— Услышать правду, Великая Царица, иногда бывает довольно тяжело.
— Я вас слушаю.
Он сглотнул.
— Так вот, должен объявить вам о двух катастрофах.
Амени тщательно переписывал постановления, которые следовало знать каждому царскому писарю. Хотя недоверие Рамзеса его задело, он знал, что царевич вернется. Поэтому он продолжал свою работу личного секретаря как ни в чем не бывало.
Когда Неспящий запрыгнул к нему на колени и облизал его щеки своим мягким влажным языком, Амени забыл об упреках и радостно приветствовал Рамзеса.
— Я был уверен, что не застану тебя здесь, — признался царевич.
— И на кого остались бы ежедневные дела?
— На твоем месте я бы не простил, что меня так бросили.
— Однако ты на своем месте, а я — на своем. Боги так распорядились, и мне этого вполне достаточно.
— Прости меня, Амени.
— Я поклялся быть верным и сдержу свое слово; пусть демоны свернут мне шею, если я отступлю! Как ты отметил, я действую сам по себе. Как путешествие?
Рамзес рассказал ему о гареме, о Моисее и Сетау, однако умолчал о краткой встречей с Нефертари. Это мгновение очарования он хранил в своей памяти как редкое сокровище.
— Ты прибыл как раз вовремя, — заявил Амени, — царица хотела видеть тебя как можно скорее, и Аша приглашает нас на ужин.
Аша принял Рамзеса и Амени в служебной резиденции, которую министр иностранных дел недавно ему выделил: в центре города, недалеко от управления, к которому он относился. Несмотря на свой молодой возраст, он уже походил на опытного дипломата с вкрадчивыми манерами и доверительным голосом. Беспокоясь о своей представительности, он старался следовать последней мемфисской моде, являвшей собой помесь классических силуэтов и богатства цветов. К его врожденной элегантности прибавилась теперь уверенность, которой раньше Рамзес в нем не замечал. По всему было видно, что Аша нашел свой путь.
— Ты кажешься вполне довольным своей судьбой, — заметил Рамзес.
— Я с самого начала выбрал нужное направление, и мне повезло: мой отчет о Троянской войне сочли самым точным.
— Что там, собственно, творится?
— Поражение троянцев неоспоримо; вопреки тем, кто верит в великодушие Агамемнона, я предвижу жестокую расправу и разрушение города. Тем не менее мы не собираемся вмешиваться. Египет нисколько не затрагивает этот конфликт.
— Сохранять мир — самое большое желание Сети.
— Да, поэтому-то он так обеспокоен.
Рамзес и Амени в один голос испуганно спросили:
— Ты опасаешься конфликта?
— Хетты вновь заволновались.
С первого года своего правления Сети пришлось столкнуться с бунтами среди бедуинов; подталкиваемые хеттами, они заняли Палестину и провозгласили независимое царство, но скоро мятежные отряды сами себя истребили. Когда восстановилось относительное спокойствие, фараон отбыл в провинцию, чтобы усмирить ханаан, присоединить южную часть Сирии и установить контроль над финикийскими портами. В третий год правления все думали, что прямого столкновения с хеттами не избежать, однако войскам удалось окружить позиции врага, прежде чем выйти к ним тыл.
— Что ты знаешь точно? — спросил Рамзес.
— Это конфиденциальная информация. Хоть ты и царский писец, ты не относишься к дипломатическим службам.
Указательным пальцем правой руки Аша разгладил маленькие, безупречно подстриженные усики. Рамзес не мог понять, серьезно ли он это сказал, но насмешливый огонек в искрящихся глазах друга разубедил его.
— Хетты затевают волнения в Сирии; некоторые финикийские правители за значительное вознаграждение готовы им содействовать. Царские военные советники высказываются за скорейшее вмешательство; по последним сведениям Сети считает, что это необходимо.
— Ты входишь в состав экспедиции?
— Нет.
— Уже в немилости?
— Не совсем так.
На тонком лице Аши нарисовалась недовольная гримаса, как если бы вопросы Рамзеса показались ему неуместными.
— Мне доверили другую миссию.
— О чем речь?
— На этот раз я действительно должен держать язык за зубами.
— Секретное поручение! — воскликнул Амени. — Заманчиво, но… опасно.
— Я на службе у государства.
— Ты в самом деле ничего не можешь нам доверить?
— Я отправляюсь на юг. Не спрашивайте у меня больше ничего.
