Они обменялись взглядами. Тот, скрытый за маской, внимательно всматривался в неприкрытое лицо Хьюза. Молчание длилось – позади смутно мелькали пары. Хьюз резко встал, и тогда тот бесшумно отступил, влился в непрерывное движение. Исчез.
Лейтенант сел. Сердце у него молотом билось в груди. Он почувствовал дрожание рук. «Я взволнован, – подумал он, – причина в вине». Он вытянул пальцы и внимательно на них посмотрел: они не дрожали. Хотел встать, но задержался еще на минуту. Теперь мелодия рвалась, звенела медными синкопами. Он старался найти взглядом мужчину во фраке, но все пары в полумраке были похожи. Странным был этот наклон головы. Как будто бы что-то напоминал. Все более нетерпеливо он изучал взглядом проходящих. Какая-то пара задержалась у входа в ложу, женщина в золотой шали, медленно кружась, мела землю тяжелыми складками шлейфа. Ее спутник – не он ли это был?
– Видишь? Посмотри, – шептала она. В прорезях черной маски блестели зрачки.
Хьюз отвернулся, хотел потушить лампу, но выключатель затерялся где-то в темном горельефе стены.
Опять этот высокий мужчина, нет, пожалуй, не он, потому что у него была другая партнерша. Нет, это кто-то другой, выше. Тот исчез в темноте. Хоровод танцующих в одном месте поредел. Далеко, у противоположной стены, в раме в форме золотой лиры сияло гладкое зеркало. Над ним сверкал букет стеклянных голубых роз. Из глубины черного стекла над консолью ложи выглянуло бледное как бумага его собственное лицо. Это продолжалось недолго, как предостережение. Голубой туман оседал в зале. Кроме танцующих, никто не приближался к ложе; ему казалось, что они смотрят на него с возрастающим удивлением. Хохочущие женщины, приближаясь, замолкали.
Он встал. «Надо потанцевать. Таким образом я выйду, дойти бы только до лестницы», – подумал он.
Он сделал шаг вперед и оказался в густой толпе. Не следуя за мелодией, он постоянно сталкивался с людьми. Толпа росла, завораживающе кружились огни.
– Посмотри, видишь? – сказал кто-то сзади. Он резко повернулся, задев какую-то женщину.
– Ну-ну, вы не в Англии, господин шотландец, – сказал кто-то хриплым мужским голосом.
Взбешенный, он двинулся вперед. Где же дверь? Он шел, все время толкаемый парами, и ему казалось, что длинный хоровод, медленно кружась, иронично движется за ним: из лилового мрака выглядывали уроды, головы обезьян и попугаев, черные маски со светящимися за прорезями острыми взглядами, указывая на него глазами. Неожиданно он рванулся, вышел на пятачок свободного пространства и отступил так же резко: он увидел самого себя в глубине высокого зеркала, с лицом, обнаженным вертикальным светом до самых мелких морщинок. Он порывисто оперся спиной о зеркало. К нему приближался, медленно кружась, мужчина, тот самый – неужели это Мебиус? Они двигались возле него так близко, что он почувствовал тяжелый запах духов женщины. Выполняя длинное па, мужчина повернул к нему закрытое маской лицо. Наклонился к девушке, укутанной в длинные темные ленты, и что-то прошептал. Не сказал ли он «Хьюз»?
Лейтенант с трудом сдержал крик «неправда», который чуть не вырвался у него, и когда тот отступил извилистым путем среди танцующих, двинулся за ним.
«Я должен его опередить», – подумал он. Тот где-то пропал. Хьюз почти бежал, резко толкая танцующих, его тоже толкали. Он сильно споткнулся, кто-то громко рассмеялся. Запыхавшийся, он уже был недалеко от двери второго зала. Еще несколько шагов, и вдруг музыка смолкла. Сверху ударил яркий белый свет. Раздалось несколько слабых хлопков, и воцарилась тишина. Толпа постепенно распалась на пары, сиявшие всеми цветами радуги, оставив его одного на свободной зеркальной поверхности паркета. Он стоял как голый в середине большого круга окружающих его масок и с отчаянием осматривался. «Они ведь не могут знать», – подумал он.
Стоящие подвинулись, кто-то протискивался сквозь толпу – это был советник фон Гогенштейн, без маски, во фраке, а на белой груди у него посверкивали, играли огоньками бриллианты орденов. За ним шли трое мужчин: двое в мундирах, а третьим был черный в маске.
– Прошу внимания, – торжественно начал старик, выходя из круга присутствующих, – представляю вам…
– Прочь, немецкая свинья! – крикнул лейтенант, поднося ко рту сжатую ладонь. – Да, это я, я, но меня вы уже не возьмете.
