Когда я озвучил свои мысли, Юра рассмеялся и покровительственно похлопал меня по плечу.
– У тебя идеалистические представления о гимназиях, – отсмеявшись, сказал он. – Помню, и я, впервые посетив лицей, в котором проходила практику моя однокурсница, ожидал увидеть там нечто особенное, но первая же тройка семиклассников сбила меня с лестницы. Хорошо, хоть без переломов обошлось. А если серьезно, то Эмилия обожает стравливать подчиненных. Она считает, что это приносит в учительскую среду здоровый дух конкуренции и не дает им объединиться против администрации. Вдобавок Эмилия и Нина находятся в контрах, что не может сказаться на атмосфере. Вот ты знаешь, почему в России такой бардак?
– Много причин, – замялся я, озадаченный неожиданным вопросом.
– Да потому что на гербе нашем – двуглавый орел и головы смотрят в стороны! Герб – это сакральный знак, недаром в геральдике существует так много всяческих правил. И этот сакральный знак определяет все. У нас – та же самая ситуация. Эмилия смотрит вправо, Нина – влево. Или наоборот, это дела не меняет. Я вообще удивляюсь, как они не перегрызлись на стадии создания гимназии! И про учеников не забывай!
– А что с учениками?
– Это отдельная песня. Мне довелось побывать на практике в разных школах, среди которых встречались и откровенно маргинальные, но в любой из школ я находил общий язык с учениками. Здесь же я бы не смог «держать» класс. Да это двум третям педагогов не удается. Вот как начнутся занятия, пройдись по коридору во время урока, и все тебе станет ясно. В некоторых классах только на головах не ходят… А десятиклассники могут спокойно предложить учительнице заняться сексом…
– Да ну?!
– Не веришь – спроси хотя бы у Дитятковой. Ей в апреле подобное предложение было сделано прилюдно, на уроке. Один из главных дебилов встал и сказал: «I want to fuck you like an animal» (известная фраза из песни «Closer» американской рок-группы «Nine Inch – Nails», в переводе означающая: «Я хочу трахнуть тебя, как животное»). Ты уже познакомился с Дитятковой?
– Нет.
– Ну, она такая… Ее сразу хочется. Но это же не значит, что можно так поступать. Мне в школе тоже нравилась наша учительница географии, но я пытался оказывать ей знаки внимания тайно…
– А что было дальше? – перебил я. – После того, как…
– Что могло быть дальше? Дитяткова получила предупреждение от администрации.
– За что?
– За то, что одевается слишком вызывающе и не пользуется авторитетом у учеников.
– А тому, кто сказал, что-то было?
– Нет, сообщили родителям, так сказать – в порядке информации, но мер никаких не приняли. А какие вообще могут быть меры? Исключить? Так это, извините меня, означает денег лишиться. В старших классах месяц обучения стоит тридцать шесть тысяч, и это не считая дополнительных трат, которых меньше чем на десятку не набегает. Как Эмилия может позволить себе исключать учеников? Гимназия хоть и популярная, раскрученная, но свободные места есть всегда. Поэтому учеников вообще никак не наказывают – могут только попросить делать то и не делать этого. Могут родителям сообщить, только очень мягко и осторожно, чтобы не дай бог не обиделись. Например, если ученик начинает во время перемены по голубям из пневматики стрелять, да заодно охраннику в мягкое место пульку всадит, то это называется – «шалил на перемене». Ты это учти в своей работе!
– Учту, – пообещал я и решил прямо сегодня же навести справки у матери Касторкина.
Честно говоря, мне казалось, что Юра, желая произвести на меня впечатление, немного преувеличивает. Или даже – привирает. К тому же у меня был повод для встречи с Тамарой Ивановной – я до сих пор не поблагодарил ее за содействие в трудоустройстве как положено – с цветами, вином и конфетами.
– Ты будешь приходить снимать пробу, или тебе просто журнал на подпись отправлять? – спросил Юра, когда я собрался идти к себе.
– Буду приходить, конечно. – Начинать работу с откровенного пренебрежения должностными обязанностями мне не хотелось.
– Только учти, что проба у нас делается по правилам, – предупредил Юра. – Пробуешь по ложке от каждого блюда, а не ешь тарелками. Хотя с учетом того, что у нас готовится по три вида первого и второго, а салатов обычно не менее пяти, то, пробуя по ложке, можно наесться. Тебе, кстати, карточку выдали?
– Сразу по оформлении.
