот.
– Ну, а я здесь при чем?! Вы меня от дела отрываете! Кот, понимаешь! – загремел Горохов.
– Это кот Василия Николаевича, – сказал Туркин.
– Панкратова? – Горохов понизил тон.
Туркин лишь слабо развел руками: кого же? Разве есть другие Василии Николаевичи?
Горохов молча пробарабанил пальцами по столу, обдумывая ситуацию. Лицо его стало сосредоточенным.
– Садитесь. Рассказывайте, – он указал на стул.
– Я референт Василия Николаевича. Туркин. – представился Туркин.
– Горохов, – Петр Герасимович через стол протянул Туркину руку.
– Сегодня из Иркутска прибыл кот. Василий Николаевич передал его с Эммой Павловной из Управления культуры. Я должен был встретить. Ну, и… кот потерялся. Пошел гулять и не вернулся…
– Как это – пошел гулять?
– Ваша дежурная его выпустила. Пожалела…
Горохов нажал кнопку селектора.
– Демин? Кто у тебя там на выходе с перрона?
– «Пирожкова».
– Дай ей дрозда, чтобы осторожнее обращалась с котами!
– «Понял».
Горохов выключил микрофон, задумался.
– Какой кот? – спросил он.
– Ангорский, дымчатый.
– Борис, зайди ко мне, – сказал Горохов, вновь щелкнув клавишей селектора.
– А сам Василий Николаевич когда вернется? – обратился он к Туркину.
– В среду…
Горохов что-то пометил в перекидном календаре. Вошел Чиненков.
– Слушаю вас, Петр Герасимович.
– Боря, пропал кот Панкратова. Вот тебе товарищ…
– Туркин, – подсказал референт.
– …Туркин, и чтобы кот был. Понял? Из-под земли достань!
– Слушаюсь…
Туркин и Чиненков обменялись рукопожатием и вышли из кабинета. Горохов нажал несколько клавиш сразу.
– Всем службам! Пропал кот ангорский, дымчатый. Разыскать и доставить в мой кабинет. Объявить по вокзалу. Срочно!
В диспетчерском зале вновь царили тишина и спокойствие. Миша и Саша играли в шахматы. Леша сидел у индикатора, подперев голову рукой.
По трансляции передали:
– «Граждане пассажиры! Внимание! Пропал кот ангорский, дымчатый. Нашедшего просят доставить животное в кабинет сменного заместителя начальника аэропорта. Повторяю: пропал кот…»
– Зин! Слышала! Кот пропал!
Леша убавил громкость.
– У-у… Стыдуха… – глухо протянул он.
– Умно придумано, – прокомментировал Саша. – Сейчас весь аэропорт будет искать кота. Глядишь, время и пролетит.
– Никакого кота нет, я уверен, – сказал Миша. – Отвлекающий маневр… Тебе шах.
– Что же делать? Делать-то что? – бормотал Леша.
– Не ной, – сказал Саша.
– «Аэропорт! Рейс 4765 из Архангельска просит посадки», – донеслось из динамика.
– Рейс 4765! Вас понял. Посадку запрещаю, – ответил Леша.
– «Вас понял. Следую на запасной аэродром».
– Мат! – сказал Миша, переставляя фигурку.
Они снова принялись расставлять партию. По трансляции передали:
– «Граждане пассажиры! Внимание!..»
– Сколько можно про кота?! – вскричал Леша.
– «Пассажиров, следующих рейсами до Иркутска, Харькова, Кишинева, Тбилиси, Мурманска, Хабаровска, прошедших и непрошедших регистрацию, просят собраться у выхода на перрон. Повторяю…»
Леша подскочил к динамику, прибавил громкость. Пока дикторша повторяла объявление, на лице Леши отразилась целая гамма чувств – от недоумения до восторга.
– Слышали?! – закричал он.
– Что они – обалдели? Зачем это? – пожал плечами Миша.
– Значит, выпускают рейсы! Зачем же еще!
– Наивный ты… – ласково проговорил Саша, поглядев на Лешу.
Тот бросился к индикатору, уселся в кресло, приготовился к работе.
Аэровокзал зашевелился. Подхватив свои чемоданы и тюки, пассажиры стекались к выходу на перрон. Там образовалась толпа. Люди волновались, привставали на цыпочки, стараясь разглядеть – что происходит у дверей.
У дверей с турникетом стояла дежурная Пирожкова, рядом с нею командир иркутского рейса, а сбоку – небольшой духовой оркестр. Командир что-то шепнул Пирожковой. Дежурная распахнула двери на перрон и открыла турникет. Оркестр заиграл марш «Все выше…».
– Прошу вас, товарищи! – громко объявила дежурная.
Толпа повалила к дверям.
Компания в ресторане, заслышав далекие звуки марша «Все выше, и выше, и выше», – насторожилась.
– Ребята, надо пойти. Кажется, вылетаем, – сказала Валентина.
– Нас не купишь, – помотал головой Аркадий.
– Валентина, а десерт? – проговорил саксофонист с трудом.
– При чем десерт! Пошли, я вам говорю! Не думала, что вы такие несознательные! А еще советские песни играете! Фу! – разгорячилась певица.
