Рамзес наблюдал за всем, что происходит вокруг.
Он изучил ежедневный порядок работы, оценил необходимость правильного распределения обязанностей, основанного на опыте и разумении, а не на правах, отметил упорных и ленивых, настойчивых и легкомысленных, молчаливых и болтливых. Но чтобы он ни делал, взгляд его постоянно обращался к стелам, воздвигнутым его предками, к этой устремленности ввысь души человека, устраивавшего святилище в сердце пустыни.
— Волнительное зрелище, не так ли?
Отец застал его врасплох.
Даже в простой схенти, испокон веков традиционной для всех египтян, он все же оставался фараоном. От него исходила некая сила, которая завораживала Рамзеса при каждой встрече с отцом; Сети не нужны были никакие отличительные знаки, одного его присутствия было достаточно, чтобы заставить подчиняться. Никто другой не обладал такой удивительной способностью; все остальные пытались как-то выделиться — кто внешностью, кто поведением. Сети достаточно было появиться, и хаос уступал место порядку.
— Они почти завораживают меня, — признался Рамзес.
— Они — это живые слова; в отличие от людей, они не знают ни лжи, ни предательства. Памятники разрушителя разрушены, поступки лжеца никчемны; сила фараона в одном лишь законе Маат.
Рамзес был потрясен; неужели эти высказывания относились к нему, неужели это он разрушал, предавал, лгал? Ему захотелось подняться, убежать на край плато, спуститься по откосу и скрыться в пустыне. Но что же он такого сделал? Он хотел услышать, в чем его вина, но объяснения не последовало — царь лишь смотрел вдаль и молчал.
Шенар… Конечно, его отец говорил о Шенаре, не называя его! Он понял его вероломство и, таким образом, давал Рамзесу понять его истинное положение. Судьба снова менялась! Царевич был уверен, что Сети выскажется в его пользу, однако его разочарование оказалось столь же сильным, как и надежда.
— Какова цель этой экспедиции?
Рамзес задумался; за кажущейся простотой вопроса должна была скрываться ловушка.
— Добыть бирюзу для богов.
— Так ли они необходимы для процветания страны?
— Нет, но… разве можно обойтись без такой красоты?
— Главное, чтобы поиски выгоды не оказались в основе нашего богатства, так как это разрушит его изнутри. Во всяком существе, как и во всякой вещи, отдавай предпочтение тому, что утверждает их, выделяя из прочих, их качество, их сияние, их гений. Ищи то, что незаменимо.
Рамзесу показалось, что свет проник в его сердце и укрепил его; слова Сети отпечатались в нем навсегда.
— Необходимо, чтобы и большие, и малые получали от фараона обеспечение по своим потребностям. Не пренебрегай одним в пользу другого, умей убедить всех, что сообщество важнее одного человека. То, что на благо улью, хорошо и для пчелы, и пчела должна служить улью, благодаря которому она живет.
Пчела! Один из символов, олицетворяющих фараона! Сети говорил об исполнении обязанностей правителя, он мало-помалу раскрывал Рамзесу секреты мастерства управлять страной.
Опять захватывает дух от высоты.
— Главное — производить, — продолжал Сети, — еще важнее — распределять. Огромные богатства, к которым имеет доступ лишь ограниченная каста людей, порождают несчастье и несогласие; небольшое же их количество, правильно распределенное, сеет радость. История царства должна напоминать праздник; чтобы добиться этого, никто не должен голодать. Смотри, сын мой, смотри и учись, ибо если ты не прозорлив, ты не постигнешь смысла моих слов.
Рамзес провел бессонную ночь, глядя на голубую жилу драгоценного камня, выходившую на поверхность с одного края площадки. Он просил Хатхор рассеять мрак, в пучине которого он барахтался как ничтожная соломинка.
Его отец следовал четкому плану, но какому? Рамзес уже не надеялся, что станет правителем; но в таком случае отчего Сети, редко с кем говоривший по душам, преподносил ему подобные уроки? Может быть, Моис лучше распознал намерения повелителя; но царевич не собирался опускать руки: он сам проложит себе дорогу в жизни.
Незадолго до восхода солнца из главной галереи появилась какая-то тень; при слабых отсветах бледнеющей луны Рамзес уже было подумал, что это какой-то демон спешит вернуться в свое царство. Однако у этого демона были очертания человеческого существа, и он что-то прижимал к груди.
— Кто ты?
Человек застыл на месте, повернул голову в сторону царевича и пустился к острому краю площадки, где искатели установили только одну хижину.
Рамзес кинулся вдогонку за беглецом.
— Стой!
