Кстати, а где такой дядя мог бы хранить эти самые записки? В московской квартире? Не похоже. Он туда редко приезжал, а такая вещь, как дневник, должна быть всегда под рукой. А ну, как срочно что-то записать потребуется? Какую-нибудь гениальную мысль? Нет… В клубе тоже прятать неудобно. Во-первых, далеко; а во-вторых, слишком много посторонних. Хоть у Матвеева и был в клубе собственный кабинет, все равно рискованно. Значит, искать нужно в доме, именно здесь он их и хранил, – никак не иначе.
Если учесть все обстоятельства дела плюс то, что еще кто-то, кроме Грома, мог знать о бумагах и искать их, московская квартира, клуб и дача уже обысканы самым тщательным образом. Смирнов чувствовал, что Игорь Анатольевич прав, – знал кто-то о бумагах или нет, они не найдены. Так ему подсказывала интуиция. И поскольку больше никто ничего господину Смирнову подсказать не мог, он и принял свою догадку за исходное данное.
Славке все сильнее хотелось есть, и он проклинал свою непредусмотрительность. Кто ему мешал прихватить с собой пару бутербродов? Сейчас бы не мучился. Одно утешало, что не надо искать туалет. Тепло, никто не видит, и сколько угодно кустов вокруг.
Ему надоело торчать в зарослях, полных муравьев, и пялиться на дом Матвеева, во дворе которого все так же расхаживал милиционер, и все так же выли собаки. Больше ничего интересного не происходило. Не интересного, кстати, тоже. Просто жара, скука, муравьи и никаких, никаких изменений!
И вдруг, совсем рядом с сараем, за которым прятался господин Смирнов, раздался шорох. Славка насторожился. Кто бы это мог быть? Может, забежал поспать в тени какой-нибудь бродячий пес? Черт, только этого еще не хватало! Если он вздумает лаять, то два буля в вольере Матвеева поднимут такой шум, что мало не покажется. Впрочем, может, и нет. Смирнов вспомнил, как именно воспитывали собак в клубе Дениса Аркадьевича, и несколько успокоился. Псы не должны лаять просто так, без видимой угрозы их хозяину. Но где их хозяин? Его же нет, он убит…
Славка буквально остолбенел от поразившей его вдруг догадки. Черт побери, почему же собаки не лаяли, когда убивали Матвеева? И почему они оказались закрыты в вольере? Он всегда закрывал их вечером, или… Какой же толк держать таких псов, если они заперты? По логике вещей, они должны были бы бегать по территории вокруг дома, тем более, что забор не очень высокий. Значит, хозяин либо ждал кого-то, либо собаки так привыкли к гостю, что позволили себя закрыть.
– Все это надо как следует обдумать! – решил Смирнов, и в этот момент странный шорох повторился.
Славка затаил дыхание и прислушался. Из-за густых зарослей невозможно было рассмотреть, что происходит. Собака бы так шуметь не могла. Это было больше похоже на то, как человек пробирается сквозь кусты и высокий бурьян. Он уже совсем близко… Кто это мог бы быть? И что ему нужно? Может, у него та же цель, что и у Смирнова? Тогда придется проследить за ним, разузнать, кто такой. Это может оказаться полезным. Все-таки Славка не зря просидел в этом муравьином царстве целый день! Хоть что-то ему удастся узнать!
Человек, пробирающийся через кусты и заросли заброшенной дачи, приближался. Уже можно было различить его учащенное дыхание и приглушенные возгласы. Кажется, это женщина! Вот так сюрприз! Господин Смирнов чуть дальше отодвинулся за угол сарая, продолжая наблюдать. Это приключение начинало по-настоящему забавлять его! Еще и женщины! Черт! Этот Матвеев, по всему видать, был мужик не промах! А может быть…
Он не успел додумать последнюю мысль: совсем рядом из колючих зарослей малины вынырнула фигура женщины. Уже начало темнеть. Солнце садилось, и старый сад тонул в лиловых сумерках, – но все равно было видно, какая женщина красивая. Ее одежда не совсем подходила для таких загородных прогулок, а обувь тем более. Туфли на высоких каблуках ужасно мешали ей, волосы рассыпались, а платье не могло защитить от назойливых рыжих муравьев. Впрочем, муравьи на ночь возвращаются в свой муравейник. Или нет? Смирнов пожалел, что плохо изучал биологию, считал, что ему это точно не понадобится. В его работе могли пригодиться самые разнообразные сведения. Но теперь уже поздно жалеть о нерадивом отношении к учебе.
Женщину интересовало то же, что и Славку. Она пыталась найти удобную точку наблюдения за домом Матвеева. Что привело ее сюда? Любопытство? Или опасность? Или профессиональные обязанности, как его? Последнее сомнительно. Уж очень экипировка не подходящая. Даже мало-мальски обученный сотрудник не вырядился бы подобным образом, зная, что ему предстоит. Значит, женщина здесь по своей собственной инициативе.
