– Вот уж не думала, что вы таких строгих правил, – сказала Диди, презрительно подчеркнув слово «строгих». – С такими двумя женщинами и шикарной машиной.
– Ладно, давайте на этом закончим. Будете одеваться?
– Неужели я совершенно не волную вас? Говорят, тело у меня восхитительное.
– Вы очень хороши. Восхитительны, если вам так нравится. Но это еще ничего не значит.
– Половина мальчиков в городе пытались затащить меня в постель. И многие мужчины, если хотите знать.
– Не сомневаюсь, Диди. Но и это тоже не имеет значения.
– Вы говорили со мной больше десяти минут, так что это не предлог. Если забыли, то я хорошо помню, как мы вместе мчались на том опасном спуске в Вермонте.
– Наш разговор становится прямо-таки смешным, – сказал я как только мог веско и твердо. – И мне стыдно за вас и за себя.
– Ничего нет смешного в любви.
– Любви?! – возмутился я.
– Да, уже три года, как я люблю вас, – дрожащим голосом произнесла она, в глазах у нее заблестели слезы. – И вот теперь, когда я снова встретила вас… Но вы, видно, уже и стары, и истрепанны, чтобы верить в любовь.
– Ничего подобного, – сказал я. – У меня свои правила поведения. И потому я не связываюсь с глупыми девчонками, которые вешаются мне на шею.
– Вы оскорбляете мои чувства, – заплакала она. – Вот уж не ожидала, что вы так отнесетесь ко мне.
– Меня выводят из себя ваши дурачества.
– Будет хуже, если я начну кричать во весь голос. Сбегутся люди, и я скажу, что вы пытались меня изнасиловать.
– Не будь подлой, девочка, – сказал я, с угрожающим видом встав со своего места. – К вашему сведению, я вошел сюда не один. И мы оба застали вас голой на постели. Так что вам придется с позором уехать из города.
– Я все равно уеду отсюда. А позор вам, что вы так обращаетесь со мной.
Я попробовал переменить тактику.
– Диди, детка… – начал я.
– Не называйте меня деткой. Я не ребенок.
– Хорошо, не буду, – ласково улыбнулся я. – Хотите, чтобы я остался вашим другом?
– Хочу, чтоб вы полюбили меня. Другие добиваются, а почему я не могу? – слезливо запричитала она.
Я дал ей носовой платок, чтобы она вытерла слезы и заодно высморкалась. И удержался от нравоучения, что в мои годы она поймет: не все совершается по капризу.
– Вы же сегодня утром на горе поцеловали меня, – воскликнула она. – Почему?
– Поцелуи бывают разные, – наставительно сказал я. – Извините, если вы не поняли.
Внезапно она сбросила с себя пальто, села на кровати и протянула ко мне руки.
– Ну, поцелуйте еще раз.
Невольно отступив назад, я сказал как можно строже:
– Я ухожу, но если к моему возвращению вы еще будете здесь, я позвоню в вашу школу, чтобы пришли и забрали вас.
– Трус! – крикнула она. – Трус, жалкий трус! – с издевкой повторила она.
Когда я вышел, захлопнув за собой дверь, она все еще продолжала что-то выкрикивать.
Я спустился в бар, чтобы немного выпить и прийти в себя. К счастью, кругом не было ни одного знакомого лица, и я сидел в тускло освещенном баре, уставившись на свой стакан. Размышлял о том, что в последнее время поддавался без разбору тому, во что жизнь случайно вовлекала меня: футляр с деньгами в «Святом Августине», ночи с Эвелин в Вашингтоне и с Лили во Флоренции, необычные предложения человека, неожиданно ставшего моим компаньоном, после того как я стукнул его лампой по голове; манипуляции со скаковой лошадью, финансирование грязного французского фильма, спекуляция на золоте и соевых бобах, согласие на приезд Юнис, покупка земли в Швейцарии, наконец, половинное участие в картежной игре с богатым и мстительным американцем.
Однако должны же быть границы дозволенного! И Диди Вейлс была той границей, которую я не мог переступить, воспользовавшись слабостью капризной несчастной девочки. А как поступил бы в подобном случае Фабиан? Наверное, хихикнул благодушно: «Какой очаровательный визит!» – и залез в постель. Не сомневаюсь в этом.
Мне стало совсем плохо, когда я вспомнил о Юнис, с которой увижусь утром за завтраком. Юнис. Господи, вдруг, попивая кофе или апельсиновый сок, она начнет рассказывать Лили и Фабиану: «Поразительный случай – вчера вечером мы с милым другом заглянули к нему в номер…» Допив виски, я поднялся, чтобы уйти, но неожиданно в бар вошла Лили в сопровождении трех мужчин огромного роста, каждый не меньше двух метров. Я заметил, что с одним из них она танцевала на вечере. Увидев меня, Лили остановилась.
