Эрвин перевёл на него взгляд.
Это странно, сказал он. Но тут всё странно.
Николас остановился посреди комнаты.
Если им нужен интервент, проговорил он, глядя в голографическое фальш-окно, они могли бы получить его намного проще. Применить силу, шантажировать нас… да что там, просто потребовать с достаточной жёсткостью. У них слишком много сил, Эрвин, чтобы распинаться так, как они распинаются. Йеллен лицемерил, когда говорил, что дарит нам заводы от щедроты душевной. Они хотят что-то взамен. То, что нельзя взять силой… Эрвин, что это может быть?
Фрайманн помолчал.
Хорошее отношение, сказал он внезапно.
Николас обернулся в изумлении.
Хорошее отношение, повторил Эрвин, доставая сигарету, это единственное, что нельзя взять силой даже у самого слабого.
Николас нахмурился. Он чувствовал растерянность. Эрвин был прав, но…
Тогда почему Йеллен так держится, спросил он, чего-чего, а хорошего отношения не добиваются издёвками.
А мы очень строптивые, ответил Фрайманн, закуривая. И мы сильно провинились перед Неккеном. Неккен не может нас улещивать. Где Неккен, а где Циалеш. Значит, сначала нужно нас запугать, а потом оказать милость.
Николас вздохнул.
Да, пробормотал он, логично… Но это ничего не объясняет. Где Неккен, а где Циалеш? Зачем им наше хорошее отношение?
Я не знаю, сказал Фрайманн, я о другом думаю.
О чём?
О яхте Йеллена. Ты летишь туда один. Я боюсь за тебя, Ник.
Плечи Николаса опустились. С минуту он стоял тихо, а потом подошёл к Эрвину сзади и обнял его за шею, прижался щекой к колкому ёжику волос. Поцеловал в ложбинку под затылком. Эрвин накрыл его руку своей. Положил сигарету в пепельницу, обернулся и посадил Николаса к себе на колени. Николас прикрыл глаза, обнимая его. Эрвин притянул его ещё ближе и поцеловал в губы — медленно, нежно, замирая в соприкосновении; жёсткие пальцы его проскользнули под воротник рубашки и нашли какие-то точки на плечах и позвоночнике, нажатие на которые заставило Николаса сладко изогнуться. Но расслабиться у него так и не получилось, и Эрвин, поцеловав его в шею над горлом, вздохнул и просто прижал его к себе.
Нас нужно запугать, подумал Николас, пряча лицо у него на плече. Перед тем, как оказывать милость, Неккену нужно нас запугать… И я, похоже, приму первый удар.
…В некотором роде Йеллен сам себя обыграл. Обещанная им машина опоздала на два часа, потом не торопилась в пути, теперь директор распространялся о тонкостях терраформирования астероидных яхт… Спустя какое-то время Николас устал тревожиться, устал держать себя в напряжении, и в конце концов его одолела скука. Со скукой пришло то спокойствие, которое было так ему необходимо.
— Прекрасная работа с флорой и фауной, — сказал он, отставляя пустой стакан. — Судя по виду, им здесь комфортно.
Йеллен расцвёл.
— Да, — подтвердил он, — да. Почти не требуют ухода. Не больше, чем на настоящей планете. Правда, атмосферу приходится дополнительно придерживать силовым полем, — без всякой связи поведал он, — но как иначе?
— Здесь очень удобное расстояние до звезды, — заметил Николас, — даже удачнее, чем у Сердца Тысяч. Но если вы решите переместиться в другую систему, что случится с этим прекрасным миром?
— Ничего не случится, — удивился директор. — Включим искусственное солнце. Это приближаться к звёздам не стоит, а удаляться — сколько угодно.
Он улыбался. Карие глаза чуть прищурились, и красивое лицо Йеллена сделалось хитрым, лисьим. Николас подумал, что это можно счесть откровенностью.
— А вы считаете это место скорее яхтой или планетоидом? — спросил он, поглядев в круто выгнутый горизонт.
Йеллен опустил глаза и помолчал, улыбаясь с каким-то сожалением. Потом лирично вздохнул.
— Это яхта, — сказал он, голос его смягчился, интонации сделались почти интимными. — У неё есть порт приписки, её выпускали в космос как корабль и называется она как корабль… Но пока приходится считать её небесным телом.
— Почему?
Директор тихо засмеялся.
— Двенадцать тысяч обитаемых миров, — проговорил он задумчиво и пафосно. — И у каждого жителя навяз в зубах наш слоган. Неккен: космос доступен!.. По иронии судьбы нам, правлению корпорации, он недоступен. Мы обязаны держать руку на пульсе событий. Оставаться в центре мира, на Сердце Тысяч. Мы не можем покинуть систему.