Он изо всех сил стиснул зубы, и последнее, что он услышал, был еле слышный треск лопающейся стеклянной оболочки.
Перевод Язневича В.И.
День Д[110]
В кабинах связи флагманского линкора горели все лампы. Свет падал сверху, оставляя тени на выпуклых головках заклепок. Одна стена была завешена картой Канала, в синеву которого, как коричневый гриб, вдавался полуостров Шербур. Офицеры сидели за узкими пультами аппаратов Хьюза и с наушниками на голове принимали информацию. Клавиши щелкали, белые стрелки метались по матовому стеклу, вращающиеся барабаны направляли бумажные ленты под латунные дыроколы, которые вырезали на них сложную систему отверстий. Телетайпы заполняли четко разлинованные голубые листы бумаги, которые получал лишь лейтенант Баргей. В коротких перерывах он поднимал голову, бессмысленно хлопая глазами. Миэр резко отодвинул наушники, потер припухшие уши и посмотрел на часы.
– Бал только начинается, сейчас три сорок…
– Сколько штук ведешь?
– Семьдесят, в том числе два монитора[111].
Снова синкопами рваных звуков запели наушники. Молодой сержант, жующий резинку, скривился, расстегнул два крючка на воротнике и в пустой квадратик целлофана, наложенного на огромный лист скоросшивателя, вписал: «167-й полк морской пехоты, 3-я рота».
На востоке рыжели месторождения железных туч. В предрассветном небе, как обрывки белого меха, застыли ледяные облака. Волнение черных вод разрывало клубы тумана на свободно раскиданные завесы, между которыми сновали корабли.
Над муравейником низких десантных лодок возвышались мрачные корпуса морских гигантов, вздымающих носами высокие волны. Плоские беструбные теплоходы, веретенообразные амфибии, стальные скорлупки с малокалиберными орудиями, катера на авиационных двигателях рисовали на воде частую сетку белых пенных следов. В центре всей группы горизонтальный бег пенистых волн разрезал монитор; его покрытые ракушками бронированные борта мягко выныривали из воды.
Сквозь шум и тарахтение турбин прорвались отдельные жужжащие звуки. Из-за туч начали показываться звенья самолетов, сквозь пушистые клубы пара они двигались на юг. Органный вой моторов, подкрепленный ритмичным грохотом «либерейторов»[112], четко рассекали «лайтнинги»[113], большими сияющими стрекозами опускающиеся к воде. Высоко на разных уровнях лазури появлялись белые полосы: это были следы невидимых самолетов, которые обозначали свой путь водяным паром, превращенным морозом в стеклянную дорожку из ледяных иголок. Машины, ведущие на буксире длинные составы планеров, шли в трех ярусах. «Спитфайры»[114] вылетали из-за пузатых туч, словно плоские широкие ножи, брошенные рукой жонглера. Переваливаясь на крыло, они разрезали туман и разлетались во все стороны, разрывая металлическую нить полета. От огней востока до лиловых теней запада небо дрожало от алюминиевых искр. Хоральный грохот взрывов накрывал пространство.
Лейтенант Феирфакс, стоявший на палубе, смотрел вверх. Глубина горизонта, разлинованная строем планеров, вычерчивающих сетки пространственной перспективы, тянулась до самого слияния воды и воздуха. Все новые стальные стаи гудели и уходили в полумрак скрывшегося за туманом побережья.
Вдруг отдельные звуки, перемежаемые моментами тишины, слились в оглушительный грохот. Высокая дробь материковой противовоздушной артиллерии, глухой голос тяжелейших крепостных орудий, пение фугасных бомб, дрожащий ритм ручных и танковых пулеметов слились в бурю стихий. Языки пламени вырывались из дул, оборачиваясь над головами пунктиром трасс и басом артиллерийских взрывов.
Осколки начали бить по воде металлическим дождем. Высоко висящие штурмовики неожиданно становились на крыло и, вертикально падая, высверливали в воздухе желоба, наполненные дьявольским визгом. Феирфакс посмотрел на черный циферблат часов и сбежал по трапу.
В узком коридоре столпились его люди, над головами мигали желтые пузыри ламп, отражающиеся в уменьшенном виде на выпуклостях шлемов. Канонада доходила сюда, словно голос бури, в который сливались один за другим грохотавшие бортовые залпы ближайшего монитора. Были слышны даже стоны бронированных башен, придавливаемых страшной силой отдачи к поддающемуся корпусу.
– Ребята, уже началось, – сказал лейтенант, не узнавая своих людей – в стандартных сферических шлемах все выглядели на одно лицо. – Через четыре минуты они высаживаются. Мы пойдем во второй линии, приготовьтесь.