– Мне показалось, что вы ушли с моей сестрой, – сказала она.
– Да, мы ушли вместе.
– А теперь вы один?
– Как видите.
Она покачала головой. В глазах у нее сверкнул веселый огонек.
– Странный вы человек, – пожав плечами, сказала она. – Не хотите ли присоединиться к нам?
– Ростом не вышел.
Трое мужчин так громко заржали, что за стойкой бара зазвенели стаканы.
– Майлса видели? – спросила Лили.
– Нет.
– Он обещал зайти в бар после двенадцати, – недовольно произнесла она. – Но, вероятно, так поглощен тем, чтобы раздеть до нитки этого отчаянного дурачка Слоуна, что забыл обо всем на свете. Как вам понравился сегодняшний вечер?
– Потрясающе.
– Было почти совсем как в Техасе, – как-то двусмысленно заметила она. – Что будем пить, ребятки? – обратилась она к своим провожатым.
– Шампанское, – ответил самый высокий и, пошатываясь, зашагал к стойке бара.
Попрощавшись с ними, я через несколько минут оказался у дверей Юнис. Прислушался, но изнутри не доносилось ни звука. Непонятно, что я ожидал услышать. Рыдания? Смех? Шумное веселье? Я постучал в дверь, подождал немного и опять постучал.
Дверь приоткрылась, на пороге стояла Юнис в кружевном пеньюаре.
– А, это вы, – безразличным тоном произнесла она.
– Можно мне войти?
– Если хотите. – Она пошире приоткрыла дверь, и я вошел. Ее платья были в беспорядке разбросаны по всей комнате. Окно полуоткрыто, и по комнате гулял холодный альпийский ветерок. Я невольно поежился.
– Вы не простудитесь?
– Не забывайте, что я англичанка, – ответила она, но окно закрыла. И молча поглядела на меня. Полненькая, в кружевах, в туфлях на босу ногу.
– Могу я сесть?
– Садитесь, если хотите, – она указала на стул. – Уберите только вещи оттуда.
Я снял со стула шелковое платье – в нем она была на вечере, и мне показалось, что оно еще сохранило тепло ее тела, – и положил его на небольшой письменный стол. Потом сел, а она улеглась на постели, опершись локтем на гору подушек. Пеньюар при этом распахнулся, обнажив ее ноги. Они были такие же длинные, как и у сестры, но несколько полнее. Стройненькая, подумал я. В комнате стоял легкий аромат духов. Она, видно, перед сном протирала лицо, и оно блестело в свете лампы у изголовья кровати.
Меня грызла досада.
– Юнис, я пришел объяснить, – начал я.
– Нечего объяснять. Перепутали свидания – вот и все.
– Неужели вы думаете, что я позвал к себе эту девочку?
– Мне незачем и думать. Она лежала в вашей постели. И вовсе уж не девочка. Вполне пригодная, я бы сказала, – как-то вяло и утомленно проговорила она. – Одна из нас была лишней. И я ушла.
– Сегодня, когда наконец мы…
– И у меня было такое же ощущение, – криво усмехнулась она.
– Мне давно следовало быть посмелее, – беспомощно махнул я рукой. – Но мы всегда были вместе с Майлсом и вашей сестрой.
– Да, с этой парочкой. А разве моя сестра не поучала вас, что со мной можно не церемониться? Она любит выставлять меня самой сумасбродной девушкой в Лондоне. Стерва.
– О чем вы говорите? – озадаченно спросил я.
– Не обращайте внимания. – Откинувшись на подушки, она закрыла лицо руками и продолжала глухим голосом: – Вам следует понять, что не ради вас я приехала в Цюрих. Кем бы вы ни были. Хотя вы оказались много лучше, чем я обычно представляла себе американцев.
– Благодарю, – поклонился я. – Давайте все же забудем об этом инциденте в моей комнате.
– Что вы, я и впрямь должна быть благодарна этой голой толстушке. Ведь я пошла к вам по совершенно нелепому побуждению. «Как это понять?
– А так, что ни вы, ни я тут ни при чем.
– А кто же тогда?
– Майлс Фабиан, – горько призналась она. – Я хотела показать ему…
– Что показать?
– Что мне наплевать на него. И что я могу быть такой же, как он. – Еще сильнее прижав руки к лицу, она разрыдалась. Как видно, мне было суждено, чтобы вся эта ночь прошла в женских слезах.
– Может, у вас найдется и более убедительное объяснение?
– Не будьте балдой, американец. Я люблю Майлса. Люблю с того дня, когда впервые встретила его. Несколько лет назад просила его жениться на мне. Но он сбежал. Прямо в ручки моей сестрицы.
– О-о, – было единственное, что я смог произнести. Она отняла ладони от лица. Слезинки блестели на ее щеках, но выражение лица было спокойным, как у человека, который отвел душу.