Она пыталась рассмотреть, что происходит за забором соседнего дома. В быстро густеющих сумерках это было не так-то просто. Господин Смирнов не сводил с женщины глаз. Если бы не его равнодушное и слегка пренебрежительное отношение к противоположному полу, он бы решил, что женщина ему понравилась. Было в ней что-то…необыкновенное, влекущее. Она поднесла руки к лицу, и Славка услышал странные звуки. Он не сразу понял, что женщина плачет.
Ему стало неловко, как будто он подсматривает в замочную скважину. Женщина, наверное, знала Матвеева. Но почему тогда она не пришла в дом, открыто? Похоже, она в курсе, что хозяина дачи нет в живых. Откуда? Ну, это как раз может быть! Милиция могла расспрашивать ее о чем-то, соседи сказали, мало ли… Но тогда почему она все-таки прячется? И что надеется увидеть, оставаясь незамеченной?
– Долго она тут не простоит, – решил Смирнов. – Из-за муравьев и комаров, которые начинают здорово надоедать. Тогда я последую за ней, и выясню, кто она и какое отношение имела к милейшему Денису Аркадьевичу.
Славка не то что не признавался сам себе, что ему понравилась незнакомка, а просто не думал об этом. Он не анализировал, а жил в этот момент чувствами. Именно так и входит в жизнь людей все самое прекрасное, – незаметно, само собой и естественно, как аромат жасмина на вдохе.
ГЛАВА 8.
Ева была безутешна. Ей ничего не удалось выяснить в собачьем клубе. Она даже не смогла полюбоваться собаками, – слезы застилали ей глаза. Она только поняла, что животные проходили в клубе необыкновенную дрессировку. Они были милые и ласковые. Но в какой-то момент становились фантастически хитрыми и свирепыми, подчиняясь едва заметным жестам своих хозяев, – и то не рук, а глаз, бровей или губ. Собаки были научены прятаться, нападать из укрытия, обезвреживать человека с оружием. Просто дьявольские собаки! Чтобы обучить такого пса, надо было немало потрудиться. Но и цены на них были такие, что не всякий мог себе позволить приобрести и выдрессировать в клубе щенка.
Оказывается, у Дениса была своя жизнь, в которую он не допускал Еву, почти так же, как не допускал ее в свою жизнь Олег.
Все равно, Денис был другим. Она вспомнила, как он научил ее во время поцелуев и ласк смотреть в зеркало, и содрогнулась от сладостных воспоминаний. Господи! О чем она думает, когда его уже нет в живых?! Ева попробовала представить себе, как лежит где-то далеко его тело, раздетое и холодное, – мертвое, – и не смогла. Это было слишком нереально. Она так явственно помнила еще его объятия, поцелуи, его внимание, его низкий, немного хрипловатый смех…
– Девушка, вы что?
Какой-то прохожий, на которого она налетела, увлекшись своими мыслями, сердито смотрел ей вслед.
В московских дворах пахло сиренью, на нагретом асфальте суетились голуби и воробьи, окна домов распахивали настежь, впуская прозрачный летний воздух вместе с ветром, шумом и сигналами автомобилей, голосами людей.
Ева подняла голову и посмотрела на небо, по которому быстро плыли куда-то маленькие облака. Теперь у нее ничего не осталось, кроме этого высокого неба, равнодушного к ее горю, этих зеленых, цветущих деревьев, этого асфальта, по которому стучали ее каблучки. Она вздохнула и заспешила к метро. Нужно еще успеть приготовить ужин, пропылесосить в квартире, и купить хлеба. Олег терпеть не может вчерашние булки!
Ее мысли сами собой перешли на мужа. Что он там говорил о журналистке, которая обнаружила тело Дениса? Ева поразилась тому, как она подумала, – не Денис, а «тело» Дениса. Где же тогда сейчас сам Денис? Она не заметила, как поезд метро доставил ее куда надо, как она вышла, купила хлеб, вошла в подъезд, поднялась по лестнице и открыла ключом дверь своей квартиры, – словно все это за нее делал кто-то другой. А сама Ева была в этот момент далеко, в лесу, полном запаха сосновой смолы, горячей хвои и шороха травы под ногами. Денис шептал ей на ухо о том, как она прекрасна, и как весь мир, созданный для того, чтобы они в нем встретились, радуется, что это, наконец, состоялось!..
