Не зря он платит московским айтишникам и связистам! Его жена только что разговаривала со своей матерью. Семизначные координаты местонахождения Дуняхи он уже ввел в навигатор. Сорок минут хода.
Теперь бы еще знать, что ему с ней делать. Что делать с Пифом, Марат знал давно.
…Оставшись наедине с Дуняшей в бухте Радости — то есть реализовав наконец свою давнюю мечту, — Пиф тоже не знал, что делать дальше.
Дунька, поговорив с мамой по телефону, снова слегка загрустила — дома все оказалось в порядке, но маме без нее было тоскливо. Да и девушка по ней, конечно, скучала. Впрочем, вряд ли дело было только в этом.
Дуняша даже загорать не пошла. Легла в тенек раскидистого, широколистного куста и о чем-то крепко задумалась. Правда, на юге Филиппин даже в теньке не холодно, так что оставалась его любимая по-прежнему в своем столь привлекательном для Пифа желто-красном купальничке.
Смотрел на нее Пиф и диву давался — ну как можно быть такой красивой? Наверное, если разбирать подробно, то его Дунька окажется вовсе не эталоном. И талия не осиная, и ножки полненькие, и грудь не как в каталогах пластических хирургов. Но на него она действует словно известный порошок на наркомана.
По большому счету, ему вообще без разницы, какого размера у нее талия. Ему она вся пригожа, целиком, вне зависимости от геометрических параметров. Эх, обнять бы ее, прижаться к ней всем телом!
Вот только страшно.
Дуня ведь не маленькая, если б хотела — дала бы знак, хоть какой-то.
А так — страшно. Нарвешься на отказ, а еще хуже — на холодную покорность, которая вряд ли станет надежным фундаментом всей последующей длинной жизни.
Любой другой вариант Пифом не рассматривался: Дуняша была ему нужна именно на всю последующую длинную жизнь.
– Дунь, — тихо позвал он.
– Что, Пиф? — отозвалась она.
– Тебе хорошо здесь?
– Да, — после паузы ответила Дуняша.
«Это не страшно, что после паузы, — подумал Пиф. — Значит, не с бухты-барахты. Или все-таки страшно?»
– Дунь, а ты в курсе, что я тебя люблю? — спросил он.
– В курсе, — улыбнулась она.
– Выходи за меня замуж, — разом решившись, попросил Пиф.
Ответом было молчание.
– Не хочешь? — спросил он. Чего уж там, все равно надо идти до конца.
– Не знаю, — тихо ответила Дуняша. Потом, чуть помолчав: — Наверное, хочу.
Вот теперь жизнь в Пифа вернулась!
– Так это ж здорово! — просиял он. — Может, наверное уберем? А, Дунь?
– Это наверное не убрать, — задумчиво сказала она.
– Не понимаю. — Пиф действительно не понимал.
– Я же говорила тебе, — сказала Дуняша.
– О чем?
– О ребенке, — устало ответила она.
Пиф замолчал.
Он, конечно, все помнил, но время шло, а ничего не происходило. Хотя, наверное, происходило.
Он посмотрел на ее тело не как влюбленный, а как почти дипломированный медик. Чуть пышнее, чем раньше — Пиф списывал это на свежий воздух и вкусную еду, — чуть полнее красивая грудь, чуть мягче черты лица.
Пиф молчал и думал, думал, думал. Наконец с радостью убедился, что новость, может, и не самая желанная, но Дунька — по-прежнему самая желанная точно.
– Дунь, мы ведь это обсуждали, — сказал Пиф. — Будет наш ребенок. Даже усыновлять не надо.
– А ты уверен, что он тебе нужен? — привстала на локте и пристально уставилась на него Дуняша. — Я-то нужна, я знаю. А он?
– Он тоже нужен, не сомневайся, — сказал Пиф, опускаясь на колени перед Дуняшей.