Неспящий по достоинству оценил предоставленную ему привилегию: обильный обед, поданный в саду царицы. Туйа, забавляясь, принимала знаки нежности, которыми страстно осыпал ее мягкий язык благодарного пса. Рамзес нетерпеливо жевал веточку.
— У тебя хорошая собака, сын мой, это большое счастье. Цени его.
— Ты хотела меня видеть. Я пришел.
— Как твое пребывание в гареме Мер-Ура?
— От тебя ничего не скроется!
— Разве я не должна помогать править фараону?
— Что с расследованиями?
— Начальник охраны оказался более проворным, чем я думала. Нам удалось кое-что выяснить, но новости не из лучших. Возницу, который привел тебя в ловушку, нашли, но мертвым; его труп обнаружили в заброшенной риге, в южной части Мемфиса.
— Как он туда попал?
— Ничего определенного. Что касается мастерской, изготовлявшей чернильные палочки, владельца установить невозможно: папирус с записью его имени был уничтожен архивными службами.
— Только высокий сановник мог допустить такое правонарушение!
— Ты прав. Сановник достаточно богатый и могущественный, чтобы подкупить сообщников.
— Эта коррупция мне противна… Мы не должны этого допускать!
— Ты подозреваешь меня в трусости?
— Что ты!
— Мне нравится твое возмущение. Никогда не допускай несправедливости.
— Что же теперь делать?
— Начальник охраны не в состоянии двигаться дальше, я сама займусь этим.
— Я в твоем распоряжении; приказывай, я подчиняюсь.
— Ты готов на это ради того, чтобы узнать правду?
В улыбке царицы читались одновременно насмешка и нежность.
— Я не в состоянии открыть даже ту, которая живет во мне.
Рамзес не осмелился открыться больше и показаться смешным в глазах Туйи.
— Настоящий мужчина не довольствуется одной лишь надеждой, он действует.
— Даже если судьба сулит ему совсем иное?
— Его дело изменить свою судьбу. Если он на это не способен, пусть довольствуется собственной посредственностью и не обвиняет ближнего в своих несчастьях.
— Представь, что это Шенар был тем, кто хотел меня устранить.
Тень печали легла на лицо царицы.
— Это страшное обвинение.
— Тебе тоже подобное подозрение разрывает сердце?
— Вы мои сыновья, и я люблю вас, одного и другого; даже если вы совсем разные, даже если вы оба хотите взять свое, как допустить, что твой брат оказался таким подлецом?
Рамзес был потрясен. Неужели желание править ослепило его до того, что он уже вообразил самый низкий заговор?
— Мой друг Аша боится, что перемирие под угрозой.
— Он хорошо осведомлен.
— Отец решил выйти против хеттов?
— Обстановка требует этого.
— Я хочу отправиться вместе с ним и сражаться за мою страну.
21
В том крыле дворца, которое было отведено Шенару, слуги и чиновники ходили как в воду опущенные. Все бесшумно передвигались по стеночке, и каждый отправлял свою должность строго, как было предписано. Ни смех, ни разговоры не нарушали давящую атмосферу.
Новость пришла утром: немедленная мобилизация двух элитных полков в преддверии немедленного выступления в поход. Другими словами — война против хеттов! Шенар был поражен. Эти насильственные действия ставили под удар всю торговую политику, которую он только начал претворять в жизнь и от которой в скором времени ждал хороших результатов.
Это неразумное противостояние породит чувство незащищенности, которое противопоказано деловым отношениям. Как многие из его предшественников, Сети попался в эту затягивающую трясину. Вечно эта отсталая мораль, это стремление охранять египетскую территорию, утверждать величие цивилизации, растрачивая силы, которые могли бы так пригодиться в другом деле! Шенар не успел испортить репутацию царских военных советников и доказать их несостоятельность; эти вояки мечтали лишь о рукопашной, возомнив себя завоевателями, перед которыми должны были преклоняться все народы. Если поход окончится крахом, Шенар пообещал себе, что выгонит всех этих никчемных из дворца.
Кто управлял страной в отсутствие фараона, его первого министра и главнокомандующего? Царица Туйа, естественно. Даже если их встречи становились все реже и вообще в отношениях намечался застой, они все же относились друг к другу с большой нежностью. Настал час поговорить начистоту. Туйа не только должна была его понять, но и повлиять на Сети, чтобы сохранить мир. Поэтому он настаивал на скорейшей встрече с ней, несмотря на ее чрезвычайную занятость.
Туйа приняла его в середине дня, в своих покоях.
Туйа приняла его в середине дня, в своих покоях.
