— Они поклоняются кракену, — Ротбирт сплюнул, — тут всюду его изображения.
— А как люди на окраинах живут, видел? — Вадим зло фыркнул. — У нас свиней в таком дерьме не держат.
— У них нет мужества, — презрительно сказал Ротбирт. — Любой анлас уже давно добился бы себе лучшей доли мечом. Эти заслужили свою жизнь!
— Как орут-то... — поморщился Вадим. — Интересно, о чём?
— А не всё ли равно? — хмыкнул Ротбирт. — Как они могут приветствовать тех, кто пришёл к ним с оружием?.. Пугнём их?
— Йохалла не похвалит, — удержал друга Вадим, с интересом посматривая на девушек, тут и там стоявших в толпе. Они были вроде бы и неплохи — в цветных нарядах, высоких рогатых шапках, с золотом в мелких косах, улыбчивые — но при взгляде на них сердце не отзывалось.
Лязгающая сталью змея отряда входила на огромную центральную площадь, окружённую пирамидальными зданиями с плоской верхушкой. На каждой ступеньке длинных лестниц стояли и слаженно пели мальчики в длинных оранжевых одеяниях. На вершинах пирамид горел огонь, который окружали какие-то люди — вероятно, жрецы.
С вершины самой большой пирамиды взревел по-звериному огромный гонг с изображением кракена, которого, как уже успели объяснить местные, звали Чинги-Мэнгу. Народ на площади пал на колени и распластался по земле. Всадники эскорта склонились на конские гривы.
Анласы насмешливо заозирались. Их колонна остановилась, смешавшись — пати окружили кэйвинга, остальные рассыпались в стороны. Всё окружающее вызывало у них двойное чувство — восхищение и недоумение. Неужели это — здания для богов? Но ведь боги сказали, что лучше не жертвовать вовсе, чем жертвовать слишком много! Неужели Чинги-Мэнгу можно купить сладкими песнопениями и постройкой в его честь этих пирамид? В этом городе люди задыхаются от тесноты — наверное, так же тесно и душно тут и их богам. То ли дело — простор и свежесть рощ, где богам так же хорошо, как людям в лесах...
Гонг закричал второй раз. По вымощенной алым гранитом улице — как раз напротив строя анласов — появилась медленно шествующая пышная процессия. Между двумя рядами конных латников в вызолоченных доспехах дюжие рабы несли паланкин из алого с золотой отделкой шёлка. Следом шли толстые лысые люди в пышной одежде, которым совершенно не шли широкие сабли на плечах. Потом вообще трудно было кого-либо выделить в движущейся куче тканей и драгоценностей, при виде которой просто рябило в глазах.
Паланкин опустился. Узкая смуглая рука откинула занавеску, и, чуть пригнувшись, из недр драгоценной коробочки вышла высокая — по здешним меркам — молодая женщина. Огромное количество наложенной косметики не могло испортить впечатления от непривычного, но всё-таки красивого лица. Улыбнувшись алыми губами, она величественным жестом протянула руку вперёд, к анласам — и заговорила.
— Сююуджи Юргул приветствует тебя, вождь пришельцев — и всех твоих воинов. Она рада видеть вас в урхане, и это большая честь...
— А она ничего, клянусь волосами дев ветра, — сказал кто-то из пати.
— Заткнись, — Йохалла ловко соскочил с коня и, подойдя к паланкину, чуть наклонил голову. — Переводи, лысый, раз уж откуда-то знаешь наш язык... Мы тоже рады побывать в вашем гостеприимном городе. Я даю слово, что никому из твоих подданных, правительница Юргул, не будет причинено обиды. Но у меня за городом ещё пять тысяч человек и скот.
— Твоих людей и животных накормят, — поспешно перевёл ответ лысый. — А тебя и твоих ближних людей правительница просит пожаловать к себе во дворец. Сегодня вечером там будет пир в честь гостей — в честь вас, господин!
* * *
Вадим, если честно, и представить себе не мог, что можно без современной техники соорудить такой громадный зал — нет, залище. Потолок скорей напоминал небо и даже расписан был звёздами и светилами, но вместо небосвода они располагались всё на том же божестве — казалось, кракен заполнил собой всю Вселенную. А нарисован он был так жутко, что Вадиму, по правде сказать, стало не по себе и он специально заставил себя смотреть на потолок довольно долго.