Она попыталась еще что-то сказать, но губы уже были заняты поцелуем. Ох, как они поцеловались!
А потом Дуняша сама легла на спину, легко скинула бретельки лифчика и сняла плавки.
– А можно? — шепотом спросил Пиф. — Мы точно ему не повредим?
– Точно, — почему-то тоже шепотом ответила Дунька.
И вот теперь улыбнулась по-настоящему, своей улыбкой…
И ласково притянула обезумевшего от счастья Пифа к себе.
Едва приземлившись, точнее, приводнившись, Антонио услышал одиночный выстрел. Сразу напрягся.
Он думал, что история с врагами Пифа закончена. Или это исламисты? Маловероятно, они знают, что их здесь ожидает. Хотя ничего нельзя сказать наперед: такие беспокойные люди.
Вырулив к берегу, оставил самостреляного солдатика на попечение помощников и Имельды, а сам побежал на звук, не забыв прихватить из «Сессны» автомат. Туда же рвануло несколько жителей Сан-Хуана, тоже вооруженных.
Невооруженные, наоборот, под охраной оставшихся бойцов отходили на «заранее подготовленные позиции» — процесс был отлажен давно, хотя, к счастью, в последние годы почти не использовался.
Ни подкрадываться, ни атаковать врага не пришлось. Враг уже был почти поголовно уничтожен, не считая едва живого, истекающего кровью, бандита. Его даже перевязывать не стали — один допрос и так переживет.
Всю работу по обезвреживанию банды — а это и была хорошо вооруженная банда — провернул его родной племянник, Стефан. Хорошая работа, молодец. Стефан всегда был почтительным племянником и достойным христианином.
Пленный, как выяснилось, никаких языков не знал: ни английского, ни французского, ни немецкого. Ни тем более тагальского, на котором попытался с ним заговорить герой дня, Стефан.
Губернатор уже начал терять к нему интерес, как вдруг раненый откликнулся на слово «яхта». Оно звучит почти одинаково на большинстве европейских языков.
Да, кивнул бандит, пытаясь избежать адской боли, — один из прибежавших недвусмысленно показал ему, что сейчас прыгнет на раздробленные колени.
Впрочем, и так было понятно, что бандиты пришли на яхте. Не на подводной же лодке! Однако Стефан и теперь оказался смышленее остальных. Он насобирал разноцветные кусочки ткани, пластика и бумаги и тыкал сейчас в них своим толстым пальцем перед лицом несчастного. Какого цвета яхта? What color?
Надежд было немного — большинство яхт красят в белый цвет, хотя и разноцветные имеются.
Однако сразу понявший вопрос раненый твердо указал на… черный!
Антонио вскочил на ноги. Пленный больше был не нужен: черную лодку он видел утром, почти напротив Сан-Хуана, милях в двух от берега. А когда возвращался с военной базы, встретил ее вновь — теперь она уходила от Сан-Хуана, как раз в сторону базы, вдоль берега Нандао.
Догадка озарила как вспышка. Конечно, это не исламисты! Это люди из далекой России, по мнению Антонио, целиком заполненной снегами, медведями, нефтью, миллионерами и бандитами. Как же, наверное, там страшно жить!
А губернатор, стремглав несясь к самолету, уже набирал номер майора, командира базы.
– Немедленно в бухту Радости! — орал он в трубку. — Поднимай вертолеты, танки, линкоры — что хочешь! Только спаси ребят!
Майор был толковым офицером — бестолковые тут долго не живут. Задав пару вопросов, он не стал терять времени и, дав отбой, немедленно отдал необходимые приказы.
Уже садясь в кабину «Сессны», Антонио услышал еще один выстрел. Это его никак не взволновало. Просто допрос окончен. Все трудности для парня остались позади.
Да и заботило губернатора сейчас другое. Только бы успеть в эту чертову бухту! Только бы успеть!