— Зачем же вам тогда яхта? — учтиво поинтересовался Николас.
— Я приобрёл её на будущее. В расчёте на старость. Когда я выйду на пенсию… — Йеллен снова заулыбался и сощурился, окончательно став похожим на лиса, — когда я стану старикашкой, о, я стану гнусным богатым старикашкой!..
Николас вежливо усмехнулся. Ты выйдешь на пенсию, подумал он, только если угодишь в немилость к Тикуанам, а для тебя это хуже смерти. Но гнусный и богатый ты уже сейчас.
— …я буду странствовать по Сверхскоплению, от системы к системе, — продолжал Йеллен, — на мире-корабле и любоваться изменяющимся рисунком звёзд. Лучшее, что Вселенная может предложить человеку, не правда ли?.. Знаете, как я назвал яхту?
Николас изобразил на лице любопытство.
— «Поцелуй», — вполголоса, почти интимно проговорил Йеллен. Он подался к гостю, облокотившись о белый столик. Налетел порыв ветра, донёс аромат цветущих роз.
— Экстравагантно, — ответил Николас, отвёл взгляд и подумал, что любовь директора к роскоши доходит до дурновкусия.
Из-за горизонта и с горных отрогов медленно плыли облака, заволакивали небо белыми пеленами. Холодало. С крыши дворца сорвалась стая голубей, промчалась, шумно хлопая крыльями, и скрылась за рощицей. На опушку рощи вышла лошадь с жеребёнком и стала пастись.
— Я увеличил облачность, — сказал Йеллен. — Я помню, господин Реннард, вы не любите прямого света…
— Вы же знаете, столичное солнце слишком яркое для приезжих.
— Да, — директор кивнул, — на Сердце для приезжих многое слишком… Хотите грозу? Станет свежее.
— Не стоит, благодарю вас
Пора сменить тему, снова подумал Николас. Я летел сюда из семнадцатой сферы не за тем, чтобы развлекать беседой господина директора… Он бездумно разглядывал пейзаж. Он уже просчитал, что будет говорить, и только собирался с духом, чтобы приступить к настоящему делу.
— А здесь тоже ти-интерфейс? — спросил он.
— Разумеется. Один из первых рабочих образцов.
— Господин Йеллен… — Николас помедлил, — прошу прощения, если вопрос неуместен… а зачем он мантийцам?
Рот директора искривился в гримасе искреннего злорадства. На лице Йеллена выразилось, что ответит он с удовольствием.
— О! — сказал он. — Во-первых, психологический элемент. С этой технологией мы изрядно обошли Манту, а имидж «общества будущего» для Манты чрезвычайно важен. Они не могут позволить себе отставание в науке. А во-вторых, эта технология создавалась для армии. Там, где нельзя обойтись автоматикой, где командир принимает решение и отдаёт приказ, ти-интерфейс представляет огромную ценность. Вообразите армаду беспилотных аппаратов, которой человек управляет мыслью. Ни одного неверно понятого приказа, никаких промедлений, никакого личного фактора, — глаза Йеллена сверкнули.
— Для армии? — тихо повторил Николас.
Вот оно что, подумал он. Даже странно, что Йеллен так скоро и свободно об этом заговорил. Пропагандистские фильмы, четыре процента информационного пространства и ти-интерфейс… любопытно, сколько денег тратит Неккен на военные разработки. Но неужели они действительно собираются воевать? С Мантой? Это же не какая-нибудь «маленькая победоносная война»! Да и зачем бы такая война понадобилась корпорации…
Плыли облака. На лицо директора упала тень — и вдруг оно изменилось неуловимо. Ласковый лис, управленец и финансист внезапно сделался суровым, прямым и жёстким, как кадровый офицер. Линия рта изменилась, скулы и глаза прочертились металлом. Даже белый летний костюм Йеллена показался кителем. И не осталось, не могло быть сомнений — это для себя Алан Йеллен создаёт армаду беспилотников, управляемых мыслью. Если придёт нужда, он лично отправит её в бой.
Николас выпрямился в кресле. Плечи сами собой развернулись, как на трибуне во время парада.
— Для армии, — хладнокровно подтвердил новый, железный Йеллен. — Союз Двенадцати Тысяч должен держать паритет. Скажу прямо, мы проигрываем информационную войну. Просто потому, что ратуем за сохранение существующего порядка. Манта же предлагает нечто совершенно новое. Понятно, что нынешним положением дел многие недовольны. Так бывает всегда…
Многие недовольны, потому что вы грабите этих многих, подумал Николас, но смотрел он на Йеллена по-прежнему внимательно и с пониманием.
— …а недостатки альтернативы, — закончил директор, — остаются в тени и кажутся наивным умам не вполне реальными.