– Без карточки обедать нельзя – нечем отмечать. Если забыл – ходи голодный, отметить завтра два раза не получится. И от руки в систему ничего внести нельзя – только карточкой. Приложил – обед засчитался. У нас был один фрукт, математику преподавал, так тот знаешь что придумал? Вырезал кусок по размеру карточки из какого-то прозрачного материала, который импульс не проводит, и прикладывал карточку через него. Внешне все пристойно – отметился человек, а терминал карту не считал. И так месяца два, пока Эмилия не сообразила, что в столовой она его видит ежедневно, а по компу обеды не проходят. На следующий день он уже у нас не работал. Смешно было при его зарплате экономить полторы тысячи в месяц на обедах.
– Да и глупо, – добавил я, – коллектив небольшой, рано или поздно заметили бы.
– Людская наивность порой поражает…
Я вернулся к себе вовремя – не прошло и минуты, как ко мне пришел гость – невысокий, крепкого телосложения блондин с глазами пронзительный синевы.
– Денисевич! – отрекомендовался он. – Преподаватель айкидо.
– Коновалов! – представился я. – В миру – Сергей Юрьевич.
– Так мы тезки – я тоже Сергей, только Александрович!
Как и полагается, ладонь у преподавателя айкидо была твердой, словно камень.
– Я сегодня первый день как вышел. Узнал, что у нас новый врач, – пришел знакомиться.
Несколько минут ушло на традиционные расспросы – не надоело ли работать врачом, нравится ли в гимназии и как вообще жизнь. Затем Данисевич перешел к цели своего визита:
– Я работаю, можно сказать, сдельно – получаю пятнадцать процентов от того, что платят ученики. Поэтому, сами понимаете, чем больше учеников, тем мне лучше…
Это я понимал, а вот куда клонит Денисевич, не понимал совершенно.
– …У меня, кстати, тоже медицинское образование – семнадцатое медучилище знаете, на Милашенкова?
– Слышал о таком, – вежливо ответил я, не знакомый ни с одним из медицинских училищ.
– Я – фельдшер. Три года на «скорой» отпахал, а потом решил серьезно заняться айкидо. Поэтому к ученикам я подхожу не только со спортивных, но и с медицинских позиций. Нагружаю посильно, слежу, чтобы не надорвались, в общем – стараюсь, чтобы все было хорошо. Когда клиентам хорошо, то и мне хорошо, верно?
– Верно, – согласился я, все еще не догадываясь, чего от меня надо преподавателю айкидо.
– А у нас в гимназии система такая – в айкидо как в «боевую» секцию, прием идет только через врача…
Тайное мгновенно стало явным.
– … а ваша предшественница очень вредничала. То пролапс митрального клапана у кого-то выслушает, то опорно-двигательный аппарат ее не устроит, а одному так вообще – из-за зрения заниматься не разрешила. Ну зрение-то тут при чем? Вот я и прошу – отправляйте ко мне всех желающих. Я все равно их карточки читаю и прекрасно представляю, кого можно физически совершенствовать, а кого – духовно.
– А как вы совершенствуете духовно? – полюбопытствовал я.
– Знакомлю с философией айкидо. Концепция Пустоты, верность жизненному пути, учу отличать малое от великого, важное от неважного… Вы буддизмом или даосизмом увлекаетесь?
– Нет, как-то не пришлось.
– Плохо, – искренне огорчился Денисевич. – Тогда вы меня не поймете… Ну так что – мы договорились?
– Условно, – улыбнулся я. – С явным пороком сердца или, скажем, с выраженным сколиозом я на айкидо не направлю. Но сильно придираться к физическому состоянию не стану. Все по уму.
– Про пороки и речи нет, – просиял Денисевич. – Правильно вы сказали – все должно быть по уму. Кстати, если захотите – я еще со взрослыми занятия провожу. Индивидуально или в маленьких группах.
В восьмом классе я хотел заниматься карате. Посетил два занятия, впечатлений хватило на всю оставшуюся жизнь. Так же, как и понимания того, что боевые искусства – это не мое. Вот шахматы – другое дело. Хвастать не буду, но не всякий кандидат в мастера против меня выстоит – разделаю как бог черепаху…
Вечер я, как и намеревался, провел в гостях у Тамары Ивановны. Пил чай, закусывал домашним печеньем и задавал вопросы.
Оказалось, что Юра ничего не приукрасил.
– Я не придаю этому большого значения, – призналась Тамара Ивановна. – Просто наблюдаю со стороны и посмеиваюсь втихаря. Меня никто не трогает, знают, что чуть что – я уйду. Пенсии мне на жизнь вполне хватит, да и Димочка поможет, если понадобится…
Первое сентября
– Здравствуй, школа! – сказал я, проснувшись задолго до того, как зазвенел будильник.