Решив не терять времени на заправку — расстояния небольшие, — он включил мотор и, не особо выбирая направление, пошел на взлет.
…После случившегося счастья Пиф некоторое время лежал неподвижно.
Очнулся от прикосновения Дуниных пальцев. Она стояла над ним на коленях, обнаженной грудью почти касаясь его тела.
– Ты точно еще меня любишь? — встревоженно спрашивала она.
– А как может быть иначе? — поразился вопросу Пиф.
– Ну, когда парни долго хотят, а потом получают… — озвучила свои сомнения Дуняша.
Нет. Это определенно невозможно!
Она все-таки коснулась грудью груди Пифа. Он обнял ее и вновь, нежно, но уверенно перевернул на спину. Пожалуй, это был самый убедительный вариант ответа на ее вопрос…
Потом уже все было спокойнее.
Они, не одеваясь, пошли в глубь острова, на журчащий звук ручья. Кого здесь стесняться — на несколько километров вокруг ни одного человека.
Ручей оказался больше похож на крошечную речушку. Даже искупаться смогли в чистейшей, довольно прохладной воде: в одном месте было чуть поглубже, и, держась руками за нависающий корень дерева, получалось почти «плыть» против довольно заметного течения.
Потом ели красную сладкую ягоду. Названия так и не запомнили, но точно знали, что есть ее можно, — Имельда лично проводила им ликбез в ближайшем лесу. Ягода была не только сладкой, но и сочной. А собирать ее мог даже самый ленивый, так как росло это чудо гроздьями, почти как виноград. Может, это и есть виноград, только какой-нибудь дикий?
Потом разглядывали зверя. Маленький, с человечьим лицом, сидел на невысоком дереве, цепко держась за ствол тонкими пальчиками. Не боялся, не убегал, тоже с интересом рассматривал обнаженных людей.
Обезьяна или лемур? А водятся здесь лемуры? Черт, живут тут уже не первую неделю, а толком ничего про остров не знают. Вот ведь дураки!
Потом снова любили друг друга.
– Ты так быстро израсходуешься, — предостерегла друга Дуняша.
– Я займусь спортом, — пообещал Пиф. — С завтрашнего дня.
– Я решила школу танцев открыть, — сказала Дуня. — Поможешь?
– Конечно, — ответил Пиф.
Нельзя сказать, чтоб он очень любил танцы, но он очень любил, когда его Дунька была им довольна.
Потом вдруг сообразили, что так, голые, и ходят. Решили искупаться и одеться: Антонио мог прилететь за ними в любую минуту.
Когда вышли на берег, к вещам, сначала ничего не заметили. Лишь начав одеваться, услышали страшно знакомый голос.
– Ну, здравствуйте, товарищи!
Голос был действительно знакомый и страшный.
Когда Марат вышел из-за дерева, он был похож на зомби. Вроде молодой, сильный, а какой-то… неживой. Зато Озеров был вполне живой: выставил автомат, палец на спусковом крючке, не оставив Пифу ни малейшего шанса.
– Дуня, оденься! — приказал Кураев: ему не нравилось, что Иван краем глаза пялится на его жену. Пусть лучше следит за этой тварью, Пифом.
Дуняша молча оделась.
Пиф тоже натянул шорты. Странное дело, он не очень испугался. За Дуньку боялся — вдруг у бывшего мужа совсем крышак съедет от ревности. За себя — нет.
– Ну и как тебе было? — спросил Марат свою бывшую жену.
– Что было?
– Не придуривайся, — оборвал ее Кураев. — Вы что, голые в библиотеку ходили?
– Мне было хорошо. — Дуняша вдруг выпрямилась и с нескрываемым вызовом посмотрела на Марата.
Его лицо перекосилось.
– Ты пожалеешь об этом, — прошипел он, доставая пистолет.
– Ты что, совсем озверел? — Вот теперь Пиф испугался по-настоящему.
Он уже готов был броситься на Марата, но того удержал Озеров.
