Истощение не слишком способствовало моим попыткам убедить его. Но я не сдавалась. Я пробовала образумить, умолять, нудить, но все напрасно. Раньше я и не задумывалась, с помощью чего я могу повлиять в таком случае.
Теперь мои сны стали очень реалистичными — в первую очередь, это коснулось кошмаров, которые стали более яркими, пожалуй такими же яркими, как цвета на острове. Возможно всё это из-за того, что я просыпалась усталой независимо от того, как долго я спала.
Приблизительно спустя неделю или около того, как мы оказались на острове, я решил пробовать пойти на компромисс. Раньше это срабатывало.
Теперь я спала в синей комнате. Уборщики должны были появиться не раньше следующего дня, и поэтому белая комната была все ещё услана снегом из перьев. Синяя комната была меньше, поэтому и кровать была соответствующей пропорции. Стены были темных тонов, обшитые панелями из тика, и все было украшено роскошным синим шелком.
Я одевала кое-какие вещи из коллекции дамского белья Элис для того чтобы спать в них — и это было не столько откровенно по сравнению со крошечными бикини, которые она упаковала для меня, как только ей представилась такая возможность. Я задалась вопросом, было ли ей видение того, когда бы эти вещи могли мне понадобиться, а затем вздрогнула смущенная этой мыслью.
Я не спеша начала с невинного атласного белья цвета слоновой кости, волнуясь, что демонстрация большого количества моего не приведет к желаемому результату, но я готова была испробовать что угодно. Эдвард, казалось, не замечал ничего, как будто я носила те же самые крысиные старые свитера, которые я одевала дома.
Теперь синяки смотрелись куда лучше — уже пожелтевшие в некоторых местах, и постепенно исчезающие в других. Сегодня вечером я надела один из самых ужасающих нарядов, когда я приводила себя в порядок в облицованной панелями ванной. Это было черным, кружевным, и слишком смущающим, для того чтобы хотя бы взглянуть на это, даже тогда, когда это ещё не на мне. Я боялась взглянуть в зеркало прежде, чем я окажусь в спальне. Мне не хотелось себя нервировать.
Я с удовольствием наблюдала, как выпучились его глаза, но это длилось лишь секунду, пока он не совладал с собой.
— Что ты об этом думаешь? — спросила я, совершая пируэт так, чтобы он смог разглядеть всё.
Он прочистил горло.
— Ты прекрасна. Как и всегда.
— Спасибо, — сказала я немного недовольно.
Я слишком устала для того чтобы сопротивляться мягкой и удобной кровати. Он обвил меня руками и прижал меня к своей груди, но в этом не было ничего необычного — мне было слишком жарко спать без его прохладного тела рядом.
— Я заключу с тобой сделку, — сонно проговорила я.
— Я не буду заключать с тобой никаких сделок, — ответил он.
— Ты ведь не знаешь, что я хочу предложить.
— Не имеет значения.
Я вздохнула.
— Черт возьми. Я действительно хотела … ну да ладно…
Он закатил глаза.
Я захлопнула ловушку и позволила приманке остаться там. Я зевнула.
Понадобиться минута — не достаточно долго для того чтобы удивить меня.
— Ну, хорошо. Что же ты хочешь?
Я сцепила зубы на секунду, пытаясь удержать улыбку. Единственная причина, по которой он мог бы уступить — это возможность дать мне что-нибудь.
— Хорошо, я тут подумала …, я знаю, что Дартмас это всего лишь статья, иллюстрация к которой дана на обложке журнала, но честно, один семестр колледжа вероятно не убьет меня, — произнесла я, в точности повторяя его давнишние слова, когда он пытался убедить меня отложить превращение в вампира. — Держу пари, Чарли бы не на шутку взволновали слухи из Дартмаса. Безусловно, весьма странно будет, если я не буду отстаиваться от самых мозговитых. Пусть будет … восемнадцать, девятнадцать. В этом ведь нет большой разницы.
Он молчал достаточно долго. Потом, шепотом произнес:
— Ты можешь подождать. И остаться человеком.
Я молчала.
— Почему ты делаешь это со мной? — процедил он сквозь зубы внезапно сердито. — Разве не достаточно трудно безо всего этого? — Он схватился за кружева, рассыпавшихся по моему бедру. На мгновение, я решила, что он собирается разорвать их по шву. Но тут его рука ослабила хватку. — Не имеет значения. Я не буду заключать с тобой никаких сделок.
— Я хочу пойти в колледж.
— Нет, не хочешь. И нет ничего, из-за чего бы стоило рискнуть твоей жизнью вновь. Это причиняет тебе боль.
