Цены растут, как чужие дети: думаешь, что они еще в яслях, а они уже давно в тюрьме.
* * *Кто есть кто
Раньше поставь рядом прохвоста и порядочного человека – сразу видно было, где кто. Сейчас ни за что не отличишь. Иной раз очень хороший человек, но Господь такой рожей наградил – люди увидят, за кошельки хватаются.
У нас сосед – бухгалтер в детском саду, ему, пока вечером всех детей не разберут, запрещено из комнаты выходить – дети пугаются до икоты.
Недавно у них с женой мальчик родился – вылитый папа. Акушерка старенькая на руки его подняла, он возьми и улыбнись ей – она его выронила. Хорошо, рядом врач стоял, успел подхватить. Мальчик и врачу улыбнулся, но врач молодой, современный – ни в Бога, ни в черта не верит, – крепко держит его... одной рукой, другой крестится.
А мальчик такой ласковый получился, всем улыбается. Мама мечтает, говорит:
– Вырастет, станет диктором на телевидении.
Хорошо бы! Может, отвадит всех телевизор смотреть.
Ну а бывают люди, как в старину говорили: на лицо – яйцо, а внутри говнецо.
У нас сосед с другой стороны – красавец! Ему надо в кино играть героев, спасателей, министров, а у него пять судимостей. То есть министров еще может играть, а спасателей – вряд ли. Тысячу рублей дает кассирше, та у всех проверяет, у него нет, потому что лицо хорошее. А у него-то как раз все деньги фальшивые.
Где написано «Вход запрещен», он первый туда. Пропускают, документы не спрашивают– лицо приятное. Ну он и привык везде без спроса. Один раз сунулся, а это трансформаторная будка, и то его несильно ударило. Бухгалтер сунься – убило бы без разговоров!
Недавно мужчина один тонул, плавать не умел. Бухгалтер вытащил его, откачал, тот взглянул на спасителя – и опять в реку.
А бухгалтер очень хороший человек, но его любят только жена и собаки. Собаки хороших людей чуют. Не все, конечно, собаки, что зря врать-то. Которые маленькие все-таки пугаются его, а вот сторожевые, овчарки, волкодавы бухгалтера очень любят.
И сын, конечно, очень его любит. Они гулять выходят – глаз друг с друга не сводят. И не разговаривают почти, только смотрят друг на друга. Иногда сынок спросит:
– Почему, папочка, в окно я смотрю – много людей на улице, а выходим с тобой гулять – нет никого?
Ну, отец, чтобы отделаться, скажет ему какую-нибудь ерунду, вроде:
– Не бери в голову, главное – учись хорошо.
И они опять гуляют.
У женщин то же самое – внешность может обмануть. У одной, я ее знаю, тик просто: подмигивает и головой чуть дергает – получается, что как будто зовет с собой. А она, между прочим, учительница. От наших детей у нее и тик-то.
Она пока из дома до школы дойдет, скольким подмигнет. А мужчины сейчас очень слабенькие пошли в нравственном отношении. Ну и за ней прямо очередь какая-то вьется. И никто не хочет верить, что она заслуженная учительница Российской Федерации.
Трудно сейчас разобраться в людях. А раньше поставь рядом прохвоста и порядочного человека – сразу видно было, где кто.
* * *Болельщик
– Что с вами?
– Что?
– Умер кто-нибудь?
– Кто?
– Не знаю. Спрашиваю – вид у вас... с таким видом ходят по кладбищам.
– Наши проиграли в футбол.
– Да вы что?.. Ну надо же! Вот беда. А могли выиграть?
– Наши? Да никогда!
– Ну, как-нибудь там... случайно. Ветер в сторону соперника...
– Да хоть ураган. Ни разу по воротам не попали.
– А-а-а! То есть в лучшем случае могла быть ничья.
– Какая ничья? Шесть ноль проиграли.
– Ай-ай-ай! Ну, отчасти, наверное, не повезло?