— …а недостатки альтернативы, — закончил директор, — остаются в тени и кажутся наивным умам не вполне реальными.
— Вы опасаетесь агрессии со стороны Манты?
Йеллен снисходительно улыбнулся и Николас внутренне поморщился, осознав, что допустил ошибку терминологии.
— Мантийцы не агрессивны, — сказал директор.
— Они развязали Великую войну, — заметил Николас.
— Войну развязал Союз, — Йеллен покачал головой, — потому что у Союза просто не было другого выхода. Вирус не испытывает ненависти к организму, он просто так существует. Но если организм не будет бороться, то погибнет. Мантийцы просто так существуют — а нам приходится быть милитаристами и агрессорами.
Он вздохнул и прикрыл губы двумя пальцами.
Лицо его вновь переменилось. В нём по-прежнему не было ни тени лукавства, ни намёка на высокомерие, но и ледяная суровость улетучилась. Директор задумчиво смотрел в горизонт своего астероида. Теперь он выглядел сдержанно-благородным, умудрённым. Точно имперский министр, которым, в сущности, и являлся… Николасу вспомнились слухи: поговаривали, что один из сыновей царствующего гендиректора Акены Тикуан рождён от Йеллена. Правда, относительно того, который именно, мнения расходились.
— Даже на «Поцелуе», — сказал этот Йеллен, третий по счёту, — стоят пушки.
Николас почувствовал озноб. Над горами облака темнели, обращаясь в тучи.
— На яхте? — заметил он, с усилием сохраняя внешнее спокойствие. — Ведь вы не планируете покидать систему Сердца… в ближайшее время.
— Кто знает, — медленно сказал директор, — что случится в ближайшее время.
Сейчас, подумал Реннард, сейчас нужно задать вопрос. Давно пора сменить тему. Чего я жду? Я летел сюда из семнадцатой сферы. Я столько нервов успел сжёчь. У меня есть дело, есть задача, которую надо решить. Я уже всё рассчитал, почему я молчу? Чёрт меня подери, Йеллен играет со мной как кошка с мышью, но я как будто уже сдался. Он слишком… слишком…
Николас сам себе толком не мог объяснить, что происходит. Казалось, Йеллен физически держит беседу в руках, как силовой канал удерживает русло реки, как дирижёр — голоса оркестра. Можно было только подпевать ему, но не вести свою партию. Реннард подумал, что этот человек-оборотень, с одинаковой лёгкостью превращающийся то в лиса, то в волка, намного умней и страшней, чем кажется. Алан Йеллен, владыка мира, второй человек в Сверхскоплении…
И директор снова переменился, как погода в апреле.
— Впрочем, огневой мощи моего «Поцелуя»… — он выдержал паузу, достаточную для того, чтобы сказанное превратилось в двусмысленность, — достаточно, чтобы никого не опасаться. Мы, конечно, не «Трансгалактика», но ответить на вызов можем.
Николас незаметно перевёл дыхание. Я не могу управлять разговором, подумал он, мне не хватает навыков и стойкости. Значит, не нужно и пытаться.
Йеллен покосился на него с любопытством. Николасу пришло в голову, что его мысли читаются по глазам, но сейчас это было даже к месту.
Он выдержал паузу. Йеллен ободряюще кивнул веками.
— Господин Йеллен, — негромко спросил Николас, — чего вы от меня ждёте?
Йеллен лучезарно улыбнулся.
— Вы интересный человек, — сказал он с преувеличенным выражением искренности, — новый человек.
— На Сердце Тысяч хватает интересных людей.
— Но мне не интересны люди с Сердца Тысяч, — директор обезоруживающе развёл руками. — Ваши мнения, ваш взгляд — он свеж.
Опять, подумал Николас с досадой, он опять играет. Нет, я начал свою линию, и я постараюсь её не потерять.
— Я помню, — сказал он, — у вас свои интересы, господин Йеллен. Мне лестно ваше внимание. Но всё же, давайте перейдём к делу.
Йеллен покачал головой и с некоторой обидой спросил:
— А разве мы ещё не перешли?
Николас подавил вздох.
— Я официальное лицо, — сказал он. — Я посланник моего народа.
— Я помню, — директор кивнул, улыбаясь, — семнадцатая сфера, Циалеш. Сто миллионов человек.
— Триста.
— Что?
— Триста миллионов. Дипломатическая изоляция и эмбарго. Мы хотим возобновить контакты с Союзом, мы готовы делать шаги навстречу. Господин Йеллен, я летел сюда в надежде решить эти вопросы.
На лице директора выразилось утомление. Некоторое время он смотрел на Николаса с укором. Николас не отводил глаз, Йеллен сделал это первым.