– Не улетят они. Даже с песнями, – сказал Аркадий.
– С такими, как вы, мы никогда никуда не улетим! Только о себе! Пошли! – кричала она.
– Пошли, – пожал плечами Аркадий, поднимаясь.
– Я столик подержу, – сказал саксофонист.
– Не улетят они. Даже с песнями, – сказал Аркадий.
– С такими, как вы, мы никогда никуда не улетим! Только о себе! Пошли! – кричала она.
– Пошли, – пожал плечами Аркадий, поднимаясь.
– Я столик подержу, – сказал саксофонист.
– Эх, ты! – Валентина резко поднялась, пошла к выходу. Администратор неохотно последовал за ней.
Саксофонист подозвал официанта.
– Кеша, что там происходит? Почему музыка?
– Митинг по случаю отправки иркутского рейса.
– Может, в самом деле отправят?
– Вряд ли, – сказал официант. – Праздничный обед для экипажа заказан. Вряд ли.
– Тогда принеси, голубчик, кофе…
Разукрашенный лентами самолет стоял на заснеженном поле. К его боку, к багажному отделению, таскали чемоданы грузчик и мужчина в аэрофлотовской шинели. Они спешили закончить погрузку багажа.
К самолету был приставлен трап. На нем, как на импровизированной трибуне, стояли Горохов, Афанасьев, командир корабля и представитель пассажиров. Висел транспарант: «Даешь иркутский рейс!» Перед трапом стояла большая толпа пассажиров с вещами. Сбоку разместился оркестр.
Музыканты доиграли марш, и Горохов открыл митинг.
– Товарищи! Сегодня коллектив нашего авиапредприятия в ознаменование своих обязательств отправляет рейс на Иркутск комфортабельный лайнер «ТУ-134». Митинг, посвященный этому знаменательному событию, считаю открытым!
Оркестр грянул туш.
Старик с молодым интеллигентом продолжали свой разговор в удобных креслах, повернутых к широким окнам аэровокзала, через которые прекрасно была видна картина митинга на летном поле.
– Что ни говорите, Максим Петрович, а неприятно чувствовать себя отщепенцем. Хочется быть там, – указал за окно молодой.
– Одно из двух, – отвечал старик. – Или здесь чувствовать себя отщепенцем, или там чувствовать себя дураком. Мы, Андрей Константинович, не хотим быть дураками, не так ли? Но поневоле превращаемся в отщепенцев. Думаете, мне это приятно?
– Я отнюдь не протестую против формы. Но ведь она должна быть наполнена содержанием. Если бы после митинга всех рассадили по самолетам и тут же отправили…
– Эк, чего захотели!
– И все же чертовски неприятно. Да и заметить могут, что нас нет, – молодой интеллигент заерзал в кресле. – Я, пожалуй, пойду, – сказал он после паузы.
– Как знаете, – пожал плечами старик.
Молодой поднялся и направился к выходу. Старик долго смотрел через окно, как бредет по аэродрому к митингующей толпе его фигурка с портфелем в руках.
– Слово предоставляется слесарю-наладчику завода игровых автоматов товарищу Середкину, – объявил с трапа Горохов.
Представитель пассажиров сделал шаг вперед.
– Когда отправят рейс на Кишинев? – дерзко выкрикнул из задних рядов молодой интеллигент.
– Вопросы потом, товарищи, – сказал Горохов.
– Наш завод игровых автоматов по итогам квартального плана занял второе место среди предприятий отрасли, – начал слесарь.
Грузчик и аэрофлотовец, поглядывая на толпу, запихивали в чрево самолета последние чемоданы.
Чиненков и Туркин в это самое время напряженно искали кота. Они брели в полутьме по подвалу аэровокзала среди переплетений труб с продранной теплоизоляцией и проводов. Под ногами что-то хлюпало. И тот, и другой были изрядно перепачканы и злы.
– Кис-кис-кис… – безнадежно бормотал Туркин осипшим голосом.
– Да прекратите вы! – прикрикнул на него Чиненков.
– А как же звать? – растерялся Туркин.
– Зовите по имени. У вас курить есть?
– Я не знаю, как его зовут. – Туркин пошарил по карманам.
Они закурили, уселись на какую-то трубу.
– Чертова работа, – пожаловался Чиненков. – Мой дуб мне покою не дает. Чуть что: «Боря.! Боря!» Старый дурак!
– Кто это? – испугался Туркин.
– Горохов… У тебя тоже старый пень? – неожиданно обратился он на «ты» к Туркину.
– Шестьдесят восемь, – осторожно сказал Туркин.
– А чего же он на пенсию не идет? Устал ведь, как пить дать, – зло говорил Туркин.. – Нет, держится за кресло!.. Представь: этот старый судак назначен начальником аэропорта.
– Кто? – опять спросил Туркин.
– Ну, Горохов же!.. Он уже взлета от посадки отличить не может. Ему только – давай, давай!.. Принцип реактивного действия не знает. Я серьезно… Не знает он, почему летают самолеты. Правда, они у нас не летают, больше на земле стоят… Тебя как зовут? – вдруг спросил он Туркина.