Человек прибавил шагу, Рамзес не отставал. Он бросился за ним и нагнал странного человека, прежде чем тот успел достичь крутого склона.
Царевич накинулся на него и сбил с ног. Воришка упал, не выпустив, однако, из рук своей ноши; он схватил оказавшийся под рукой камень и попытался пробить череп напавшему на него. Рамзес ударил его локтем в грудь, от чего у противника перехватило дыхание. И все же этот человек сумел подняться, но, потеряв равновесие, опрокинулся назад.
Крик боли, еще один, шум тела, скатывающегося вниз по уступам, и, наконец, удар о землю, там, внизу, у подножия склона.
Когда Рамзес спустился к нему, беглец лежал без дыхания, все еще прижимая к груди мешок с бирюзой.
Лицо вора оказалось знакомым царевичу: это был тот самый возница, который оставил его посреди пустыни, заманив в ловушку, чуть не стоившую ему жизни.
26
Ни один из искателей не видел раньше этого человека; это была его первая экспедиция, и он держался в стороне. Усердно работая, он проводил долгие часы в самых недоступных уголках шахты, чем снискал уважение своих товарищей.
Прятать бирюзу было преступлением, за которое полагалось тяжелейшее наказание, и ни один искатель никогда еще не отваживался на такое. Никто не жалел о смерти виновного; закон пустыни сурово и справедливо наказал его. Поскольку тяжесть преступления была огромна, возницу должны были похоронить без всяких ритуалов. Уста и глаза его не будут открыты другому миру, он не сможет пройти через анфилады к свету и станет добычей Пожирательницы Аменит.
— Кто нанял этого человека? — спросил Рамзес у Моиса.
Еврей посмотрел в свои списки.
— Я.
— Как это ты?
— Настоятель гарема предложил мне многих рабочих, способных трудиться на приисках; я просто подписал акт об их зачислении, и все.
Рамзес глубоко вздохнул.
— Этот вор и есть тот возница, которому было поручено заманить меня в ловушку.
Моис побледнел.
— Ты же не думаешь…
— Нет, конечно, ни секунды не сомневался, но и ты тоже попал в ловушку.
— Настоятель гарема? Нет, это слабый, безвольный человек, он всегда панически боится, как бы чего не случилось.
— Тем легче управлять им. Я сейчас же возвращаюсь в Египет, Моис. Хочу узнать, что и кто стоит за этим исполнителем.
— Разве тебе теперь не все равно, ты ведь отошел от власти?
— Не важно, я хочу знать правду.
— Даже если она будет малоприятной для тебя?
— А у тебя есть какие-нибудь важные сведения?
— Нет, клянусь тебе… Но кто осмелится поднять руку на младшего сына фараона?
— Найдутся и такие, и больше, чем ты думаешь.
— Если это заговор, глава все равно останется вне досягаемости.
— Что же, Моис, ты отступишься?
— Эти страсти нас не касаются, раз ты не будешь наследником Сети, зачем кому-то покушаться на тебя?
Рамзес не открыл своему другу, о чем говорил с ним отец; ведь эти разговоры следовало хранить в строжайшей тайне, пока он не постигнет их значения.
— Ты поможешь мне, Моис, если я буду нуждаться в тебе?
— Что за вопросы?
Несмотря на это прискорбное происшествие, Сети не изменил плана экспедиции. Только когда правитель рассудил, что количество добытой бирюзы достаточно, он отдал приказ возвращаться в Египет.
Начальник охраны дворца примчался к дверям приемной царицы; посланник Туйи не уточнил, как скоро он должен ответить на призыв монархини.
— Я здесь, Великая Царица.
— Как продвигается ваше расследование?
— Но… оно окончено!
— Неужели?
— Невозможно узнать что-либо еще.
— Поговорим об этом вознице… Вы говорите, он мертв?
— К несчастью, бедняга…
— Как этому человеку удалось отправиться вместе с экспедицией и похитить драгоценные камни?
Начальник охраны съежился.
— Это… это невозможно!
— Вы полагаете, я не в себе?
— Великая Царица!
— Остается три предположения: либо вас подкупили, либо вы не годитесь для того места, которое занимаете, либо и то, и другое вместе.
— Великая Царица…
— Вы посмеялись надо мной.
Сановник бросился в ноги повелительнице.
— Мною воспользовались, мне солгали, обещаю вам…
— Ненавижу прислужников. Ради кого вы пошли на предательство?
Бессвязное лепетание начальника охраны открыло всю его несостоятельность, до сих пор скрывавшуюся под плотной драпировкой его фальшивого добродушия. Боясь потерять свое место, он не осмелился даже выйти из своих личных покоев; он был так уверен, что поступил правильно, что вызвал жалость у правительницы.