– Повезло. Если бы не повезло, было бы десять ноль. Те промазали четыре раза.
– Значит, мы никак не могли выиграть?
– Никак. С трех метров мимо ворот.
– То есть ничего хорошего про игру наших сказать нельзя?
– Почему? Можно... Хорошо, что в свои ворота не попали, а то было бы пятнадцать ноль.
– Понятно. Надежда была только на чудо.
– Какое чудо?! Ладно по воротам, по мячу не попадали.
– Выходит, вы заранее знали, что наши проиграют?
– Конечно. Я даже счет угадал. Шесть ноль в их пользу.
– А что же вы плачете?
– Что, что... Обидно.
* * *Тост
– Не тяни время, говори тост.
– Значит, так... Весь вред на Руси от пьянства. За то, чтобы бросить пить!
– Молодец! Хорошо сказал. Молодец. В самую точку. Здорово! Суть сказал. «Бросить пить!» Молодец! Когда бросить?
– Сейчас.
– Молодец. Здорово. И уже только по праздникам?
– Нет. Ни в праздники, ни в будни.
– Молодец. Только ночью?
– И ночью не пить!
– Если не закусываешь?
– И если закусываешь, не пить!
– Погоди, сразу не сообразишь. И если закусываешь, не пить... На людях?
– И на людях, и в одиночку. Ни днем ни ночью. Совсем не пить!
– Правильно! Молодец! Только в отпуске.
– Нет.
– В больнице?
– Нет.
– За границей?
– Нет.
– Перед смертью?
– Нет.
– За границей ночью один перед смертью?
– Нет! Вообще не пить!
– И что тогда?
– И тогда заживем как люди!
– Мы?
– Да.
– Хороший тост. Ей-богу, хороший! Пьем стоя. Прошу всех встать! Грех не выпить. Грех! Будем здоровы!
– Будем!..
Дзын-н-нь.
Ненастоящая жизнь
Сосед, молодой парень, недавно опять кончил жизнь самоубийством... опять неудачно. Что-то не везет ему: то порох сырой, то бритва тупая. Наверное, на барахолках берет по дешевке. У него из хороших вещей два подсвечника и три книги – родители нажили.
Познакомился тут с одной девушкой. Она:
– Пойдем к тебе, просто посидим.
Он:
– Ко мне нельзя, у меня никого дома нет.
Скромный такой парень. Она:
– Ничего, что никого нет. Пойдем, а то холодно.
Пришли. Она вдруг:
– Ой, что-то жарко! – И давай раздеваться.
У парня, естественно, голова закружилась, он ударился виском обо что-то, пришел в себя– ни девушки, ни подсвечников. Девушка оказалась фальшивая. Он голову в плиту, газ включил. Утром проснулся свежий, бодрый – газ шел какой-то ненастоящий.
Ну, книги остались, он к букинистам, очень хорошие деньги взял. Возвращается домой – навстречу красавица! Одетая, но у него все равно голова закружилась. Короче, знакомятся, ловят частника и к нему. Приходят – красавица парик снимает, ресницы снимает, зубы вынимает. Говорит:
– Отвернись.
Уже отворачиваться-то не от чего, но он отвернулся. Через полчаса оборачивается – ни зубов, ни красавицы, вообще ничего в квартире.
Он тогда веревку берет, один конец на люстру, другой на шею. Веревка обрывается, люстра на голову ему, в потолке дыра, в дыре – сосед с монтировкой. Монтировка хорошая, настоящая.
Короче, сосед этот вызывает «скорую». Врач заходит. Самоубийца рыдает:
– Доктор, в чем дело? Почему всё кругом фальшивое?
Врач говорит:
– Какой я доктор, я диплом купил.
Сосед, который с монтировкой, говорит:
– Ну вас к черту, лучше я пойду водку пить.
И ушел водку пить. Потом выяснилось, что ацетон. Вскрытие показало. А парень взмолился:
– Доктор, дайте яду!
Тот дал, сказал:
– Яд мгновенный, до трех не успеешь сосчитать.