— Чего ты туда уставился? — толкнул его в бок Ротбирт. — Садись давай! Посмотри, вот это столы!
Скамей или табуретов у низких столов не было. Садились, скрестив ноги — вполне привычно для анласов, но Вадим про себя чертыхнулся насчёт местных обычаев. Воины снимали шлемы, клали рядом мечи. Кто-то заехал в ухо слуге, попытавшемуся взять топор. Кое-кто ставил на стол жуткие чаши из человеческих черепов, оправленных в золото и серебро — хангары заперешёптывались, подталкивая друг друга и кося глазами.
Столы, надо сказать, буквально ломились от кушаний и кувшинов с напитками — большинство из того, что здесь стояло, анласам было незнакомо... пахло слишком остро или слишком странно. Вдоль стен под тройными факелами золочёными истуканами замерли латные воины. На возвышении у стены играл огромный оркестр — музыка была дикой и непривычной, какой-то диссонансно-завывающей. Среди столов шныряли расторопные слуги с огромными подносами.
— Пива нет, — констатировал Ротбирт, наклоняя по очереди все кувшины, до которых смог дотянуться. Вадим, не чинясь, выломал ногу у барашка и вгрызся в неё, тихо урча (а чего? Пусть боятся!). Сидевший напротив раззолоченный молодой хангар смотрел на мальчишку с ужасом, часто сглатывая. Вадим подмигнул ему — хангар подавился. — А это что за моча? — Ротбирт сунул нос в здоровенный стеклянный кувшин с жидкостью жёлтого цвета. — Эй, это что?!
Вадим срезал своим «оборотнем» мясо у самых губ.
— Специй много, — заметил он, — вкусно... — он перехватил у Ротбирта кувшин и сделал из горлышка большой глоток холодного густого вина, которое защипало язык. — Вино это.
Ротбирт между тем, проводив глазами уплывший кувшин, пожал плечами и пододвинул к себе блюдо с жареными дроздами — а теперь трескал их одного за другим, хрустя косточками и черепами.
— Налей и мне, — он взял кубок, сделанный в виде всё того же кракена. — Или нет, лучше вон того, красного. Похоже на кровь, правда?
* * *
— Подожди за дверью, мальчик, — Йохалла положил руку на плечо щитоносца, следовавшего за ним по пятам. — Или спустись вниз, повеселись.
— Нет, я буду ждать тебя, кэйвинг, — паж указал на лавочку у стены. — Здесь. Оставь мне шлем и щит, я начищу их.
Йохалла хлопнул мальчишку по плечу и вошёл следом за Юргул.
В комнате пахло чем-то сладким. И ещё — уловимо — нечистоплотностью. Комната походила на... на ножны для меча, выложенные изнутри мехом и тканью, вот что пришло в голову кэйвингу. Впрочем, позабавил он себя мыслью, ни одни ножны не имеют внутри кровати под балахоном и изящной мебели. Йохалла огляделся неуверенно — ему было неловко поворачиваться здесь, приходил страх что-нибудь ненароком сломать или просто опрокинуть.
Женщина с улыбкой наблюдала за ним. Кэйвинг пристроил шлем на край стола и огляделся ещё раз, пытаясь найти место, куда можно сесть.
— Этот мальчик твой любовник? — спросила Юргул. Анлас наморщил лоб, вслушиваясь в звуки ещё очень плохо знакомого языка. Он явно чего-то не понял и мотнул головой:
— Не понимаю.
Юргул повторила. Анлас удивился:
— Как это? Блаки мой щитоносец... он не девушка, он мальчишка!
Лицо Юргул на секунду стало изумлённым, потом она звонко засмеялась и толкнула Йохаллу в грудь.
Воин стоял у самой кровати. Неловко взмахнув рукой, он повалился назад. Окажись кровать твёрдой, кэйвинг тут же вскочил бы, но руки и спина утонули в чём-то мягком, до омерзения душном, податливом и неотвязном... Йохалла зарычал, сражаясь с постелью.
Юргул смеялась.