— Но я действительно хочу пойти. Ну, хорошо, дело не в колледже просто я хочу побыть человеком ещё немного дольше.
Он закрыл глаза и стал дышать через нос.
— Ты сводишь меня с ума, Белла. Разве мы не обсуждали эту причину миллион раз, и разве ты не просила сделать тебя вампиром без промедлений?
— Да, но … теперь у меня есть причина остаться человеком, которой у меня не было раньше.
— И что же это?
— Угадай, — сказала я, и отбросила от себя подушки, чтобы поцеловать его.
Он поцеловал в ответ, но не так что бы я могла подумать, что победа за мной. Больше это походила, на то, что он не хотел задеть моего самолюбия; он целиком и абсолютно себя контролировал. Потом мягко, он отстранил меня и стал укачивать, прижав к груди.
— Ты настолько человечна, Белла. Вся под властью гормонов, — он рассмеялся.
— Это многого стоит, Эдвард. Мне нравиться это во мне. Я не хочу отрекаться. Я не хочу ждать годы в обличии сумасшедшей новообращенной, чтобы толика этой человечности вернулась ко мне.
Я зевнула и он улыбнулся.
— Ты устала. Спи, любимая.
Он принялся напевать колыбельную, которую сочинил, когда мы только познакомились.
— Интересно, почему я так устала, — пробормотала я саркастически. — Может это часть твоего плана или что-нибудь в этом роде.
Он коротко рассмеялся и продолжил напевать.
— Чем больше я устаю, тем лучше я буду спать, ты так думаешь?
Песня прервалась.
— Ты спала как убитая, Белла. Ты и слова не произнесла когда спала, пока мы не вернулись сюда. Если бы не храп, я бы стал волноваться, что ты впала в кому.
Я проигнорировала шутку про храп; я не храплю.
— И не единого звука? Это просто сверхъестественно. Обычно мне сняться кошмары, стоит опуститься в постель. И ещё я кричу.
— Тебе снятся кошмары?
— Очень яркие. Они так сильно утомляют меня, — я зевнула, — и поэтому я не могу поверить, что молчала всю ночь.
— О чем они?
— О разном — но все они из-за цвета.
— Цвета?
— Всё здесь такое яркое и настоящее. Обычно, когда я сплю, я знаю, что это сон. С ними же я не знаю, что сплю. И от этого становиться ещё страшнее.
Он показался мне встревоженным, когда снова спросил:
— Что пугает тебя?
Я слегка задрожала.
— Больше всего… — я колебалась.
— Больше всего? — повторил он.
Я не могла понять почему, но я не хотел рассказывать ему о ребенке из сна, который все время повторялся; было что-то слишком личное в этом необычном кошмаре. И поэтому вместо того, чтобы описать ему полностью весь сон я сказала ему только об одной его части. И её было достаточно, чтобы испугать меня или кого-нибудь ещё.
— Волтури, — прошептала я.
Он крепче обнял меня.
— Они больше не станут тревожить нас. Ты скоро станешь бессмертной, и у них не будет никаких причин.
Я позволила ему успокоить себя, чувствуя себя немного виноватой, за то, что он не совсем правильно меня понял. Всё дело было вовсе не в этом. Я не испытывала страха за себя, я боялась за мальчика.
Он не был тем же самым мальчиком как в самом первом сне — ребенок-вампир с кроваво-красными глазами, который сидел на груде мертвых людей, которые были мне дороги. У того мальчика, которого я видела во сне четырежды на прошлой неделе, определенно был человеком; у него были румяные щечки, а его большие глаза были мягкого зеленого цвета. Но точно также как другой ребенок, он задрожал со страхом и отчаянием когда Волтури окружили нас.
В этом сне, как в новом, так и в старом, я просто должна была защитить этого незнакомого ребенка. И больше ничего. В то же самое время, я понимала, что мне не удастся это сделать.
Он увидел выражения опустошения на моем лице.
— Что я могу сделать, чтобы помочь тебе?
Я сбросила с себя это.
— Это ведь только сны, Эдвард.
— Ты хочешь, чтобы я пел? Я буду петь всю ночь, если это поможет укрыть тебя от дурных снов.
— Они не все такие плохие. Некоторые очень даже не плохи. Такие… красочные. Под водой, с рыбами и кораллами. Мне кажется, что это происходит на самом деле, будто это не сон. Возможно, дело в самом острове. Здесь действительно всё очень ярко.
— Ты хочешь вернуться домой?
— Нет. Пока нет. Разве мы не может остаться здесь ещё немного?
— Мы будем здесь столько, сколько ты хочешь, Белла, — заверил меня он.