Принял он. Считают:
– Один, два, три!.. Четыре, пять...
Срок годности у яда кончился. Ненастоящий яд.
Доктор уехал спасать следующего больного, а парень решил утопиться. Выходит из квартиры, садится в лифт – там девушка какая-то. Они знакомятся. У девушки папа – профессор, мама – академик, из благополучной семьи, студентка третьего курса Рыбно-молочного института.
Она при деньгах, говорит:
– Приглашаю вас в ресторан.
Парень вместо реки попал в ресторан! Заказали там! Пьют, едят час, другой, третий. Она ему говорит шепотом:
– Извините, я сейчас.
Сумочку оставила и ушла. Его потом спрашивают:
– Кто такая?
Он:
– Наташа.
Ему:
– А по документам Иван Петрович Зверев, два дня как из заключения.
Жалко парня. В самом деле что-то у нас много всего фальшивого, ненастоящего. Но я верю, что это ненадолго, потому что так не должно быть. И вчера вижу – сосед выходит из подъезда с новой девушкой. Глаз не отводит. Не красавица, но что-то в ней такое есть необычное.
Ну и дай им бог! Значит, действительно жизнь налаживается... Где-то я эту девушку уже видел... Да! На вечере трансвеститов.
* * *Пособие (в помощь врачам-бессребреникам)
– Следующий.
– Здравствуйте, доктор.
– Фамилия?
– Сидоров. Что-то, знаете, доктор, в боку колет. Вот тут.
– Следующий. Сидоров!
– Я здесь, доктор.
– Ушел он, что ли?
– Я здесь.
– Где вы?
– Здесь, здесь. Стою перед вами.
– Почему я вас не вижу?
– Как не видите?! Совсем?
– Совсем.
– Вот же я, перед вами. Вы смо2трите на меня.
– Сидоров!
– Сидоров!
– Что?
– Хватит играть в прятки.
– Да вот же я.
– Вы что, боком стоите?
– Нет, лицом к вам.
– Голос слышу, а никого нет.
– Доктор, вы прямо на меня смотрите.
– А-а-а! Да, да, да. Что-то такое есть. Ну вы меня напугали.
– Это вы меня напугали – слышите, а не видите.
– Скажите что-нибудь, а то я что-то вижу, а ничего не слышу.
– (Кричит.) Я здесь, доктор!
– Куда он опять делся? Ну надо же! Десятый случай такой, и уже девять смертей.
– (Кричит.) Я здесь, доктор!
– А-а-а! Вот что-то такое, да, да, да. Вы перестаньте это – исчезать, появляться. Стойте на месте.
– Я стою. Что со мной, доктор?
– Рот откройте.
– А-а-а-а-а!
– Так. Завещание написали?
– Как завещание? А что со мной, доктор?
– Вот скажите, Сидоров. Говорят, что здоровье не купишь. Вы согласны?
– Я согласен.
– Хорошо, так и запишем. «Плохо схватывает чужую мысль». А что у вас с ногой?
– А что у меня с ногой?
– Зачем вы ее к лицу прижали?
– Это рука.
– Это у вас рука?! Вон оно что...
– Что? Что, доктор, «что»? Что «вон оно что»? Оно – это что, доктор?
– А вот говорят: здоровье не купишь...
– Вы уже спрашивали, доктор, наверное, забыли.
– Та-ак. Запишем: «Считает себя умнее других». А вот ответьте еще на такой вопрос. Говорят: здоровье не купишь...
– Я согласен!
– Та-ак. «Не понимает, о чем с ним говорят».
– Доктор, это вы про меня?
– «Часто переспрашивает». Ночами спите?
– Сплю.
– «Спит ночами». Вон оно что. Тогда последний вопрос. Вот говорят: здоровье не купишь...
– Я согласен.
– Та-ак. «Видимо, необратимые изменения в мозгу. Лечение бесполезно».
– Как бесполезно? Доктор, как бесполезно?
– А где он? Сидоров!