Ева тряхнула головой, пытаясь сообразить, как она оказалась дома. Потом устало сбросила туфли, прошла на кухню и села, продолжая думать о Денисе. Так что Олег говорил о журналистке? Как ее фамилия? Кажется… Соломирская? Еве показалось, что она уже где-то слышала эту фамилию. Она взяла табуретку, залезла на антресоли и достала оттуда пачку модных журналов, которые покупала иногда от нечего делать, а иногда из-за выкроек. Шить она не шила, но время от времени ей нравились какие-то журнальные модели, и она собиралась показывать их своей портнихе.
Ева тряхнула головой, пытаясь сообразить, как она оказалась дома. Потом устало сбросила туфли, прошла на кухню и села, продолжая думать о Денисе. Так что Олег говорил о журналистке? Как ее фамилия? Кажется… Соломирская? Еве показалось, что она уже где-то слышала эту фамилию. Она взяла табуретку, залезла на антресоли и достала оттуда пачку модных журналов, которые покупала иногда от нечего делать, а иногда из-за выкроек. Шить она не шила, но время от времени ей нравились какие-то журнальные модели, и она собиралась показывать их своей портнихе.
Ева начала лихорадочно перелистывать журналы, пока, наконец, не нашла интересующую ее фамилию – Аглая Соломирская! Надо же! Аглая! Может, псевдоним?
Ева позвонила своей бывшей ученице, редактору журнала «Диана», которая перед творческой поездкой в Испанию брала у нее уроки языка. С тех пор они изредка перезванивались, иногда встречались, болтали, пили кофе с пирожными.
– Анна Захаровна, это Ева, у меня к вам просьба… Вернее, вопрос!
– Сколько угодно вопросов! – обрадовалась редакторша. – И на все отвечу, если смогу! – Она добавила несколько фраз на ломаном испанском и развеселила этим Еву. – Что вас интересует?
– Вы знаете Аглаю Соломирскую?
Редакторша на минуту задумалась, потом засмеялась.
– И вас интересует «прекрасная Аглая»? В последнее время ее популярность бешено растет. Хотелось бы знать, за счет чего? Из-за внешности или благодаря таланту завлекать мужчин?
– А что, она…
– Сказочно, непередаваемо хороша! Настоящая московская красавица! Что-то пушкинское… Татьяна, Натали… «чистейшей прелести чистейший образец»…
– Соломирская, это ее настоящая фамилия?
– Представьте, да! И имя под стать, – Аглая Петровна! Тоже ее собственное, не псевдоним. Колоритнейшая дама, смею заметить!
Анна Захаровна была родом из Пензы, из обедневших мелкопоместных дворян в десятом поколении, весьма этим гордилась и обожала изучать родословные своих знакомых. У нее сердечный друг работал в архиве, там она и получала разные пикантные сведения о том, кто чьи предки и как причудливо иногда переплетаются судьбы людские.
– Это так интересно! – сказала Ева, желая разузнать о таинственной Аглае побольше.
– Удивительная история, – подхватила Анна Захаровна, радуясь, что нашла желающего послушать. – Была такая Соломирская, урожденная графиня Апраксина, из-за которой стрелялся какой-то французский дворянин; а потом еще было происшествие с полковником лейб-гвардии Гусарского полка, между прочим, сослуживца Лермонтова.
– А что за история?
– Я точно не знаю… То ли она застрелила любовника, то ли… не буду говорить, не знаю!
– Жаль…
Еве действительно хотелось бы услышать подробности.
– Да, – согласилась Анна Захаровна, – но, к сожалению, больше нечем вас порадовать! Хотя…
– Что?
– Кажется, Мишель Лермонтов посвятил Соломирской стихи, «прославил деву на века». – Редакторша задумалась. Память на стихи у нее была отменная: раз услышанные или прочитанные строчки она могла, сосредоточившись, вспомнить в любой момент. И она вспомнила:
– Вот, что-то такое… если не ошибаюсь! Не знаю, почему стихи именно такие… видимо, есть причина.
Ева поблагодарила редакторшу и задумалась. Стихи не выходили у нее из головы. Ей нестерпимо захотелось увидеть если не саму овеянную легендой и гением Лермонтова женщину, давно умершую, – то хотя бы ее пра-пра-правнучку. Ай, да Аглая Петровна! Если она не только красотой, но и темпераментом в бабушку, то…
– Что со мной? – подумала Ева. – Неужели я ревную? Но ведь Денис мертв! И с чего я взяла, что между ним и этой Соломирской что-то было? Возможно, она просто хотела взять у него интервью или написать статью о собаках, или…мало ли, что бывает нужно творческим людям? Аглая Петровна ведет рубрику в популярном журнале, ей необходимо поддерживать интерес читателей, вот она и встречается с незаурядными личностями, чтобы потом иметь материал. А Денис как раз такой мужчина, как ей надо! Со своим собственным взглядом на мир, на людей… Нет, я сама себя уговариваю! На самом деле происходит банальнейшая вещь, – я ревную, и это тем более чудовищно, что я ревную мертвого.
