Прильнув к окулярам, Лесли и Камерон поразились качеству оптического прибора. Они увидели особняк на берегу озера Комо, окруженный ухоженными лужайками, причал с огромной яхтой и повсюду фонтаны. Фигурки людей сновали вокруг, настолько отчетливые, что, казалось, до них не несколько миль, а всего каких-нибудь ярдов тридцать.
– Красивое поместье, – заметил Прайс, отойдя от подзорной трубы и повернувшись к Тогацци. – Кому оно принадлежит?
– Это поместье Паравачини, и даже самые свирепые ветры с гор не в силах развернуть эту подзорную трубу. Она прочно закреплена болтами. Отсюда я могу наблюдать и при необходимости фотографировать всех тех, кто там появляется.
– Отлично сработано, дон Сильвио, – добавил Камерон. – Кстати, можно ли проследить ваше новое имя?
– Сильвио Тогацци надлежащим образом зарегистрирован – или, скажем так, вложен в книгу записей новорожденных Палермо, а данные о его крещении занесены в церковную книгу храма Блаженного спасителя, сельской церквушки к югу от Чафалы. Все эти документы выполнены на высоком уровне и выглядят такими «подлинными», как только этого можно желать.
– А кто произвел вас в «доны»? – улыбнувшись, поинтересовался Прайс.
– Когда кто-нибудь нанимает десятки людей на расчистку поместья и строительство, щедро одаривает местных жителей, оплачивает сельские праздники и строит на свои средства две-три церкви, приставка «дон» перед его именем появляется совершенно естественно. Однако хватит обо мне. Предлагаю пройти в дом, и я передам вам все то, что нам удалось подготовить. Надеюсь, вы будете довольны.
– Прошу прощения за любопытство, – сказала Лесли Монтроз, – но вы упомянули про травму спины, следствие того, что агент Скофилд неудачно вас подхватил, когда вы прыгали с балкона. Это происшествие имело отношение к вашей совместной охоте на Матарезе?
– Едва ли, дорогая моя подполковник, хотя мое поспешное отступление действительно было вынужденным. Женщина, о которой идет речь, была замужем за фанатиком-comunista,[67] который был рабски предан своей работе и не уделял должного внимания своей жене. И я лишь попытался заполнить пустоту… А сейчас идемте, информация ждет вас.
Глава 23
В Нью-Йорке шел проливной дождь, принесший с собой очищение, но создавший дополнительные проблемы для водителей машин, запрудивших улицы города в вечерний час пик. На оживленном перекрестке на Мэдисон-авеню трое полицейских убрали временные знаки, запрещающие парковку. В тот же самый момент на освободившееся место устремились три машины. Одна из них, роскошный лимузин, остановилась в нескольких шагах от бледно-зеленой двери гостиницы «Марблторп», две другие встали на противоположной стороне улицы. Во всех трех машинах находились вооруженные люди, чье внимание было приковано к человеку, который вышел из лимузина и направился к бледно-зеленой двери в сопровождении мужчины, чей облик выдавал в нем телохранителя. Казалось, все было рассчитано с точностью до секунды: еще один полицейский распахнул дверь гостиницы и, кивнув, впустил гостей. Полиция Нью-Йорка относится к сильным мира сего с должным почтением.
Человек, прибывший в сопровождении такой охраны, был среднего роста, лет под пятьдесят; когда он скинул с себя в небольшом вестибюле дождевик с капюшоном, оказалось, что на нем дорогой костюм. Его лицо было бледным, глаза метались из стороны в сторону.
– Куда нам идти, черт возьми? – недовольно проворчал он.
– Лифт в конце коридора направо, сэр, – ответил полицейский.
– Благодарю вас, молодой человек, и передавайте от меня привет вашему комиссару.
– Непременно, сэр. Мы здесь дежурим по его личному приказу.
– У вас впереди долгая и успешная карьера, приятель. Как ваша фамилия?
– О'Шонесси, сэр.
– Кругом одни ирландцы, да? – Все трое рассмеялись, и важная персона в сопровождении телохранителя прошел к лифту. – Не могу поверить, что я делаю это! – запыхавшись, продолжал бизнесмен. – Прилетает неизвестно кто, предположительно из Амстердама, и мне приказывают явиться к нему – именно так, черт побери, это был самый настоящий приказ! Проклятие, за кого этот тип себя принимает?
– Остальные утверждают, Альберт, что этот человек знает нужные слова, – ответил мужчина, изображавший телохранителя, вынимая руку из плаща. – Все нужные слова.
– А может быть, он просто закинул невод, – проворчал тот, что пониже, по имени Альберт.