Первое сентября
– Здравствуй, школа! – сказал я, проснувшись задолго до того, как зазвенел будильник.
Я слегка волновался, как-никак – новая работа. Введение в специальность закончилось – впереди суровые будни.
В голове почему-то завертелась несуществующая пластинка со «Школьным вальсом». Причем с середины:
Девочку, чей портфель я самоотверженно протаскал два года, забыть невозможно при всем желании – она чуть ли не каждый день ведет новости на одном из центральных каналов. Этим летом я встретил ее на ВВЦ, она там каталась на велосипеде. На меня даже не взглянула, и правильно – когда управляешь транспортным средством, пусть даже и без мотора, лучше смотреть на дорогу, а не по сторонам.
Иногда, коротая ненастный вечер за бокалом вина, я люблю помечтать о том, как бы у нас с ней могло сложиться, если бы я… Впрочем, пора бежать в школу, то есть – в гимназию. Не хватало еще опоздать на работу в такой торжественный день.
Не опоздал – пришел вовремя, переоделся и сел за свой стол. Картина маслом – «Добрый доктор ждет своих пациентов». На торжественное мероприятие во дворе школы я не пошел, так как по инструкции покидать свой кабинет должен был только по делу. Так что пришлось ограничиться наблюдением из окна.
Собственно, чего там наблюдать – дети и родители выстроились буквой «П», шеренга учителей замыкала «П» в каре, на трибуну, чередуясь, выходили дети и учителя. Дети говорили о том, как они хотят учиться (по мордашкам было видно, что все врали), а учителя признавались, как они счастливы, что начинается новый учебный год (некоторые врали очень даже искренне и убедительно). Ничего интересного, все как всегда.
– Наша сладкая парочка уже успела поцапаться, – сказала Таня.
– Что за сладкая парочка?
– Никишова и Мартыненко, две наши звезды. Они и так друг друга терпеть не могли, несмотря на то, что на деле делить им нечего – одна русский преподает, другая – математику с физикой, а в мае чуть ли не передрались за классное руководство в пятом «А».
Таня замолчала и снова уставилась в окно.
– Нельзя ли поподробней? – попросил я. С детства не терплю рассказов, оборванных на середине. Да и кто их любит?
– Ой, простите, Сергей Юрьевич, – смутилась Таня. – Когда дети переходят из начальной школы в старшую, у них меняется классный руководитель. Традиционно, кому какая буква досталась, тот ту и ведет. Выпустил одиннадцатый «А» – принимай пятый «А». Типа традиция такая, чтобы учителя себе классы не выбирали, а то начнется – «этот я не возьму, там одни придурки, дайте мне лучше другой». Всем же все равно не угодишь, а когда есть какая-то система, то никому не обидно. А в этом году Никишова, которой полагалось брать пятый «В», захотела взять пятый «А», потому что там учится сын большого чина из Генштаба. Сыну Светланы Семеновны шестнадцать лет – армия на носу, вот она и загорелась таким каналом обзавестись. Классный руководитель ребенка – это же не совсем чужой человек…
– Не чужой, – согласился я.
– Эмилия Леонардовна сначала не согласилась, но потом немного уступила. Сказала: «Договаривайтесь сами между собой». А Мартыненко уперлась и меняться не согласилась. Сказала, что нечего создавать прецедент и вообще обращаться к клиентам с личными просьбами неэтично.
– Тут она права.
– Эмилия Леонардовна, наверное, тоже так считала, но Никишова так ее умоляла, и потом она у нас одна из самых лучших и самых сознательных педагогов. Зимой, когда грипп народ валит, Светлана Семеновна замещает всех кого только может, пока сама не свалится. И еще она экскурсии берется водить, а многие наотрез отказываются.
– Почему?
– Ответственность большая. Одно дело, когда дети в школе, и совсем другое, когда они на воле. Мало ли чего… В общем, так и не удалось договориться. А сегодня утром в учительской Светлана Семеновна начала выступать, она это умеет, вроде бы ни к кому не обращается, но всем все ясно, Мартыненко ей ответила, и понеслось… Я мимо шла, слышала, как они друг на друга орали. Сейчас как сойдутся на первой перемене, так продолжат. Еще и к нам прибегут – давление мерить…
Тот, кто знает жизнь, ошибается редко. После второго урока явилась Никишова.
– Светлана Семеновна, – представилась она с порога. – Я, доктор, гипертоник, и чувствую, что мое давление не просто подскочило, а зашкаливает. Можно по-быстрому померить и таблетку дать, а то сейчас звонок будет?