– Не надо, Марат Станиславович, — негромко сказал он. — Потом будете переживать.
– Переживать буду, — согласился Кураев-младший.
Теперь из него как будто выпустили воздух.
Не меньше минуты все молчали.
Потом Кураев вновь начал приходить в себя. И вновь на глазах набирался больной ярости.
– Я буду еще больше переживать, зная, что он ее…, — матом обозначил ненавистный процесс Марат.
– Мертвые этим не занимаются, — утешил шефа Озеров. — Если и грохнуть кого, то доктора. Ее не надо, в психушку потом попадете.
– Тебе бы действительно лечиться, Марат, — неосознанно вырвалось у Пифа.
Он вовсе не хотел обидеть или спровоцировать своего соперника — просто он даже в такой ситуации не перестал быть врачом. Тем не менее фраза отвлекла Марата от жены.
«И слава богу», — успел подумать Пиф.
– А ты что, смерти совсем не боишься? — болезненно ухмыльнулся Кураев.
Пиф задумался на секунду. И действительно не обнаружил в себе страха смерти. Может, потому что Марат явно был болен. А Пиф был доктор. Может, потому что здесь он был на своем острове, а Кураев с Озеровым, несмотря на все свои автоматы, были пришельцами.
– Не боюсь, — честно сказал Пиф.
– Давай проверим? — болезненно засмеялся Кураев и нажал на курок. Пуля, взвизгнув, зарылась в песке у ног Пифа. — Теперь страшно?
– Дурень ты, — грустно сказал Пиф. — Так ничего и не понял.
Пистолет снова выстрелил, а по правой ноге Светлова потекла кровь.
– Не-ет! — закричала Дуняша и выскочила перед Пифом, закрыв его собой.
– Так даже лучше, — ухмыльнулся Кураев. — Как в песне: «И одною пулей он убил обоих и бродил по берегу в тоске».
Марат перестал улыбаться и, невзирая на протесты Озерова, вновь поднял оружие.
– Стой же, придурок! — опершись на здоровую ногу и выходя из-за Дуняши, сказал Пиф.
– Что, наконец стало страшно? — улыбнулся Марат.
– Не вздумай в нее стрелять!
– А ты можешь мне помешать?
– В ней — твой ребенок.
Вот теперь наступила настоящая тишина.
– Он врет? — спросил Марат Дуняшу.
– Он врет, — подтвердила та.
– Я так и думал, — сказал Марат. Но видно было, что он так не думал.
– Марат Станиславович, отстрелите ему яйца — и поехали!
Иван был в курсе мечтаний своего босса. К тому же Озеров начал волноваться — не очень здорово быть в опасном деле на стороне сумасшедшего (а то, что Кураев-младший потихоньку теряет рассудок, понимали все участники драмы).
– Если мочить — то обоих, — сказал Марат.
– Тогда делай это быстро! — Озеров впервые в общении с боссом перешел на «ты». — Иначе замочат нас.
И в этот момент низко над берегом внезапно зависла и загрохотала винтом огромная черная туша «Апача». Оттуда недвусмысленно смотрела вниз сдвоенная тяжелая пулеметная установка, и по земле, поднятые воздушной струей, залетали ветки, трава и всякий мелкий сор.
– Отлично! — заорал Марат и поднял руку с пистолетом.
Однако выстрелить ему не дал все тот же наблюдательный Озеров, у которого — в результате его наблюдений — теперь явно менялись планы. Марат, конечно, отличался силой и тренированностью, но на стороне Ивана были внезапность и злость на сумасшедшего идиота, так все запутавшего и испортившего.
Через минуту все кончилось.
Солдаты, как муравьи, лезли со всех сторон: сверху, по канату, со второго, транспортного вертолета; снизу, с моря, из причаливших быстроходных надувных лодок; из лесу, уж неизвестно, как они там оказались.