Ева зябко повела плечами. Она испугалась проявления своих чувств. Что, если позвонить Аглае Петровне, встретиться и поговорить? Может, что-то и выяснится.
Госпожа Соломирская оказалась дома. Она выслушала Еву, которая представилась переводчицей с испанского и поклонницей журнальной рубрики «Психология флирта».
– Я бы хотела поговорить с вами, – сказала Ева на свой страх и риск. – О Денисе Аркадьевиче! Мы снимали дачу в Мамонтовке рядом с ним, были знакомы. Вы знаете, что случилось?
– Да, но…кто вам сказал, что именно я…
Ева была готова к этому вопросу.
– Мамонтовка – поселок маленький: один из милиционеров рассказал своей жене, что труп обнаружила та самая Соломирская, которая пишет в ее любимом журнале. Он узнал вас не только по фамилии, но и по журнальным снимкам. Там ваш портрет в материале «Самая популярная тема года».
– Но я уже рассказала все, что видела!
– Конечно, но я… была лично дружна с господином Матвеевым, поэтому мне захотелось поговорить с вами.
– Ладно! – согласилась Соломирская. – Мне тоже хочется поговорить об этом. Такие ужасные впечатления нужно обсудить с кем-то, и станет легче. Но разговор должен остаться между нами! Вы не против?
– Да, я понимаю, – обрадовалась Ева.
Они договорились встретиться через два часа в кафе на Арбате.
– Только бы Аглая не передумала! – тревожилась Ева, одеваясь и причесываясь.
Аглая Петровна сама не знала, почему согласилась поговорить с Евой. Что-то в интонации ее голоса, или какие-то слова заставили Соломирскую принять это решение. Ее удивило, что обычная соседка по даче настолько проявляет участие в судьбе Матвеева. Женское любопытство сыграло свою роль.
– Здесь что-то кроется! – догадалась Аглая Петровна. – И я узнаю, что!
В кафе приглушенно звучала музыка, пахло кофе, корицей и шоколадом. Приятно было входить в уют и полутемноту зала, освещенного старинными светильниками. Ева сразу узнала Соломирскую в красивой черноволосой женщине, одиноко сидевшей за столиком у окна. Перед ней стоял кофейник и блюдо с пирожными и кусками торта.
Ева не могла сдержать восхищения. Соломирская была прекрасна, словно видение прошлого, в котором смешались наивная чистота и испепеляющий огонь. Ее хрупкое, тонкое в талии тело словно дышало внутренней силой, бледное лицо светилось на скулах нежным румянцем, оттененное поднятыми к вискам пышными волосами. На ней было облегающее светлое платье с воланами на груди, с тонким блестящим пояском и такой же сумочкой на длинном ремешке.
– Вы Ева? – спросила Аглая Петровна, когда Ева подошла к столику.
Они молча пили кофе, присматриваясь друг к другу. Аглая Петровна пыталась сообразить, что связывало Еву и Дениса Аркадьевича. Ева решала почти ту же задачу. Она хотела и боялась услышать от Соломирской страшные подробности о Денисе, вернее, о его смерти. Но ведь именно за этим она сюда и пришла!
– Расскажите мне, как…это произошло? – наконец, спросила она.
– Не знаю. Я видела только труп!
Аглая Петровна описала все, что застала в доме Матвеева.
– Вы знали его раньше?
– Нет, я разговаривала с ним только по телефону, а живым мне его видеть так и не довелось. Он был… уже остывшим, когда я… – Аглая Петровна вздрогнула, нервно потерла виски. – Жуткая картина! Я ночь не спала, он так и стоял передо мной со своим синим лицом и приоткрытыми глазами. Мне казалось, что он их прищурил и следит за мной… Ужас! Зачем вам все эти подробности?
Еве с трудом удавалось скрывать волнение.
– Мы с мужем иногда бывали в гостях у Дениса Аркадьевича, и его смерть повергла нас в шок. Кому могло понадобиться убивать его?
Соломирская покачала головой. Она тоже не знала.
– Вам не бросилось в глаза что-нибудь необычное? – спросила Ева.
– Необычное? – удивилась Аглая Петровна. – Вы считаете, это обычное дело, когда приезжаешь взять у человека интервью, поговорить с ним, а застаешь его окоченевший труп? У меня в практике такое впервые! Я до сих пор в себя прийти не могу…
– Простите, я не то имела в виду. Может быть… Не знаю! Сама не знаю!
– Постойте, – Соломирская задумалась, вспоминая что-то. – Вы меня натолкнули на одну мысль… пожалуй, что-то необычное я все-таки видела. Трость…
– Трость?
– Ну да… я только сейчас о ней вспомнила. Там валялась трость! Денис Аркадьевич пользовался тростью?