— Какая торжественная обстановка, матушка!
— Полагаю, ты здесь не затем, чтобы нанести частный визит.
— Вы правы, как всегда. Откуда это шестое чувство?
— Сын не должен льстить своей матери.
— Вам не нравится война, ведь так?
— А кому она нравится?
— Вам не кажется, что решение отца было принято несколько поспешно?
— Ты полагаешь, что он способен действовать необдуманно?
— Конечно, нет, но обстоятельства… Хетты…
— Тебе нравятся красивые вещи?
Шенар был обескуражен.
— Конечно, но…
— Идем со мной.
Туйа отвела своего старшего сына в соседнюю комнату: на низком столе лежали длинный парик с завитыми буклями, сорочка с широкими рукавами, длинная плиссированная юбка, обшитая бахромой, саржевый шарф, который должен был поддерживать одежду на поясе.
— Великолепно, не правда ли?
— Замечательная работа.
— Этот наряд предназначается тебе. Твой отец выбрал тебя знаменосцем в свой ближайший сирийский поход.
Шенар побледнел.
Знаменосец, по правую руку от предводителя, должен держать древко, увенчанное стягом с головой барана, одного из символов Амона, бога побед. Таким образом, старший сын фараона должен был принять участие в походе вместе со своим отцом и стоять в первых рядах во время битвы.
Рамзес переминался с ноги на ногу.
Амени почему-то задерживался: он должен был доставить распоряжение, в котором перечислялись все сановники, которых Сети решил взять с собой. Царевич с нетерпением ждал, кем его назначат в этот поход. Ему было все равно, каким громким званием его наградят, главное — это сражаться.
— Ну наконец-то! Где этот список?
Амени опустил голову.
— Что, что не так?
— Читай сам.
Царским указом Шенар назначался знаменосцем по правую руку от фараона; что же до Рамзеса, его даже не отметили.
Все казармы Мемфиса находились в состоянии подготовки к войне. С завтрашнего дня пехота и колесницы выступают в поход на Сирию под началом самого правителя.
Рамзес провел день во дворе главной казармы. Когда, уже глубокой ночью, его отец вышел с военного совета, он осмелился подойти к нему.
— Могу я подать вам прошение?
— Слушаю.
— Я хочу отправиться с вами.
— Мой указ обжалованию не подлежит.
— Я не собираюсь командовать, я хочу лишь сражаться с врагом.
— Значит, мое решение было правильным.
— Я… я не понимаю!
— Невообразимый каприз — это пустое; чтобы сражаться с врагом, нужно быть способным на это. Это не твой случай, Рамзес.
Немного оправившись от гнева и разочарования, Шенар рассудил, что его новое назначение не так уж плохо, к тому же оно подразумевало ряд почестей. В самом деле, невозможно было вступить на трон, не проявив свои качества воина. Со времени эпохи первых династий, правитель должен был доказать свою способность сохранять целостность своих территорий и дать отпор врагу. Таким образом, Шенар соблюдал эту традицию, достойную сожаления, но имеющую большую значимость в глазах народа. Она даже показалась ему почти забавной, когда он заметил расстроенный взгляд Рамзеса, устремленный на авангард, во главе которого должен был стоять знаменосец.
Выступление армии в поход, как всякое значительное событие, сопровождалось праздником; население воспользовалось лишним выходным днем и не преминуло утопить свои тревоги в кружке пива. Но кто сомневался в победе Сети?
Несмотря на личный триумф, Шенар все же был охвачен страхом: в ходе сражения и лучшему солдату грозила смерть. При мысли, что он будет ранен или останется беспомощным калекой, у него заходилось сердце; в битве он собирался прежде всего постараться избегнуть опасности, оставляя другим рискованные л сложные поручения.
В который раз ему везло; во время этой кампании ему представится случай поговорить с отцом и определиться насчет своего будущего. Эта перспектива вполне заслуживала того, чтобы сделать небольшое усилие, хотя оставить удобства царского дворца было для Шенара трудным испытанием.
Разочарование Рамзеса необычайно воодушевляло его.
Провинциальный контингент не нравился Бакену. Когда надвигалась война, набирали солдат, волонтеров, мечтавших о подвигах в далеких землях; но этот сброд неотесанных крестьян нельзя было вывести дальше окрестностей Мемфиса, они все разбегались по своим полям и деревням. Управляющий царскими конюшнями, великан недюжинной силы с квадратным лицом, обрамленным короткой бородкой, Бакен также отвечал за обучение зеленых рекрутов.