– Если это так, он знает, где водится определенная рыба. Банкиры и энергетики хотят встретиться с тобой после того, как мы побеседуем с этим Уильямом Клейтоном…
– Несомненно, имя ненастоящее, – прервал его бизнесмен. – Ни в одном моем списке такое не значится.
– Полных списков у нас нет, Альберт, – их нет ни у кого из нас. Просто слушай, что он будет говорить, но сам ничего не предлагай. Веди себя так, как остальные – изображай полное недоумение и удивление.
– Знаешь, из того, что ты адвокат, еще не следует, что тебе нужно указывать мне на очевидное. – Двери лифта открылись, мужчины вошли в кабину, и вооруженный адвокат набрал четырехзначный код этажа, предварительно сообщенный ему. – Стюарт, сними плащ и шляпу, – добавил Альберт Уайтхэд, исполнительный директор крупной брокерской фирмы «Суонсон и Шварц» с Уолл-стрит.
– Теперь уже можно, – согласился адвокат, по имени Стюарт Николс, снимая плащ от Берберри и шляпу. – Я просто хотел убедиться, что эти фараоны на нашей стороне.
– У тебя мания преследования.
– Нет, просто кое-какие неприятные воспоминания. Я был военным прокурором в Сайгоне, где моей смерти желали многие из тех, кто носил военную форму. Одной парочке чуть не удалось меня прикончить, и они были в форме офицеров военной полиции… Ты все еще хочешь представить меня своим поверенным?
– Ты совершенно прав, черт побери. Я добавлю, что тебе известно обо мне все – абсолютно все. Для тебя я открытая книга – но только для тебя.
– Этот Клейтон все равно попросит меня выйти.
– Ты ему объяснишь, почему тебе лучше остаться. Это у тебя хорошо получается.
– Конечно, я постараюсь, но если он будет настаивать, я спорить не стану.
– Очень приятно познакомиться с вами, мистер Николс. Рад принимать вас здесь, – сказал «Уильям Клейтон», он же Брэндон Скофилд, он же Беовульф Агата, тепло пожимая адвокату руку.
На Скофилде был темно-синий костюм консервативного покроя от самых дорогих портных. Усадив гостей в кресла, рядом с каждым из которых стоял столик, Брэндон позвонил в серебряный колокольчик. Из соседней комнаты появилась Антония, одетая как горничная, в черном платье и накрахмаленном белоснежном переднике, с затянутыми в строгий узел седеющими волосами. Вид у нее был весьма внушительный.
– Кофе, чай, чего-нибудь покрепче?.. – предложил Брэндон. – Кстати, это Константина, ее мне предложили от гостиницы, она не знает ни слова по-английски. Я специально попросил об этом; мы с ней общаемся по-итальянски.
– Жаль, что не по-французски, – заметил Стюарт Николс. – Я учил французский в школе, и он мне очень пригодился в Сайгоне.
– Давайте проверим… Constantina, vous parlez francais?[68]
– Che cosa, signore?[69]
– Capisce francese?[70]
– Non, signore. Linguaggio volgare![71]
– Боюсь, она не сможет присоединится к нам. Она говорит, это вульгарный язык. Интересно, они когда-нибудь помирятся друг с другом? – Все отказались от напитков, и Антония, кивнув, бесшумно удалилась. – Знаю, что время у вас ограничено, как и у меня, – продолжал Скофилд, – посему почему бы нам не перейти сразу к делу?
– Вначале мне хотелось бы узнать, мистер Клейтон, о каком именно деле идет речь?
– О нашем общем деле, сэр, – ответил Беовульф Агата. – Об акциях, векселях, кредитах, займах – преимущественно, международных. Естественно, меня интересуют пакеты акций, выставленных на первичную продажу, но, что гораздо важнее, то, как вы обслуживаете процессы слияния и объединения компаний. Ваш вклад в них просто неоценим.
– Вы описали огромный круг деятельности, – сказал исполнительный директор «Суонсон и Шварц», – большая часть которой носит конфиденциальный характер.
– Все то, что происходит на лондонской, парижской, римской и берлинской биржах, является конфиденциальным. Но, разумеется, от Амстердама никаких секретов быть не должно.
– Вы не могли бы уточнить? – попросил Николс.
– Если в этом есть необходимость, вероятно, вы знаете своего клиента и его фирму не так хорошо, как вам кажется, – ответил Брэндон.
– Я являюсь юридическим поверенным фирмы, мистер Клейтон. Вся моя деятельность посвящена исключительно «Суонсон и Шварц». Нет ничего такого, о чем мне не было бы известно.