* * *
Большинство анласов не знали, насколько коварно вино. Вадим же имел об этом представление... но вино показалось лёгким, и теперь мальчишка расплачивался за эту лёгкость. Попытавшись дотянуться до блюда со здоровенными омарами, он промахнулся и въехал растопыренной пятернёй в физиономию сидевшему наискось ратэсту. Тот оттолкнул руку мальчишки, и Вадим шлёпнулся на своё место, ничуть не обидевшись. Ему было хорошо и беспричинно весело. Он распустил ворот панциря.
Кругом стояли шум и гам, исходившие в основном от анласов. Они наперебой восхваляли вождя и себя, хвастались подвигами, ссорились, мирились, пили снова и снова, обнимая невесть откуда взявшихся полуголых девушек-танцовщиц. Кое-кто порывался петь, стуча кулаком или кубком по столу.
Кому-то из анласов показались отвратительными музыка и пение оркестра. С рёвом ворвавшись на сцену, ратэст пинками и ударами ножен меча разогнал музыкантов, перебил в щепы половину инструментов и потребовал арфу. Арфу ему передали, он немедленно порвал на ней струны. Хозяин полез на сцену — выяснять отношения; их растащили за ноги, а на место драчунов поднялся сэп. Он был пьян менее других, а профессиональные навыки вполне помогали справиться с арфой. Анласы за столами начали в лад бить кулаками по столам, опрокидывая посуду и рассаживая столешницы, а сэп запел — точнее, заревел — под восторженный вой зала:
— так, что пламя факелов заметалось по стенам.
Ротбирт внезапно вскинулся, обвёл зал разъезжающимися глазами и вдруг, рубанув по столу саксой, закричал:
— Где кэйвинг?! Куда дели Йохаллу?!
Сидевший напротив хангар поклонился:
— Вашему господину хорошо. Вам не надо беспокоиться. Он с госпожой Юргул.
Ротбирт успокоился так же мгновенно, как вспыхнул и налил себе ещё вина, отпихнув локтем попытавшегося сделать это слугу — так, что тот отлетел к соседнему столику.
Наискось опять подрались. Кто-то разбил о чью-то голову кувшин с вином. Девчонки-служанки липли к анласам с назойливостью мух — особенно к молодым, привлечённые их удивлённо-наивными юными лицами, светлокожими и ещё не разукрашенными шрамами.
И не только девчонки. Ротбирт, явно выпивший больше, чем надо, «вынырнул на поверхность» и обнаружил, что под его руками — податливое нежное тело... но это не девушка, а полуголый слащаво-смазливый мальчишка примерно одних лет с ним самим.
— Что тебе, топор-р-р-р Дьяуса?! — прорычал Ротбирт, пытаясь сообразить, что происходит. — Вадомайр, чего он от меня хочет?!
Но Вадим только хохотал и отмахивался, не в силах говорить от смеха. Хангар продолжал лезть к губам Ротбирта своими, и тот, окончательно разъярившись, решил проблему в типично анласском стиле — с плеча засветил смазливчику в лоб кулаком, проломив ему череп и свернув шею. Потом отпихнул обмякшее тело ногой и налил себе ещё вина.
* * *
После пятого бокала вина Йохалла обнаружил, что Юргул сидит у него на коленях и они целуются. Меч в углу... кольчуга лежит на полу стальной грудой...
— Я ещё не встречала таких, как ты, — шептала Юргул. — У тебя плечи — как зубец на крепостной стене. Тебе тут все по грудь... Все ли в вашем народе такие?
Ответов она, кажется, не ждала. Блестели в полумраке чёрные глаза и влажные от слюны зубы.
И тут — через пелену опьянения и желания, возраставшего с каждой секундой, с каждым умелым движением рук Юргул — через всё это пробилось лицо.
Её лицо.
И, отпихнув Юргул в сторону, Йохалла резко встал. Покачнувшись, схватился за стол — и его едва не скрутило от отвращения к самому себе... и неожиданной сильной тошноты и рези в желудке.
Интерлюдия: «Варвары» * * *
Блаки чувствовал себя в коридоре, как в западне. Он уже навёл блеск на щит кэйвинга и повздыхал, что шлем тот унёс с собой. Потом вытянул ноги, как следует потянулся. Снизу доносился шум пирушки. За дверью было тихо — точнее, просто ничего не слышно. Блаки себе хорошо представлял, что там происходит. Он потянулся ещё раз и прикрыл глаза. Ему вспомнилась сероглазая девчонка, которая осталась в лагере за стеной. Захотелось её увидеть... сесть рядом... послушать, как она дышит... сказать ей что-нибудь, чтобы услышать её смех...