– Поторопитесь к себе, – сказала она. – Возможно, эта толстушка еще ждет вас. И тогда ночь не пропадет даром.
– О-о, – было единственное, что я смог произнести. Она отняла ладони от лица. Слезинки блестели на ее щеках, но выражение лица было спокойным, как у человека, который отвел душу.
– Поторопитесь к себе, – сказала она. – Возможно, эта толстушка еще ждет вас. И тогда ночь не пропадет даром.
Вернувшись, я обнаружил, что Диди уже ушла, оставив на столе записку, написанную крупным школьным почерком: «Взяла вашу куртку. На память. Но можете прийти за ней. Вы знаете, где я. С любовью, Диди».
Едва я отложил записку, как зазвонил телефон. Мне не хотелось отвечать, в эту ночь я уже не ждал ничего доброго. Сняв трубку, я услыхал голос Фабиана.
– Надеюсь, что не перебил вас на самом интересном месте, – посмеиваясь, сказал он. – Спешу оповестить, что случилось. – После паузы послышался легкий вздох, и он продолжил: – Плохи дела, друг мой. Слоуну дьявольски везло. Мы проиграли.
– Много?
– Около тридцати тысяч.
– Франков?
– Нет, долларов.
Я выругался и повесил трубку.
19
На другой день с утра все пошло кувырком. Я не мог заснуть почти до рассвета, а когда в десять часов заказал по телефону завтрак, мне вместе с ним подали письмо от Юнис.
«Милый друг, в девять утра уезжаю из Гштаада. Причина отъезда вам, конечно, понятна. Привет».
Как было не понять.
Затем позвонил Фабиан и попросил встретиться с ним в одиннадцать часов у здания местного банка.
Потом меня арестовали. Или одно время казалось, что арестовали.
Едва я начал бриться, с отвращением глядя в зеркало на свое помятое невыспавшееся лицо с покрасневшими глазами, ко мне постучали. С мыльной пеной на щеках я подошел к двери и, открыв ее, увидел перед собой одного из дежурных администраторов отеля, корректного молодого человека в темном костюме и безукоризненно белой рубашке, и рядом с ним седовласого, стриженного ежиком низенького толстяка в шинели, подпоясанной ремнем.
– Разрешите войти? – спросил администратор.
– Как видите, я бреюсь и не одет. – Стоял я босиком в одной лишь пижаме. – Не обождете ли несколько минут?
Администратор по-немецки обратился к толстяку в шинели, и тот коротко ответил: «Nein» 15.
– Офицер полиции Бругельман говорит, что нельзя ждать, – сказал администратор.
Вслед за тем полицейский прошел прямо в комнату.
– После вас, мистер Граймс, – слегка поклонился администратор, пропуская меня вперед.
Я зашел в ванную, стер с лица мыльную пену и надел халат. Полицейский остановился посреди комнаты, подозрительно осматриваясь. Он внимательно оглядел столик, где лежал мой бумажник и кошелек с мелочью, и два чемодана, стоявших у окна.
Вот так на, подумал я, это, наверно, связано с Диди. Они ищут ее и полагают, что найдут у меня. Бог его знает, какие у них в Швейцарии законы. Говорят, тут в каждом кантоне свой закон.
– Чем вызвано такое бесцеремонное вторжение ко мне? Прошу немедленно объяснить, – как можно тверже сказал я.
Снова администратор быстро заговорил по-немецки с полицейским. Тот кивал. У него был какой-то тугой механический кивок. Толстая шея складками выпирала из воротника.
– Офицер полиции Бругельман поручил мне все объяснить, – сказал администратор. – Коротко говоря, мистер Граймс, в отеле прошлой ночью совершена кража. На пятом этаже. Исчезло бриллиантовое колье весьма большой ценности.
Юнис жила в номере на пятом этаже, почему-то мелькнуло у меня в голове.
– Какое это имеет отношение ко мне? – с чувством облегчения спросил я. По крайней мере, ничто тут не связано с Диди.
Опять начался разговор по-немецки.
– Прошлой ночью заметили, как вы крадучись шли по коридору пятого этажа, – пояснил администратор.
– Я был у своей знакомой и шел вовсе не крадучись.
– Мне приходится просто переводить, – извиняющимся тоном сказал администратор. Он, видимо, был не рад тому, что знание английского языка втянуло его в такую историю.
Полицейский что-то негромко сказал.
– Знакомая, у которой вы были, – перевел администратор, – выписалась из отеля в половине девятого утра. Известно ли вам, куда она отправилась?
– Нет, не известно, – искренне ответил я, так как в самом деле не знал адреса Юнис. Ее скомканное письмо лежало в кармане моего халата, но я надеялся, что до него дело не дойдет.