– Я являюсь юридическим поверенным фирмы, мистер Клейтон. Вся моя деятельность посвящена исключительно «Суонсон и Шварц». Нет ничего такого, о чем мне не было бы известно.
– Это относится и к присутствующему здесь мистеру Уайтхэду? Потому что в противном случае я попрошу вас оставить нас.
– Мистер Уайтхэд уже сказал, что у него нет от меня никаких секретов.
– В таком случае я не могу поверить, что вам не известно про Амстердам… Двенадцать лет назад некие Рэндолл Суонсон, ныне покойный, и Сеймур Шварц, в настоящее время удалившийся от дел и живущий в Швейцарии, объединившись, основали новую брокерскую фирму в одном из тех секторов экономики капиталистического мира, где самая высокая конкуренция. Чудо из чудес – за несколько лет фирма превращается в одного из крупнейших игроков, расширяет свою деятельность настолько стремительно, что уже начинает теснить таких признанных столпов, как «Кравис» и бывшая «Милкен». И тут, еще более поразительно, в последний год своего руководства фирмой Суонсон и Шварц осуществляют одно из самых впечатляющих слияний в современной истории – крупнейшее по объемам объединенного капитала, друзья мои. Просто поразительно, но как все это было осуществлено?
– Истинный талант не знает преград, мистер Клейтон, – сказал адвокат, сохраняя полное спокойствие. – В настоящее время мистер Уайтхэд считается в финансовых кругах одним из лучших, если не самым лучшим управляющим.
– О да, он хорош, очень-очень хорош, но вот только достаточно ли этого? Талант без ресурсов, которые помогли бы ему раскрыться, превращается в пустой звук, разве не так? Но, возможно, я сказал уже слишком много, ибо если я ошибаюсь, получается, что я трачу впустую ваше время, как и свое собственное, а это непозволительная роскошь. Время – деньги, вы согласны, господа?
– Что именно вы понимаете под ресурсами? – заметно занервничав, спросил Уайтхэд, не в силах сдержаться, несмотря на то что его поверенный красноречиво покачал головой.
– Только то, что я сказал, – ответил Скофилд. – Капиталовложения в ваш талант, в первую очередь иностранные капиталовложения, если вам так больше нравится.
– В этом нет ничего даже отдаленно противозаконного, мистер Клейтон, – заметил Стюарт Николс. – Надеюсь, вы это прекрасно понимаете.
– А я и не намекал ни на что такое… Послушайте, времени у меня мало, и у вас тоже. Я хочу только сказать – а если к вам это не относится, забудьте мои слова: не надо иметь дело с Амстердамом. Амстердаму конец, капут, крышка, ибо он хочет прибрать к своим рукам все, а это нельзя допустить. Амстердаму больше нельзя верить; он в конечном счете растратит свое недолгое преимущество, и это обернется для него полной катастрофой. Именно по этой причине я от него ушел – если точнее, бежал.
– Если вам не трудно, вы не могли бы выразиться яснее? – спросил адвокат.
– Нет, не могу, – ответил Беовульф Агата, – ибо все архивы погребены в запутанном лабиринте. Я не вправе их обсуждать. Однако, если у вас возникнет желание со мной связаться, позвоните в гостиницу, спросите управляющего, и он сообщит вам номер и код. Опять же, повторяю, если в том, о чем я сейчас говорил, для вас есть хоть какой-то смысл, поверьте мне на слово: не надо звонить в Амстердам. В противном случае это может обернуться для вас смертным приговором… А теперь, господа, полагаю, нам пора попрощаться.
Буквально выпроводив перепуганных гостей из номера, Скофилд громко, решительно захлопнул дверь у них за спиной. После чего вернулся в гостиную; туда же прошла с кухни Антония. Она по-прежнему была в черном платье и белом переднике, но волосы ее освободились из плена.
– Оба искрутились, словно угри на сковородке, – сказал Брэндон, закуривая маленькую, тонкую сигару. – Кстати, любовь моя, ты была очень убедительна.
– Дорогой, это было совсем нетрудно. Роль моя простая и не требует актерского мастерства. Ты же, напротив, устроил настоящее представление. Сегодня твое вдохновенное воображение не знало пределов.
– Спасибо за похвалу, моя милая. Ну, что ты думаешь?
– Я ознакомилась с твоими заметками относительно всех тех, с кем ты уже встречался. Относительно всех предыдущих у меня нет никаких вопросов, ибо совпадений слишком много, слишком много слияния схожих интересов, ведущих к столкновению. Нескольких ты просто откровенно запугал, и они скрыли свой страх за молчанием и пустыми отговорками; остальные были полностью сбиты с толку. Но когда ты заговорил об иностранных капиталовложениях с этими двумя, их молчание явилось оглушительно громким. Упоминание про Амстердам их напугало – или, по крайней мере, мне так показалось.