Низким хриплым голосом он приказал им, подняв мешок, наполненный камнями, положить его на правое плечо и бежать вдоль стены казармы, пока он не даст команду остановиться.
Ряды их быстро и резко поредели: большинство не сумело рассчитать свои силы. Выдохшись, они остановились, бросив мешки на землю. Бакен подождал еще немного и прервал испытание, когда в цепочке бежавших осталось всего пятьдесят человек.
Удивленный, он, кажется, узнал одного из новичков: возвышаясь над остальными больше чем на голову, он сохранял необычайную бодрость и свежесть сил.
— Царевич Рамзес! Ваше место не здесь.
— Я хочу пройти это испытание и получить свидетельство о пригодности.
— Но… вам оно не нужно! Достаточно только…
— Я думаю иначе, впрочем, как и ты. Папирус не делает солдата!
Застигнутый врасплох, Бакен перевернул кожаные браслеты, плотно облегавшие его мощные бицепсы.
— Это вопрос щекотливый…
— Ты боишься, Бакен?
— Я? Боюсь? Быстро в строй!
На протяжении трех дней Бакен испытывал людей, доводя их до изнеможения. Он отобрал двадцать самых выносливых, Рамзес оказался в их числе.
На четвертый день приступили к обучению обращаться с оружием: дубинами, короткими мечами и щитами. Бакен ограничился несколькими советами, а затем свел новобранцев друг против друга.
Когда один из них оказался раненным в руку, Рамзес положил свой меч на землю, остальные последовали его примеру.
— Что с вами? — прогремел Бакен. — Берите оружие или убирайтесь вон!
Рекруты подчинились требованиям наставника, вялые и неповоротливые выбыли. Из всей толпы осталось лишь двенадцать человек, способных нести солдатскую службу.
Рамзес держался как следует. Десять дней изнуряющих упражнений не ослабили его желания.
— Мне нужен офицер, — объявил Бакен на заре одиннадцатого дня.
За исключением одного, все кандидаты выказали одинаковую ловкость в обращении с луком из дерева акации: стрелы, выпущенные из такого лука, покрывали расстояние в пятьдесят метров.
Приятно удивленный Бакен показал лук необыкновенной величины, фронтальная поверхность которого была покрыта роговыми накладками, затем метнул медный брусок за сто пятьдесят метров от того места, где находились стрелки.
— Возьмите это оружие и поразите эту цель.
Большинство из рекрутов не сумело даже натянуть тетиву; двоим удалось выстрелить, но их стрелы не улетели и на сто метров.
Рамзес, сопровождаемый насмешливым взглядом Бакена, подошел последним. Как и его товарищи, он имел право на три попытки.
— Царевичу не следует выставлять себя на посмешище; и тем, кто посильнее, это не удалось.
Сконцентрировавшись, Рамзес не видел ничего, кроме цели; больше ничего не существовало.
Понадобилась приложить все силы, чтобы натянуть лук. Чувствуя невыносимую боль в мышцах, Рамзес справился с тетивой, сделанной из жил быка.
Первая стрела легла слева от мишени, Бакен расхохотался.
Рамзес выдохнул, задержал дыхание и почти сразу выпустил вторую стрелу, которая перелетела медную болванку.
— Последняя попытка, — объявил Бакен.
Царевич закрыл глаза и стоял так целую минуту. Он представил себе мишень, представил, что она близко, что она слилась со стрелой, что стрела, движимая непоколебимой волей, сливается с целью.
Третий выстрел был освобождением. Стрела распаяла воздух огненным жалом и пронзила медную болванку.
Рекруты громко приветствовали победителя. Рамзес отдал огромный лук Бакену.
— Я добавляю еще одно испытание, — сказал наставник, — рукопашная один на один со мной.
— Разве это входит в правила?
— Это мое правило. Страшно выйти против меня?
— Я требую мое удостоверение офицера.
— Сражение докажет, кто способен противостоять обычному солдату.
Рамзес был выше Бакена, но не такой мускулистый и гораздо менее опытный, ему оставалось рассчитывать лишь на быстроту своей реакции. Наставник бросился в бой, не предупреждая; царевич увернулся, кулак просвистел мимо, слегка задев левое плечо Рамзеса. Пять раз подряд удары наставника попадали мимо; задетый за живое, он сумел ухватиться за левую ногу противника и вывести его из равновесия. Однако стремительным ударом ноги в лицо тот освободился и ребром руки ударил Бакена по затылку.