Постукиванье шагов заставило Блаки открыть глаза и вскочить. По коридору небыстро шли пятеро золотых латников. Увидев, что мальчишка встал, они остановились, и передний весело сказал на анласском — ломано, но понятно:
— Анлас... хороший... мальчик добрый...
— Добрый, — оборвал Блаки. — Вам что-то нужно?
— Хороший анлас, — повторил латник. Он уже опять шёл вперёд, и в его походке — и в походке двинувшихся следом — Блаки, уже видавшему виды, отчётливо читалась угроза.
«Ловушка,» — стукнула кровь в виски. Правой выдернув меч, он прыгнул к двери и заколотил в неё свободным кулаком:
— Кэйвинг! Кэй-винг, ловушка! — и, повернувшись к врагам — а было уже пронзительно ясно, что это — враги, что это — всё! — выдохнул: — Подходите лучше все сразу, чтобы не тратить времени!..
... — Что ты подсыпала мне в вино, стерва?!
Юргул с ужасом в глазах сделала прыжок назад. От дозы зелья, всыпанной в бокал, самый могучий воин должен был умереть почти мгновенно. Но рыжий не только стоял на ногах — он ещё силился шагнуть: глаза горели, пальцы сжимали край стола.
Йохалла схватил ртом воздух, рванул ворот куртки и, прохрипев глухое проклятье, рухнул. Так, словно ещё хотел дотянуться до горла Юргул...
Дверь распахнулась. Мальчишка упал внутрь, бессильно мотнулась голова. Он сжимал меч левой рукой, правая была отрублена под локтем. Стало видно, что в коридоре лежат трое убитых латников. Четвёртый, скуля, сидел у стены с пробитым бедром.
— Госпожа, — тяжело дыша, поклонился последний, — тут всё.
— Тех, что внизу — прирезать, всех и быстро, — скомандовала Юргул. — Латные сотни — на их лагерь. Выполнять!
* * *
Вадим чувствовал одно — ему плохо. Очень плохо. Он как-то сразу резко вспотел, во рту был неотвязный привкус рвоты. Не хватало воздуха. Он бы сейчас дорого дал, чтобы оказаться снаружи. Но сил встать не было. Кругом продолжала бушевать грандиозная пьянка. Многие анласы, упившись в никуда, храпели кто на столах, кто под ними.
Ротбирт рядом обнимался с девчонкой-рабыней. И, кажется, не вполне понимал, что с ним вообще происходит.
В глаза словно бы налили жидкого густого мёда. Холодной воды... или на воздух. Почему здесь так душно? Кракены на кубках и потолке шевелили щупальцами. Вадим изо всех сил стиснул в кулаке серебряный кубок — и тошнота прорвалась наружу. Мальчишку вырвало прямо на стол — но стало легче. Он огляделся — и увидел то, чего не замечал раньше.
Воинов-хангаров стало больше. Они стояли под факелами и на галерее. Они сидели среди пирующих — с оружием и в доспехах.
Сын Грома шевельнулся на бедре. Вадим сел удобней, глядя вокруг.
— Не хочешь ещё выпить? — спросил сосед.
— Прочь, — ответил Вадим.
В зал вошла девушка. Анласская девушка. Коса тёмной бронзы падала на грудь. Красивые руки были сложены на животе поверх красного платья, надетого на белую рубаху. Кого она искала тут? Отца? Жениха? Мужа? Брата? На полголовы возвышаясь над самыми рослыми хангарами, она обвела гордым взглядом пьяное сборище — и таким презрением полыхнули её серые глаза, такой неприязнью, таким гневом, что те, кто видел её глаза, протрезвели. Повернувшись и оттолкнув с дороги движенем руки хангарскую танцовщицу, анласка вышла прочь твёрдым шагом, не обернувшись, не посмотрев ни на кого больше.
«Ловушка, — вдруг совершенно отчётливо — непонятно, почему, но ясно — понял Вадим. — Йохалла, конечно, уже мёртв.» Он увидел, как по галерее быстро идёт группа воинов в чеканных доспехах.