– Да, эту козырную карту я вытащил из рукава. И она повернула ход игры в нашу пользу, ты не согласна? Ребята не успели отпереться слишком быстро или хотя бы предоставить какое-либо объяснение.
– Брэй, как тебе это пришло в голову? Мне просто любопытно.
– Это все частица правды, Тони, частица неотъемлемой правды. В прежние времена мы называли это пробелами, незаполненными пустотами… Почему стремительно идущая в гору брокерская фирма «Суонсон и Шварц» распродает свои активы тогда, когда впереди ее ждут лучшие годы? Суонсон умер от сердечно-сосудистой недостаточности, хотя до этого у него не было никаких проблем с сердцем; Шварц покинул Штаты и перебрался в Швейцарию, приняв швейцарское гражданство. А ведь обоим в то время не было и пятидесяти. Для меня это классический пример манипуляции, осуществленной Матарезе. Оба парня, которые побывали здесь сегодня, Матарезе с головы до своих ботинок от Гуччи.
– Знаешь, порой ты снова становишься прежним Беовульфом Агатой, правда?
– Если бы сейчас с нами был Змей, надеюсь, он согласился бы. Мы в неоплатном долгу перед Талейниковым.
– Мы обязаны Василию лишь тем, что до сих пор живы, Брэй.
– Что ж, любовь моя, будем жить и дальше, – сказал Брэндон, подходя к установленному на столе телефонному коммутатору. Нажав несколько кнопок, он связался с Фрэнком Шилдсом, который дежурил на улице в служебной машине без опознавательных знаков. – Все в порядке, Косоглазый?
– Ты не мог бы не использовать это обидное прозвище, разговаривая со мной по правительственной связи?
– Извини, Фрэнк, на самом деле это высший комплимент. Ты видишь то, что скрыто от других, поскольку сужаешь поле зрения.
– Хватит нести чепуху… Мы ведем наблюдение за двумя объектами; они сворачивают на Южную Сентрал-парк.
– Что ты думаешь по этому поводу?
– Ну, он направляются не назад к себе в контору, что уже говорит о чем-то. Это был последний, не так ли?
– Как оказалось, их было двое. Да, они были последними. Оставайся на связи, и если что-нибудь произойдет, звони. А мы с Тони немного расслабимся, закажем себе в номер чего-нибудь вкусненького, о чем налогоплательщикам, разумеется, знать не следует.
– Ну пожалуйста, Брэндон!
– Он знает! – воскликнул объятый ужасом Альберт Уайтхэд, оказавшись в лимузине. – Он знает все!
– Возможно, – хладнокровно согласился его поверенный Николс. – С другой стороны, возможно, он не знает ровным счетом ничего.
– Ну как ты можешь так говорить? – возразил исполнительный директор «Суонсон и Шварц». – Ради всего святого, ты сам слышал, как он говорил о первичных пакетах акций, о кредитах, о слияниях и объединениях! Ему известен весь наш распорядок!
– Все это можно без труда узнать и проверить в открытых источниках. Это по силам первокурснику юридического факультета.
– В таком случае, Кларенс ты наш Дэрроу,[72] ответь мне вот на что! Что насчет иностранных капиталовложений? Как ты объяснишь это?
– Вот тут-то он, возможно, как раз и промахнулся. Все средства были переведены через один техасский консорциум по устному распоряжению из Амстердама. Никаких письменных свидетельств на этот счет нет и в помине.
– Стюарт, нельзя быть в этом полностью уверенным.
– Да, нельзя, – согласился Николс. Повернувшись к Уайтхэду, он рассеянно взглянул на него. – Буду с тобой откровенен, именно это меня и беспокоит. Этот Клейтон, несомненно, имеет какое-то отношение к Амстердаму, что говорит о многом… и он утверждает, что сейчас Амстердам зашел слишком далеко, сорвался с цепи.
– Это грозит катастрофой! Клейтон упомянул про список смертников – а в арсенале наших предпочитающих держаться в тени партнеров, как известно, такие методы значатся. Они не остановятся ни перед чем. Мы не можем идти на риск, связываясь с Амстердамом.
– В таком случае, мы не сможем узнать правду, всю правду. А ближайший наш разговор с Амстердамом по графику должен состояться только через восемь дней. Если мы нарушим этот график, составленный с учетом сеансов защищенной спутниковой связи, Амстердам поймет, что нам стало известно о каких-то его проблемах.