– Я здесь.
– Исчез опять. В таком случае я умываю руки. Сестра, позвоните в морг, вызовите машину, может, он вернется.
– Я здесь, доктор, мне плохо.
– А-а-а! Вот что-то такое, да, да, да... Есть здесь кто-нибудь?
– Есть, есть!
– Сидоров?
– Сидоров, Сидоров! Доктор, ради бога, что со мной?
– Положение ваше безнадежное, выхода практически нет. Единственное, что...
– Что?! Что, доктор, что?!
– Вот говорят: здоровье не купишь.
– Я согласен!
– Та-ак. «Порча. Сглаз. Хронический идиотизм».
– Я понял, доктор.
– Та-ак. «Временами проблески сознания».
– Я понял! Купишь. Вот, доктор, возьмите. Вот еще, больше нету.
– Та-ак. «Потеря памяти».
– Извините, доктор, вот еще. Всё! Честное слово.
– Откройте рот.
– А-а-а-а!
– Так вы здоровы! В боку колет?
– Нет, нет, все прошло.
– Вы где, Сидоров?
– Нигде! Везде, только не здесь.
* * *Театр
В гримерную, только что раскланявшись с публикой, входят трагик Орлов и комик Мухин.
Мухин смотрит на приятеля восхищенными глазами; восхищение таково, что в нем тонет даже зависть.
– Ну, Петр! Ну, ты махина! Такой успех!
– Обычный, – скромничает Орлов.
– Так достоверно сыграть! – восклицает Мухин. – Как будто ты всю жизнь был продавцом. Ей-богу, я в очереди стою, знаю, что на сцене, а на тебя взгляну, думаю: сейчас обвесит!
Орлов продолжает скромничать:
– Вжился в образ. Главное – вжиться. Было бы где подсмотреть. У меня шурин – продавец, две судимости; сосед – продавец, еще не вышел; сам каждый день по магазинам. Вот и весь секрет.
– Не-ет, – льстит Мухин. – А как же Отелло? До сих пор говорят о твоем Отелло. Я играл статую во дворце, а помню: ты близко подойдешь, у меня мурашки по коже, думаю: сейчас задушит. Женщины в первых рядах сидели, за шею держались.
– Ну, да, – вяло соглашается Орлов, – неплохой был спектаклишко. – Да то же самое – вжился. В доме напротив жил эфиоп, в школе у нас один парень... мать его родила после Фестиваля молодежи и студентов в Москве. Тетки родной муж – кочегар, не мылся никогда. Сам бывало... напьешься до чертей. Было где подсмотреть, зацепиться.
– Нет, нет, нет, – не соглашается Мухин, – тут не подсмотреть, тут Бог поцеловал. Вспомни «На дне» Горького. Сатин твой. Так сыграть! Из публики несли деньги, вещи, еду. Где ты мог подсмотреть самое дно жизни?
– Как где? – удивляется в свою очередь Орлов. – У меня зять – учитель, тесть – инженер, дядя – физик-теоретик. Дно же – ни украсть, ни унести.
Мухин машет рукой:
– Это в тебе скромность говорит. Вот ты святого играешь. Я не занят в спектакле, стою за кулисами. Я на тебя смотрю, Петя!.. Верь, не верь – я креститься устал. Публика тебе детей выносит, чтобы ты благословил. Забывают, что они не в храме, а в театре.
– Я тебе еще раз говорю, – бурчит Орлов, – всё можно сыграть и даже святого, если есть где подсмотреть. У меня двоюродный брат в ГИБДД.
– И что? – не понимает Мухин.
– А то! – Орлов почему-то переходит на шепот. – Не берет.
Мухин бледнеет:
– Святой.
– Ну и так по мелочам, – продолжает Орлов. – Сосед верит всему, что в рекламе, детский сад во дворе. Есть за что зацепиться. И хватит об этом.
Оба поворачиваются к зеркалам, начинают снимать грим, затем закуривают. Мухин с наслаждением затягивается дымом, говорит:
– Вроде главный пьесу новую взял для постановки. Не слыхал?