Очень скоро прилетела и бело-синяя «Сессна» губернатора. Военфельдшер уже перевязывал ногу Пифа. А Пиф, в свою очередь, пытался успокоить Дуняшу, прижимая к своей груди.
Когда все угомонилось и солдаты ушли, на поляне остались главные действующие лица: Дуняша, Пиф, Марат, Озеров, губернатор, усатый майор.
– Больше никто из лесу не выйдет? — спросил по-английски Антонио майора.
– На яхте оставались двое, — ответил тот и красноречивым жестом показал, что эти двое уже ниоткуда и никогда не выйдут.
– Давайте и нас, — хрипло предложил крепко связанный Марат. Его глаза налились кровью.
– Я пытался вам помочь! — быстро сказал Озеров. — Я выбил у него пистолет!
– А еще ты предлагал отстрелить мне яйца, — мрачно улыбнулся Пиф.
– А что мне оставалось делать? — огрызнулся тот. — Он же взбесился!
– К рыбам? — спросил губернатора майор.
– А есть другие предложения? — раздраженным вопросом ответил Антонио.
Дуняша с ужасом посмотрела на Пифа. Светлов сглотнул слюну и сказал:
– Есть.
Все повернулись к нему. Даже Марат попытался извернуться в своих веревках.
– Они поедут домой, — спокойно сказал Пиф. — Марат будет лечиться. Ему наверняка станет легче. Потом женится и постарается жить как нормальные люди.
– А я не хочу, как нормальные, — взвился Кураев. — Я не хочу, чтобы ты трахал мою жену.
– Она не твоя жена, — все так же спокойно сказал Пиф. — Это была ошибка. Просто ошибка. Сейчас она исправлена. А ты будешь жить своей жизнью.
– Я думаю, ты не прав, — озабоченно сказал губернатор. — Их нельзя отпускать. Они придут снова.
– Не придут, — сказал Пиф.
– Ты не можешь знать точно. После тех троих, на Тысяче островов, мы тоже считали, что не придут. Не думаешь о себе — подумай о жене. Ей-то зачем рисковать?
– Они — больше — не — придут, — размеренно, как гвозди вбивая, сказал Пиф. — Пусть проваливают живыми. — И обратился к Ивану: — Ты согласен или тебя убить? — Нога все-таки сильно болела, отчего слова Светлова приобрели дополнительную убедительность.
– Согласен! — быстро ответил Иван. — Мы больше не вернемся, клянусь! Только отпустите.
Марат вдруг как-то затих, потом побледнел, зашатался и, если б не Пиф, рухнул бы на песок.
– Хорошо, будь по-твоему, — сказал губернатор. — Я тоже согласен.
– Они вдвоем сядут на свою вонючую яхту и свалят отсюда живыми, — сказал Пиф.
– Я же сказал, согласен, — слегка раздражился Антонио.
– И если они не доплывут до дома, — как будто не замечая его раздражения, продолжил Светлов, — я немедленно покину Нандао. С женой и бабушкой.
– Я и за шторма должен отвечать? — ворчливо спросил губернатор. — И за цунами?
– И за шторма, и за цунами, и за вертолеты с пулеметами, и за береговую охрану, — подтвердил свои условия Пиф.
Разруливали все не более получаса.
Марат получил три шприца седативных и психотропных препаратов, после которых остался на ногах, но понимать что-либо почти перестал. Иван согласился с жестким требованием: по прибытии доложить все в подробностях Кураеву-старшему, после чего тот должен обратиться к Балтеру за рекомендацией к хорошему психиатру. Майор обещал не давать официальный ход столь малозначительному эпизоду — с учетом истории солдатика-самострела, это было и в его интересах. А Антонио хоть и остался весьма недоволен раскладом, но внутренне принял решение условия договора не нарушать — он уже давно понял, что мягкий и добрый Пиф иногда может быть очень немягким. Хотя почти всегда остается добрым.