По двойной шеренге пробежала волна дрожи. Раздался лязг поднимаемого оружия. Глубокие тени от вертикальных огней ложились на лица.
Поднявшись по трапу, лейтенант едва успел высунуть голову на уровень палубы, когда воздушная волна едва не сбила его с ног.
Монитор приблизился к ним, как черная, выросшая из темноты скала. Его вертикальная, нависающая над головой стена застыла в нескольких метрах, а над ней, как трехпалая рука, торчали дула орудий сорокового калибра.
Но их судно уже набирало ход, отдаляясь от опасного соседа. Берег, как гигантский, плашмя брошенный серп, на который накатывались длинные гребни волн, бежал навстречу. Поднимались фонтаны взрывов, по воде расходились круги клочковатой грязной пены.
Феирфакс обернулся, встретился взглядом с Хеджином.
– Пора! – закричал он, бегом двигаясь вперед.
Железо громыхало под тяжелыми шагами моряков. Одновременно корабль споткнулся о волну, зацепился носом за невидимое дно и, оседая, тяжело зарылся в песок, и только корма его, подталкиваемая сзади работающим винтом, отчаянно рыскала вправо и влево. Загрохотали цепи, упала в воду сколоченная из досок аппарель. Люди с разбегу прыгали в воду, которая была тут по пояс, и, поднимая оружие, брели к берегу.
Черные ленты боеприпасов перекрещивались на спинах солдат с белыми полосами спасательных поясов. Фланги прикрывала дымовая завеса, но заградительный огонь прорывался сквозь нее, ослепляющими ядрами вгрызаясь в воду, рассыпаясь низко жужжащими осколками.
Лейтенант подтянул ремешок шлема и побежал. Он еще видел, как намного быстрее его плывет вперед высокий, как дом, нос корабля, пропахивая в песке глубокую колею, которую тотчас же заполняла вода, и открываются двойные ворота. Из нутра корабля выползали один за другим «шерманы»[115], тяжело падали в воду и начинали в ней виться, как зеленые черви. Отбрасывая назад целые груды песка и ила, они цепкими гусеницами мололи гравий и упорно ползли на сушу.
Первая цепь уже была не видна. После нее остались только тающие столбы черного дыма от зигзагом расставленных шашек и резкий запах тротила. Впереди вспыхнули зеленые огни, выпущенные из ракетницы. Феирфакс скрестил руки над головой, крикнул и побежал, подгоняя людей.
Однако тут же упал на песок, который брызнул, будто вспоротый прутом. Сбоку они попали в столь неожиданный фланговый автоматный огонь, что лейтенанту показалось невозможным малейшее продвижение. Тут же над головами пронеслись собственные самолеты, паля изо всех видов оружия. Пикирующие бомбардировщики стальными параболами пронзали небо, визжа и завывая на неимоверно высоких нотах, оставляя за собой вихри песка и бетонного крошева. Но сверху земля, покрытая изогнутыми конусообразными дюнами, казалась безобидной и безлюдной. Только при приближении на расстояние нескольких десятков метров высохшие деревянные сваи показывали свои блестящие железные горловины между ячейками маскировочных сетей. Фланговый огонь оборвался так же неожиданно, как и начался. Не видя никакого противника, лейтенант бежал пригибаясь. Рядом прошмыгивали саперы, сгибаясь под тяжестью огнеметов. Расставили бронебойные орудия. Впереди вновь появились зеленые ракеты, но значительно дальше. Наступление продолжалось.
Когда они шли, увязая во влажном песке, все новые волны танков обгоняли их, оставляя за собой запах отработанного топлива и двойные колеи, выдавленные гусеницами. Как серые гиппопотамы, шли танки, мелькая высоко расположенными ведущими шестернями, и, облепленные пехотой, карабкались на дюны.
Когда Феирфакс обернулся в последний раз, берег, все еще находившийся под обстрелом невидимых пулеметных гнезд, был полон людей. Из доставленных на буксирах машин сбрасывали железные понтоны, подцепляли их к тракторам и затапливали на небольших расстояниях. Сцепленные крюками, они выдвигались далеко в море, образуя помосты, тянущиеся на целые километры. Под ними шипели ацетиленовые горелки и стучали молотки, а сверху гремел марш пехотинцев и тарахтели первые колонны транспортных машин.
Эти квадратные, короткие машины становились за стенками из бронированных плит и мешками песка. А море все еще выбрасывало на берег лодки и суда, откидывались прямоугольные борта, катились орудия, противотанковые заграждения, мотоциклы, полевые радиостанции, разведывательные броневики, и весь этот поток вооружения направлялся по уже проложенным дорогам из профилированных стальных плит к соответствующим пунктам. Регулировщики движения встали на перекрестках, как только свист пуль несколько утих. Громкие, близкие взрывы говорили об отличной работе саперов, ползущих к бетонным цилиндрам немцев со связками специальных зарядов. Однако из глубины материка с певучим свистом прилетали снаряды, вздымая рыжие столбы песка.