— Они не все такие плохие. Некоторые очень даже не плохи. Такие… красочные. Под водой, с рыбами и кораллами. Мне кажется, что это происходит на самом деле, будто это не сон. Возможно, дело в самом острове. Здесь действительно всё очень ярко.
— Ты хочешь вернуться домой?
— Нет. Пока нет. Разве мы не может остаться здесь ещё немного?
— Мы будем здесь столько, сколько ты хочешь, Белла, — заверил меня он.
— Пока не начнется семестр? Раньше-то я не задумывалась об этом.
Он вздохнул. Возможно, он вновь стал напевать, но я заснула прежде, чем убедилась в этом.
Позже, когда я проснулась в темноте, я чувствовала потрясение. Сон был настолько реальным … столь ярким, столь ощутимым. … я чувствовала, что задыхаюсь, не понимая что и где я в этой темной комнате. Лишь только секунду назад, как мне казалось, я была под сверкающим солнцем.
— Белла? — прошептал Эдвард, его руки, обвитые вокруг меня, осторожно меня встряхнули. — С тобой всё хорошо, любимая?
— Ох, — я снова задыхалась. Всего лишь сон. Не реальность. К моему полнейшему удивлению, слезы, заполнившие мои глаза, без предупреждения заструились по лицу.
— Белла! — сказал он уже громче, не на шутку взволновавшись. — Что случилось?
Он вытер слезы с моих пылающих щек ледяными, жесткими пальцами.
— Это был всего лишь сон.
Я не могла сдержать рыданий, вырывающихся из моей груди. Эти глупые слезы вызвались беспокойством, но я никак не могла совладать с охватившим меня горем. Мне было так плохо из-за того, что сон так реален.
— Все хорошо, любимая, с тобой всё в порядке, я рядом. — Он укачивал меня вперед-назад, несколько быстро, для того чтобы успокоить. — Тебе приснилось что-то другое? Всё это только сон, только сон.
— Это не кошмар, — я тряхнула головой, вытирая глаза тыльной стороной ладони. — Это был хороший сон, — голос снова надломился.
— Тогда почему ты плачешь? — в изумлении спросил он.
— Потому что проснулась! — я застонала и, обвив руками его шею, прижалась к нему со всех сил и снова зарыдала.
Он коротко рассмеялся над моей логикой, но смех был смешан с беспокойством.
— Все в порядке, Белла. Дыши глубже.
— Это было настолько реально, — плакала я. — Я так хотела, чтобы это было на самом деле.
— Расскажи мне об этом, — потребовал он. — Может, станет легче.
— Мы были на берегу… — я затихла, отстранившись, чтобы взглянуть переполненными слезами глазами в его лицо встревоженного ангела, тусклое в этой темноте. Я с задумчивостью смотрела на него, поскольку беспричинное горе стало отступать.
— Ну и? — спросил он, наконец.
Я сморгнула слезы.
— О, Эдвард…
— Скажи мне, Белла, — умолял он, в его глазах читалось сильное беспокойство из-за боли в моем голосе.
Но я не могла. Вместо этого я крепче обняла его шею и лихорадочно прижалась губами к его губам. Это не было обыкновенной прихотью — это была острая, на грани боли потребность. Он ответил мгновенно, но быстро отстранился.
Он совладал со мной так осторожно, как только мог, заставленный врасплох, и, взяв за плечи, отодвинул подальше.
— Нет, Белла, — твердо произнес он, смотря на меня так, как будто бы волнуясь, что я сошла с ума.
Мои руки опустились, признав поражение и странные слезы в новом потоке стали заливать лицо, новое рыдание нарастало в груди. Он был прав, должно быть я действительно сошла с ума.
Он смотрел на меня непонимающе, в его глазах была мука.
— Простиии, — пробормотала я.
Но он подвинул меня к себе, крепко прижав к своей мраморной груди.
— Я не могу, Белла, я не могу! — в его стоне чувствовалась мука.
— Пожалуйста, — сказала я, и мой голос был приглушен его телом, — Пожалуйста, Эдвард.
Я не знала, что именно повлияло на него — мои слезы или дрожь в моем голосе, или же он был сражен внезапностью моего нападения, или же его желание в этот момент было столь же невыносимым как и мое. Не важно, почему именно, но он со стоном прижал свои губы к моим.
И мы начали там, где закончился мой сон.
Когда утром я проснулась, я старалась не двигаться и даже не дышать. Мне было страшно открывать глаза.
Я лежала на груди Эдварда, но его руки не обнимали меня. Плохой знак. Я боялась признать, что уже проснулась и увидеть его ярость независимо от того, на кого она будет направлена сегодня.