– Сережа.
– Скажи, Серега, разве ты в тысячу раз больше не знаешь, чем твой Панкратов? Кто ему речи пишет?
– Я, – потупился Туркин.
– А почему он их читает, а не ты? Задумывался когда-нибудь?
– Нет, – честно ответил Туркин.
– Потому что такие, как ты, не задумываются. Вот почему.
– А ты лучше, что ли? – обиделся Туркин.
Чиненков задумался, затягиваясь сигаретой.
– Мне ничего не надо, – оправдывался Туркин. – Только бы не дергали меня. Я такие речи писать могу. У меня стиль хороший. Пускай он их говорит, мне не жалко. У него голос, а у меня стиль. Я так считаю, что говорить должны те, у кого голос и внешность. А думать… те, у кого голова. Как считаешь?
– Потому мы здесь в подвале и сидим! Ищем твоего поганого кота! А они на трибунах стоят! – Чиненков со злостью отбросил сигарету, зашагал куда-то вдоль трубы.
Туркин рысцой последовал за ним.
– Я, если хочешь знать, еще хуже тебя! – не оборачиваясь, чеканил Чиненков. – Мне много нужно. Практически все!.. Я хочу своей очереди дождаться. А пока мне нужно задницы лизать… Котов, ядри их душу!..
Туркин пошел медленнее, стал отставать.
– Скажешь, я подонок? А я понятие имею! Я это все в гробу… – Чиненков оглянулся.
Туркина сзади не было.
– Серега, ты где?!
Чиненков дернулся назад, сделал шаг, другой… Туркин сидел на трубе, уткнув лицо в ладони. Он плакал.
– Ты чего, Сережа? Ну, чего ты?.. – растерялся Чиненков. – Да брось ты… Найдем мы твоего кота. Сейчас все будет…
Он помог Туркину подняться, повел его дальше, поддерживая за плечи.
– Давай, Сережа… Кис-кис-кис…
– Кис-кис-кис… – всхлипывая, повторял Туркин.
Пассажиры переминались на морозе, окутанные паром.
– Слово имеет руководитель полетов товарищ Афанасьев, – объявил Горохов.
Афанасьев сделал шаг вперед, откашлялся.
– Товарищи! Наш аэропорт имеет лучшие в стране показатели по безопасности полетов. Достигнуто это путем постоянного повышения профессионального мастерства при четком взаимодействии с работниками метеослужбы…
Леша оторвал взгляд от индикатора, оглянулся на играющих в шахматы приятелей.
– Вот что. Валите отсюда, – вдруг решительно сказал он.
– М-м? – промычал Саша, не отрываясь от доски.
– Давайте! Давайте! – Леша вскочил, принялся их выпихивать.
– Спокойствие! – промолвил Саша.
– Да объясни ты! – воскликнул Миша.
– Мешаете.
Игроки, поддерживая доску с расставленными фигурами за углы, послушно ретировались в комнату отдыха. Леша захлопнул за ними дверь, закрыл на ключ. Затем он решительно вернулся к пульту, вздохнул, как перед прыжком в глубину, и сел в кресло.
– Всем рейсам, следующим курсом 250! – объявил он в микрофон. – Внимание! Аэропорт открыт. Посадку разрешаю. Как поняли?
– «Рейс 4897 из Мурманска. Вас понял. Прошу посадки», – тут же отозвался голос из динамика.
– Даю координаты.
В двери диспетчерского зала забарабанили.
– Митинг, посвященный ударной отправке рейса 4714 на Иркутск, разрешите считать закрытым! – объявил Горохов. – Начинаем посадку!
Оркестр вновь заиграл туш. Первые пассажиры взошли по трапу, предъявляя билеты бортпроводнице. У тех и других были счастливые сияющие лица.
– А как с остальными рейсами? – выкрикнул молодой интеллигент.
– Вопрос решается, товарищи! – ответил сверху Горохов.
Вдруг над аэропортом раздался гул двигателей. Все подняли головы вверх. На посадку шел лайнер «ИЛ-86».
– Это еще что?.. – растерянно прошептал Афанасьев и, расталкивая поднимавшихся по трапу пассажиров, бросился к своей машине.
Он хлопнул дверцей, машина умчалась.
Горохов, насупившись, смотрел в сторону садящегося самолета.
Пассажиры с других рейсов, участвовавшие в митинге, нестройной толпой потянулись обратно к аэровокзалу.
Навстречу им по летному полю бежала дежурная Пирожкова, держа в руках листок бумаги, который колыхался на ветру.
Она подбежала к трапу.
– Петр Герасимович… – пролепетала она, тяжело дыша.
– Что случилось? – недовольно спросил Горохов, спускаясь.
– Вот… – она протянула листок.
– Погоди… – Горохов достал из кармана футляр с очками, водрузил очки на нос, принялся читать бумажку.
Он прочитал текст, тяжело вздохнул и, аккуратно сложив, спрятал во внутренний карман шинели. Засунув руки в карманы и не взглянув на Пирожкову, Горохов пошел прочь от самолета по летному полю.