— Мне больше нравилось, когда вы говорили о приятных вещах, — печально сказал он, разглядывая цветущие аллеи сада. — С вами было приятно общаться.
Николас почувствовал раздражение, близкое к ярости. Подавить его стоило ему большого труда. Кем бы ни был господин Йеллен, он позволял себе слишком много.
— Я сожалею.
— А я, — обиженно заметил директор, — посвятил вам целый день, заметьте. Даже несколько дней.
Николас помолчал.
— Если я правильно помню, — сказал он, — таких, как мы, у вас две тысячи только в составе Союза… Две тысячи полномочных послов. И вы каждого удостаиваете личной аудиенции такой продолжительности?
— Нет, — Йеллен расцвёл. — Разумеется, нет. Считайте, что вам повезло.
— Я очень ценю ваше внимание, — терпеливо ответил Реннард. — Давайте решим деловые вопросы, господин Йеллен. Потом я буду всецело в вашем распоряжении. Думаю, ничем не омрачённая беседа покажется приятней нам обоим.
Йеллен посмотрел на него из-под ресниц и медленно, медленно, очень странно и очень ласково улыбнулся. У Николаса мурашки по спине побежали от этой улыбки.
— Что же, — сказал директор, — если вы настаиваете… Возможно, вы правы. Я слушаю.
Николас помедлил, покусывая губу.
— Мы получили два письма от Неккена, — сказал он, — некоторым образом противоречащих друг другу. В первом госпожа Тикуан заявляла, что не признаёт итогов революции и требует возврата кредитов. За этим посланием последовала изоляция планеты и эмбарго, его трудно было не принять всерьёз. Вы же говорите совершенно иное. Вы сообщили, что хотите восстановить контакты и возобновить торговлю. У нас возникло много вопросов. Безусловно, мы готовы идти вам навстречу. Мы хотим того же, что и вы. Но решение об изоляции принял Совет Двенадцати Тысяч, а не правление Неккена.
— Скажите, — прервал его Йеллен, — а до того, как стать послом, кем вы были?
Николас опустил руку со стола на колено, скрыв от собеседника, и впился ногтями в ладонь.
— Я начальник Управления соцобеспечения, — спокойно ответил он. — Член Народного правительства.
— Военной хунты, — поправил Йеллен вполголоса, с почти эротическим удовольствием. — А вам, господин Реннард, доводилось, скажем так… отправлять на расстрел?
Ах ты тварь, подумал Николас в бессильной ярости, да сколько же можно?! Тебя бы я отправил… нет, прекратить. Даже думать так нельзя, он всё видит и попросту наслаждается моей злостью. Я не доставлю ему удовольствия.
— А также приводить приговоры в исполнение, — сухо ответил он. — Во время Гражданской случалось всякое.
— Очаровательно, — директор мечтательно прикрыл глаза.
Николасу стало холодно.
Он был близок к тому, чтобы вовсе перестать воспринимать Йеллена как человека и официальное лицо. Пожалуй, мантийцы не просто так отряжали ксенопсихологов для переговоров с ним. Директор очень убедительно разыгрывал непредсказуемую и неподвластную морали стихию.
Или дьявола.
По безмятежным зелёным лугам астероида бежали лёгкие тени облаков.
— Мы понимаем, какое влияние вы имеете на Совет, — продолжил Реннард, пытаясь сохранить твёрдость голоса, — но всё же речь идёт о совершенно разных организациях — государственной и коммерческой. Пожалуйста, господин Йеллен, проясните ситуацию. Совет планирует изменить решение?
Исполнительный директор в задумчивости покачал головой.
— Решение… — пробормотал он. — Окончательное решение циалешского вопроса. Знаете, господин Реннард, вы подали нашим деловым партнёрам дурной пример. Если все начнут устраивать революции, чтобы избавиться от госдолга, выйдет нехорошо.
— Мы понимаем. Но вы первым вышли на связь. Вы сказали, что хотите наладить дипломатический контакт и получить гарантии соблюдения правовых норм.
— Да… — с ленцой сказал Йеллен, — да… правовых норм. Но знаете, нас не очень волнуют правовые нормы на одной конкретной планете в семнадцатой сфере. Нас больше волнуют правовые нормы в масштабах Сверхскопления. Так что окончательное решение вашего вопроса…
И вдруг он встал из-за стола.
Лицо его было теперь непроницаемо-мягким, словно лицо манекена.
У Николаса пересохло во рту. Он беспомощно поднял глаза, пытаясь проглотить вставший в горле комок. Йеллен не смотрел на него. Заложив руки за спину, выпрямившись, Йеллен смотрел в сторону гор, над которыми собиралась гроза.