На этот раз полицейский неприятно прохрипел несколько слов.
– Он просит разрешения произвести обыск в комнате, – перевел администратор; слова словно застревали у него в горле.
– У него есть ордер на обыск? – спросил я как истый американец, заботящийся о своих гражданских правах.
Опять они заговорили по-немецки.
– Ордера у него нет, – объявил затем администратор. – Если вы настаиваете на выдаче ордера, то он свяжется с полицейским бюро, чтобы его выписали, а вас задержат здесь до его получения. Он предупреждает, что выдача ордера займет много времени. Может, дня два. И в таком случае, указывает он, не избежать огласки. В городе у нас много иностранных корреспондентов ввиду большого числа и высокого положения наших гостей.
– Он все это говорил? – недоверчиво спросил я.
– Кое-что я добавил от себя, – признался администратор. – Чтобы вы смогли надлежащим образом уяснить положение. Я сосредоточенно оглядел полицейского офицера Бругельмана. Встретил его мутный ледяной взгляд. В комнате было очень тепло, но он не расстегнул ни одной пуговицы на своей шинели.
– Ладно, – сказал я, усаживаясь в кресло. – Мне нечего прятать. Пусть ищет, но побыстрей. В одиннадцать у меня деловое свидание.
Мои слова перевели полицейскому, и он с удовлетворением кивнул. Потом сделал мне знак, чтобы я встал.
– Чего он еще хочет? – спросил я.
– Осмотреть кресло, на которое вы сели, – объяснил мне администратор.
Я поднялся, невольно отдавая дань профессиональным навыкам полицейского. Действительно, если бы колье было спрятано в кресле, то я должен был в первую очередь сесть в него. Отойдя в сторону, я наблюдал, как полицейский ощупал обивку, потом немного отодрал ее и пошарил в сиденье и спинке кресла. Приладив все обратно, он указал мне, что я могу снова сесть.
Затем он быстро осмотрел все мои вещи. Открыв стенной шкаф, вынул оттуда мои грошовые лыжные штаны и что-то сказал по-немецки администратору.
– Офицер полиции Бругельман желает знать, – перевел администратор, – что у вас – лишь одни эти лыжные штаны?
– Да, одни.
– Где ви биль прешде? – не прибегая к переводу, вдруг нетерпеливо спросил полицейский на ломаном английском языке.
– В Сан-Морице.
– Сан-Мориц? В такой лыжной штаны? – недоверчиво проговорил полицейский. – И теперь в Гштаад тоже?
– Они вполне пригодны.
– Сколько время хотите пробыть здесь?
– Три недели. Может, и подольше.
Полицейский, держа кончиками пальцев мои лыжные штаны, торжественно повесил их обратно в шкаф, затем сел за столик и вынул блокнот.
– Должень задать несколько вопрос Постоянный адрес в Америка.
Я чуть не назвал отель «Святой Августин», но удержался и дал адрес своей прежней квартирки на Восемьдесят первой улице. Она была такой же постоянной, как и все в моей теперешней жизни. Но если Интерпол 16 или еще кто-нибудь займется расследованием, то меня по крайней мере не смогут обвинить во лжи.
– Профессия? – задавая вопрос, полицейский не поднимал головы, старательно записывая. Частный предприниматель.
– Счет в какой банк?
По выражению его лица я понял, что рано или поздно, но придется сказать. Как говорится, вода в реке становилась все глубже.
– «Юнион бэнк» в Цюрихе, – ответил я и мысленно поблагодарил Фабиана за то, что он настоял, чтобы мы открыли и отдельные личные счета.
– А в Америке?
– Я закрыл счета в Америке. Перевожу в Европу. Состояние экономики…
– Находился под арест прешде?
– Послушайте, – обратился я к администратору, – где я живу? Как будто ваш отель считается одним из почтенных в Европе? И я не желаю отвечать на оскорбительные вопросы.
– Это обыкновенная полицейская процедура, – смущенно оправдывался администратор. – Совершенно безличная. Всех то же самое спрашивают.
– Вы, наверно, знаете мистера Майлса Фабиана? – продолжал я.
– Конечно, – с жаром подтвердил администратор. – Мистер Фабиан один из наших давних и уважаемых гостей.
– Он мой близкий друг. Позвоните ему и спросите обо мне.
Администратор о чем-то быстро заговорил по-немецки с полицейским. Тот кивнул, а потом снова повторил:
– Находился под арест прешде?
– Да нет же!
– Дайте ваш паспорт.
– Для чего вам мой паспорт?
– Надо быть уверен, что вы остался Швейцарии, герр Краймс.
– А если я не дам паспорт?
– Тогда другой мера. Задержание. Наш швейцарский тюрьма имейт хороший репутаций. Но она все-таки тюрьма.
– Мистер Граймс, прошу вас, – взмолился администратор.