– Взял.
– Роли не распределял?
– Распределял.
– Мне есть?
– Есть.
– Серьезно?! Кого?
– Олигарха.
– Как же я его подсмотрю?
– Запишись на прием.
– Разве что так... А тебе что предложил?
– Пенсионера... Такой жизнерадостный, веселый человек, всем очень доволен, не знает только, кого благодарить.
– Представляю, как ты сыграешь!
– Я отказался.
– Почему?
– Почему?.. А ты не знаешь почему?! – Трагик наливается кровью. – А где подсмотреть? За что зацепиться? Как вжиться-то?!
Мухин смотрит на приятеля в оторопи, беззвучно шевелит губами, часто моргает.
* * *Дождались
Жизнь пошла!.. Все выгадывают – и чужие, и свои. За так никто ничего не сделает.
Хоть с женой у меня нормально. Да и то чего-то... Вечером вчера спать легли, только я... она говорит:
– Двести рублей.
У меня внутри всё так и оборвалось.
– Как?!
– Так. Деньги вперед.
Я говорю:
– С чего вдруг?.. Сколько лет бесплатно.
Она:
– Про бесплатно забудь, не та жизнь пошла. Сейчас за что ни возьмись, всё дорого, а вчера еще... резко подскочили цены на энергоносители.
Я говорю:
– Но мы же свои.
Она говорит:
– Где есть свои, там могут объявиться и чужие.
И я умылся. Думаю: «Вот они, рыночные отношения, – дождались».
Ночью она забылась и со сна рукой...
Тогда я в мертвой тишине мертвым голосом говорю:
– Триста сорок.
Мигом с нее сон слетел.
– Что – триста сорок?
– Долларов.
Она улыбается... как перед расстрелом.
– С чего вдруг доллары? – спрашивает. – Когда вещь-то рублевая.
– С того, – говорю, – и доллары, что рубль постоянно падает.
В общем, начали торговаться. Я говорю:
– Триста долларов.
Она:
– Пять рублей.
Я:
– Двести долларов.
Она:
– Пять рублей.
Сошлись под утро... где-то... на пяти рублях. А уже вставать пора.
Встал. Думаю: чего я на бартер-то не пошел? Видно, побоялся прогадать.
Не знаю, куда придем мы все, какие сегодня к вечеру будут цены. Если еще раз на энергоносители скакнут – вообще можно стать инвалидом.
* * *Этюды
Добрые новости (сценка на радио)
– Новости готовы?
– Да, готовы.
– С чего начинаются?
– «Вчера в одном из городов Крайнего Севера из-за нашего вечного разгильдяйства в общежитии комбината случился пожар. В сорокаградусный мороз десятки людей остались без крова, семь человек считаются пропавшими без вести».
– Опять чернуха!
– Другие новости еще хуже.
– Миллионы людей услышат утром эту новость – настроение у всех сразу ни к черту, станкостроение даст брак, пищевая промышленность – отраву. Новости должны рождать оптимизм.
– Может быть, так? «Подтверждается теория о глобальном потеплении климата на земле. Вчера в одном из крайних городов Крайнего Севера было необыкновенно тепло. Десятки людей выбежали на улицу в чем мать родила! Семеро пропали без вести».
– «Семеро пропали без вести» – нехорошо.
– «Семь человек до сих пор не хотят возвращаться домой».
– Ну вот, другое дело. А то уже совсем затюкали людей новостями.
Но в то же время...
Многие сейчас почему-то смотрят вокруг себя без оптимизма. Да, есть в нашей жизни безобразия, можно даже сказать: кругом одни безобразия. Но в то же время есть и хорошее.
Да, преступность, да, наркомания, да, проституция. Да, социально многие не защищены... мягко говоря. Грубо говоря, мрут многие. Да, экология плохая, везде зашкаливает, стрелки из приборов выскакивают наружу с порнографической наглостью.