Феирфакс, запыхавшийся и облепленный мокрым песком, добрался до первого бункера, уже помеченного их опознавательными знаками. Море еще шумело за спиной, но его уже нельзя было разглядеть. Земля вокруг бетонного купола была вытоптана, ступеньки облеплены кровью, везде валялись раздавленные гильзы, ремни, фляжки, связки длинных гранат… Лейтенант приказал своим людям временно собраться за небольшим обрывом и начал спускаться в бетонный колодец. Нога его неожиданно наступила во что-то мягкое, податливое: это был еще не убранный труп немца.
Пройдя мимо трупа с выпученными глазами, которые, казалось, светились в темноте, он оказался у входа.
В углу врач перевязывал тихо, но сочно ругавшегося матроса. Стол был освещен ручными фонариками, потому что подача тока была прервана. Феирфакс машинально отряхивал песок и гравий с мундира, пока не заметил майора Трейси.
– Вы здесь? Это хорошо, – сказал майор, толстый, розовый и спокойный. Головы офицеров склонились над картой, образуя плотное кольцо.
– Здесь, под Карентаном, засела часть первой американской парашютной дивизии. С двух сторон, – он окружил ее красным полукругом, – их теснит местный гарнизон. С севера им досаждает мобильный танковый полк, а здесь, – он набросал длинную узкую линию, которая соединяла выдвинутую позицию с берегом, – есть перешеек, который мы можем удерживать некоторое время. Оперативные немецкие резервы на марше. До вечера с ними более-менее справится Теддер, но вечером… – Он замолчал, откашлялся, переложил карандаш. – Дорога под многосторонним обстрелом. С моря – со стороны Сен-Маркуфа – и с материка – местные укрепления. В настоящее время мы будем поддерживать главный удар по этой линии, – он начертил голубую стрелу на Изиньи, – а третья рота морской пехоты поддержит американцев. Это будет мнимое перемещение главного удара. – Он поискал глазами Феирфакса. – Я прошу обращать внимание на оставленные в тылу точки сопротивления. Их надо хорошо размечать для четкого взаимодействия с авиацией. Были уже взаимные жалобы, – добавил он через минуту.
Феирфакс лихорадочно думал: «И значит, Сен-Маркуф не взят». Он знал, что это была ключевая позиция на скалистом прибрежном островке. Судьба парашютных войск, сражающихся без поддержки собственной артиллерии, оставляла желать лучшего.
– Эти шоссе под нашим контролем, пока, – продолжил майор. – Все машины, которые находятся в распоряжении, мы сейчас загрузим людьми. Как только удастся, подбросим подкрепление с материка – впрочем, авиация будет постоянно нас поддерживать. – Он замолчал и схватил трубку зазвонившего телефона.
Лейтенант осмотрелся. Тесный бункер был заполнен мундирами разных родов войск. Наружу выглядывали перископы, но часть их была разбита. Один, уцелевший, показал ему в оптическом круге покатые конусы песка, поросшие редкой травой. С фланга заходил на атаку одинокий «шерман», стреляющий на большое расстояние: дуло его было круто задрано вверх.
Неожиданно он почувствовал, что кто-то трогает его за одежду.
– Я еду с вами!
Он посмотрел, но не смог различить лица. Кто-то отступил от стола, и свет яркой полосой упал на темный мундир: на левом плече – круглый знак «War Correspondent»[116].
– Возьмете меня с собой, хорошо? Я еще сегодня должен быть под Карентаном.
– Но у вас должно быть свое подразделение, к которому вы прикомандированы, – отказался Феирфакс, думая: «Этого еще не хватало…»
Журналист вцепился в него.
– Это потерянная позиция, я должен там быть.
– Если потерянная, вы и так ничего не протелеграфируете, – злорадно усмехнулся Феирфакс.
Он был зол; ему казалось, что вокруг царит какой-то невероятный хаос.
Все вышли в коридор.
– Три эскадры на «В-135», на «В-136»! – кричал кто-то в телефон.
У входа восстановили стену из мешков. Территория за ними изредка обстреливалась по крутой траектории минами. Поблизости заревели дизельные двигатели и подъехали длинные грузовики, облепленные солдатами. Феирфакс сел в «виллис»[117] вместе с офицером авиации, который выполнял функции связного. Когда машина двинулась, резко разбрасывая песок, кто-то вскочил в последнюю минуту: это был корреспондент.