— Будете охранять вход в покои моего старшего сына. Постарайтесь хоть здесь не пропустить непрошенных гостей.
Вельможа рассыпался в благодарностях, но царская супруга поспешила покинуть свою приемную.
Повозка Рамзеса и Моиса с грохотом вкатилась на двор гарема Мер-Ура, куда выходили окна начальства; оба друга управляли повозкой по очереди, состязаясь в ловкости и смелости. Часто меняя лошадей, они с небывалой скоростью покрыли расстояние, разделявшее Мемфис и гарем.
Это шумное появление нарушило покой заведения и вынудило настоятеля, которому пришлось покинуть ложе послеполуденного отдыха, выглянуть во двор.
— Вы что, с ума сошли? Здесь вам не казармы!
— Великая супруга повелителя поручила мне важную миссию, — ответил Рамзес.
Настоятель гарема сложил свои нервные ручки на круглом животике.
— Ах, так? И она позволила вам так врываться сюда?
— Дело очень срочное.
— Здесь, в гареме, находящемся под моей ответственностью?
— Да, здесь, и касается оно именно вас.
Моис подтвердил, кивнув головой. Настоятель попятился.
— Здесь какая-то ошибка…
— Вы подослали мне преступника в экспедицию на бирюзовые копи, — уточнил еврей.
— Я? Вы забываетесь!
— Кто вам его рекомендовал?
— Не понимаю, о ком идет речь?
— Мы хотим просмотреть ваши архивы, — потребовал Рамзес.
— У вас есть письменное разрешение?
— Печати Великой Царицы вам будет достаточно?
Вельможа не стал больше спорить. Рамзес в запале уже готов был поверить, что он у цели. Моису, хоть и более сдержанному, тоже хотелось поскорее прояснить, в чем тут дело, желание увидеть торжество правды волновало ему кровь.
Дело похитителя бирюзы разочаровало их; этот человек был записан не как возница, а как опытный искатель, участвовавший уже во многих экспедициях, и возвращавшийся в Мемфис, чтобы наставлять ювелиров в том, что касается веса бирюзы. Поэтому настоятель, как только Моиса назначили в экспедицию, подумал, что этот специалист мог бы войти в состав экспедиции под руководством еврея.
Очевидно, этого сановника тоже провели. И поскольку конюх и возница были мертвы, след организатора покушения на этом обрывался.
Больше двух часов подряд Рамзес пускал стрелы из лука, поражая мишени одну за другой. Он заставлял себя переплавлять свой гнев в сосредоточенность, предпочитая собирать свою энергию, вместо того чтобы растрачивать ее. Когда его мышцы уже заныли от усталости, он пустился в долгую одиночную пробежку по садам и лугам гарема. В голове его громоздилось слишком много путаных мыслей; рассудок метался среди них как бешеная обезьяна в лесу, единственно утомительные упражнения тела могли заставить ее успокоиться.
Царевичу была неведома усталость. Кормилица, которая вскармливала его грудью до трех лет, никогда еще не видела такого крепкого малыша; к нему не привязывалась никакая болезнь, он с одинаковым безразличием сносил и жару, и холод, спал как убитый и ел с диким аппетитом. К десяти годам у него уже было тело атлета, совершенство которого достигалось ежедневными упражнениями.
Пробегая по аллее тамарисков, он вдруг услышал пение, которое было не похоже на птичье. Он остановился и прислушался.
Это был женский голос, чарующий и восхитительный. Он бесшумно приблизился и увидел ее.
В тени вербы сидела Нефертари и тихо пела, подыгрывая себе на лютне, привезенной из Азии. Ее мягкий голос сливался со струйками ветерка, ласкавшего листву дерева. Рядом на траве лежала восковая табличка, испещренная буквами и цифрами.
Красота девушки была почти нереальна; на мгновение Рамзес даже усомнился, не сон ли это.
— Подойдите… Неужели вас пугает музыка?
Он раздвинул ветви дерева, за стволом которого притаился.
— Почему вы прятались?
— Потому что…
Он не мог придумать ни одного объяснения; видя его смущение, девушка улыбнулась.
— С вас пот катит градом. Вы что, бежали?
— Я надеялся найти здесь имя человека, который пытался меня уничтожить.
Улыбка исчезла с губ Нефертари, однако ее серьезность очаровала его.
— Значит, вам не удалось.
— К сожалению, нет.
— И всякая надежда потеряна?
— Боюсь, что так.
— Но вы не отступите.
— Как вы догадались?
— Потому что вы никогда не отступаете.