Очень осторожно я посмотрела сквозь свои ресницы. Его взгляд был направлен в темный потолок, а руки он сложил за головой. Я приподнялась на локоть так, чтобы можно было лучше разглядеть его лицо. На нем не было ничего, никаких эмоций.
— Много неприятностей на этот раз? — тихо спросила я.
— Куча, — сказал он, повернув голову и ухмыльнувшись мне.
Я облегченно выдохнула.
— Мне жаль, — сказала я. — Я не имею в виду … ну ладно, я точно не знаю, что произошло этой ночью, — я встряхнула головой, вспоминая о неожиданных слезах и сокрушившим меня горе.
— Ты так и не сказала мне, о чем был твой сон.
— Да, не сказала, но в каком-то роде я показала тебе, о чем он был, — я нервно рассмеялась.
— О, — произнес он. Его глаза расширились, и он моргнул. — Интересно.
— Это был очень хороший сон, — пробормотала я.
Он ничего на это не ответил, и поэтому, спустя несколько секунд, я спросила:
— Ты простишь меня?
— Я как раз думаю об этом.
Я села, решив осмотреть себя — по крайней мере, никаких перьев вроде бы не было. Поскольку я стала двигаться, меня охватило легкое головокружение. Я покачнулась и рухнула обратно на подушки.
— Что за … голова раскалывается.
Он обнял меня.
— Ты очень долго спала. Целых двенадцать часов.
— Двенадцать? — как странно.
Я позволила себе провести поверхностный осмотр, пока говорила, стараясь сделать это незаметно. Я выглядел неплохо. Синяки на моих руках были недельной давности, желтыми. Ради любопытства я потянулась. И опять же — все прекрасно. Даже лучше чем прекрасно.
— С вещами все в порядке?
Я смущенно кивнула.
— Подушки всё же выжили.
— К сожалению, я не могу сказать то же самое о твоей, хм… ночной рубашке. — Он показал на пол у ножки кровати, где несколько обрывков черного кружева были усыпаны сверху шелковых тряпок.
— Очень жаль, — сказала я. — Мне они нравились.
— Мне тоже.
— Случилось ли ещё что-то катастрофическое кроме этого? — робко спросила я.
— Я должен буду купить Эсме новую кроватную раму, — признался он, посмотрев через плечо. Я последовала за его пристальным взглядом и с ужасом увидела, что большие куски дерева, очевидно, были просто оторваны от левой стороны спинки кровати.
— Хм, — нахмурилась я. — И почему же я упустила этот момент?
— Наверное, ты становишься очень невнимательной, когда увлечена.
— Я была несколько поглощена этим, — согласилась я, сильно покраснев.
Он коснулся моей пылающей щеки и вздохнул.
— Я действительно хотел бы не делать этого.
Я уставился на его лицо в поисках, каких бы то ни было, признаков гнева или раскаяния, которых я боялась увидеть. Он пристально смотрел на меня в ответ, выражения его лица было спокойный и непроницаемым.
— Как ты себя чувствуешь?
Он засмеялся.
— Как? — требовательно повторила я.
— Ты выглядишь такой виноватой, будто бы совершила преступление.
— Я чувствую себя виноватой, — пробормотала я.
— Ну… ты совратила своего горящего от желания мужа. Не слишком серьезное правонарушение.
Он определенно издевался.
Мои щеки запылали сильнее.
— Слово «совратила» подразумевает определенное количество преднамеренности.
— Возможно это не совсем подходящее слово, — согласился он.
— Ты не сердишься?
Он печально улыбнулся.
— Я не сержусь.
— И почему же?
— Ладно… — он сделал паузу. — С одной стороны я не повредил тебя. На этот раз было легче управлять собой, направлять силу на что-то другое, — его глаза вновь стрельнули в сторону разрушенной спинки кровати. — Возможно, потому что в этот раз я лучше знал, чего ожидать.
Радостная улыбка расплылась на моем лице.
— Я же говорила тебе, что всё дело в практике.
Он закатил глаза.
Мой живот заурчал, и он рассмеялся.
— Время человеческого завтрака? — спросил он.
— Пожалуй, — сказал я, вскакивая из кровати. Я двигалась слишком быстро, и до того как равновесие восстановилось, меня закачало словно пьяную. Эдвард поймал меня прежде, чем я смогла врезаться в кухонный шкаф.
— Ты в порядке?
— Если и в моем новом обличье мне не достанется нормальное равновесие, я буду требовать возмещения ущерба.
Этим утром готовила я, и это снова были яйца, поскольку я была слишком голодна, чтобы сделать нечто более замысловатое. Спустя всего несколько минут, в нетерпении, я шлепнула их на тарелку.