Я померил давление, оказавшееся не таким уж и высоким (всего сто восемьдесят на сто, при норме сто пятьдесят – сто шестьдесят на девяносто). Таблетку капотена все же дал, но предупредил, что надо выпить половинку, чтобы давление резко не снизилось.
– Не упадет оно у меня, не беспокойтесь, – заверила Светлана Семеновна, отправляя таблетку под язык. – Пока по нашей школе ходят такие сволочи, как… некоторые, мое давление упасть не может…
Работа закипела – следом пришел первоклассник, у которого закружилась голова, за ним – семиклассник, упавший на перемене и ударившийся головой о стену (никаких признаков сотрясения головного мозга я у не нашел), потом – третьеклассница, которую тошнило… В начале первого я сходил на кухню и добросовестно снял пробу со всех блюд, в том числе и с морковных котлет, приготовленных на пару, которых до этого никогда не пробовал. Признаюсь честно – есть подобную дрянь можно только по долгу службы.
– Что поделать, – сказал Юра, заметив гримасу отвращения на моем лице. – Один из наших обедов – первое, второе, третье – должен быть полностью вегетарианским.
– Разве бывают дети-вегетарианцы? – удивился я.
– Еще сколько! – ответил удивлением на удивление Юра. – Неужели в практике не попадалось?
– Поверишь – ни одного. Вот объевшихся гамбургерами до колик в животе было сколько угодно.
– Когда я слышу слово «гамбургер», я хватаюсь за свой поварской нож! – пошутил Юра. – Если не наелся, то после половины второго приходи обедать. Раньше половины второго сотрудников кормить нельзя.
– Приду, – пообещал я.
– Я прослежу, чтобы остались морковные котлеты! – пообещал заботливый повар.
В коридоре меня перехватила Марина, по случаю праздника надевшая блузку с каким-то немыслимым количеством кружев.
– Вас срочно хочет видеть Эмилия Леонардовна, – выдохнула она, словно невзначай касаясь меня рукой. – Пойдемте же! Я звонила вам в кабинет…
– Я ходил снимать пробу.
– Хорошо, хорошо, пойдемте же! Эмилия Леонардовна не любит ждать!
За время работы в поликлинике у меня выработался стойкий рефлекс: срочный вызов к начальству – это не к добру. Или получишь по ушам за какие-нибудь грехи (бывает, что и за чужие), или получишь «в довесок» соседний (а то и не соседний) участок. Приятного ждать нечего.
Увеличить мою нагрузку в гимназии невозможно. Заменить заболевшего преподавателя биологии или химии я не могу. Значит – меня ждет «клизма». Только вот за что? Я же еще не успел ничего натворить. Не опаздывал, добросовестно осматривал всех, кто ко мне обращался, пробу на кухне снял вовремя и без напоминаний. Дети, которые у меня побывали, получили все необходимые рекомендации, в госпитализации никто не нуждался. Я машинально провел рукой по подбородку, проверяя, уж не забыл ли я побриться? Нет, все нормально, брился я утром. Что же могло случиться?
Директор встретила меня нелюбезно, чем подкрепила мои опасения.
– Одну минуту! – строго сказала она, не предложив мне ни проходить, ни садиться.
Что ж – пришлось топтаться на пороге. Идиотская ситуация, ненавижу.
– Сергей Юрьевич! – Металл и лед – больше ничего не было в голосе директора. – Вы сегодня осматривали Гарькина из седьмого «а»?
– Осматривал.
Гарькин – это семиклассник, упавший на перемене.
– Почему Гарькин не был госпитализирован?
У меня отлегло от сердца. Все ясно – кто-то из педагогов переврал информацию и «утяжелил» состояние мальчика.
– Видите ли, Эмилия Леонардовна, – набрав в грудь побольше воздуха, начал я, – ученик Гарькин был досконально осмотрен мною и с учетом обстоятельств падения…
– Сергей Юрьевич! – Металла в директорском голосе стало меньше, а льда прибавилось. – Я задала вам вопрос: «Почему Гарькин не был госпитализирован?» Потрудитесь отвечать по существу!
– Гарькин не был госпитализирован, потому что для госпитализации не было показаний.
– Кто так решил?
– Я.
– А вы можете дать гарантию, что у Гарькина не разовьются никакие осложнения?
– Могу, потому что нет первопричины, которая может вызвать осложнения. Если вы, Эмилия Леонардовна, имеете в виду сотрясение головного мозга.