Рамзес склонился над дощечкой.
— Вы изучаете математику?
— Подсчитываю объемы.
— Вы хотите быть геометром?
— Я люблю узнавать новое, не задумываясь о будущем.
— Вы когда-нибудь отвлекаетесь?
— Я люблю одиночество.
— Не слишком ли строгий выбор?
Серо-зеленые глаза стали вдруг суровыми.
— Я не хотел вас обидеть, простите меня.
На губах, едва заметно подкрашенных, появилась снисходительная улыбка.
— Вы еще побудете в гареме?
— Нет, я должен ехать завтра в Мемфис.
— С твердым намерением открыть правду, так?
— Это упрек?
— Неужели необходимо так рисковать собой?
— Я хочу знать правду, Нефертари, и я всегда буду ее добиваться, чего бы это мне ни стоило.
В ее взгляде он прочел одобрение.
— Если вы окажетесь в Мемфисе, я хотел бы пригласить вас на ужин.
— Я должна провести в гареме еще долгие месяцы, чтобы совершенствовать свои знания; затем мне предстоит вернуться назад, в свою провинцию.
— Вас там ждет жених?
— Это нескромный вопрос.
Рамзес почувствовал себя полным болваном. Эта молоденькая девушка, такая спокойная, такая рассудительная, приводила его в замешательство.
— Будьте счастливы, Нефертари.
27
Старый дипломат гордился тем, что служил своей стране долгие годы, на протяжении царствования трех фараонов, помогая правителям своими советами, благодаря которым удалось избежать многих ошибок в отношениях с другими государствами. Ему нравилась осторожность Сети, более дорожащего миром и спокойствием своих граждан, нежели ратными подвигами, которые ничего не давали.
Скоро он собирался отправиться на заслуженный отдых в Фивы, неподалеку от храма Карнака, и доживать свои дни в кругу семьи, которой он до сих пор уделял не слишком много внимания из-за своих бесконечных путешествий. К тому же в эти дни ему сообщили приятную новость: ему предстояло подготовить себе на смену юного Ашу, молодого человека, обладавшего выдающимися способностями: он схватывал все на лету и запоминал главное. По возвращении с Великого Юга, где он блестяще исполнил довольно деликатное поручение по добыванию сведений, он захотел пройти обучение у старого дипломата. Старожил сразу проникся к юноше теплыми чувствами, приняв его как своего сына. Не ограничиваясь одними лишь формальностями, высокопоставленный чиновник указал ему некоторые лазейки и открыл некоторые навыки, которым можно было научиться только со временем, благодаря опыту. Порой Аша предупреждал мысль учителя; его оценка международного положения включала в себя и острое чувство реальности, и ближайшие перспективы.
Секретарь дипломата объявил о прибытии Шенара, который вежливо испрашивал разрешения на разговор. Неуместно было отвечать отказом сыну фараона, назначенного к тому же преемником, поэтому, несмотря на некоторую усталость, сановнику пришлось принять человека с круглым лицом, на котором ясно читалось сознание собственной важности и превосходства. Вместе с тем его маленькие карие глазки свидетельствовали о живости ума; расценивать его как слабого противника было бы непростительной ошибкой.
— Ваше присутствие делает мне честь.
— Я испытываю по отношению к вам восхищение, — дружелюбно объявил Шенар. — Все знают, что азиатская политика моего отца находится под вашим влиянием.
— Я бы так не сказал. Фараон всегда сам принимает решения.
— Благодаря обширности и своевременности сообщаемой вами информации.
— Дипломатия — это трудное искусство; я прилагаю все свои усилия, чтобы преуспеть в этом.
— И небезуспешно.
— Когда на то есть воля богов. Не хотите ли сладкого пива?
— С удовольствием.
Вельможи расположились под аркой, продуваемой северным ветром. Серый кот запрыгнул на колени к старому дипломату, свернулся калачиком и задремал.
Когда две чаши были наполнены легким пенящимся напитком, слуга удалился.
— Мой приход не удивил вас?
— Да, не могу не признать, немного удивил.
— Я хотел бы, чтобы этот разговор остался между нами.
— Можете быть уверены.
Шенар задумался. Старого дипломата все это слегка забавляло. Сколько раз приходилось ему принимать сановников, желающих воспользоваться сведениями, которыми он располагал! В зависимости от обстоятельств он либо помогал им, либо разочаровывал их. То, что сын правителя сам явился к нему, не могло не льстить его самолюбию.
— Насколько мне известно, вы собираетесь оставить свой пост.
— Я не делаю из этого тайны. Через год или два, когда правитель даст мне свое разрешение, я отойду от дел.