Блефуя, раздувая активы своего банка, Вальберг скупил все основные банки Пенсильвании, а затем начал действовать и в соседних штатах. Опираясь на средства, существовавшие только на бумаге, он приобретал все новые банки, продвигаясь на запад сначала до Огайо и Юты, вскоре после этого до Невады, и наконец достиг Калифорнии. Его прогнозы оказались верными, момент времени был выбран самый подходящий: банки столкнулись с проблемами. Покупать дешево и продавать дорого, идя в ногу с развивающимся рынком. К тридцати пяти годам Бенджамин Вальберг, в прошлом социалист-радикал, превратился в одного из столпов американской банковской системы.
К этому времени он созрел, чтобы упасть в корзину Матарезе. Ему пришлись по душе призывы установить единый всемирный экономический режим, направленный на защиту низших слоев населения. Да, Вальберг понимал, что без насилия, возможно, не обойтись, но Ветхий Завет был насквозь пронизан огнем, кровью и возмездием. Как это ни печально, но только так и может развиваться мир. И чего же тут нового?
Бенджамин Вальберг был страшным лицемером.
Однако он постоянно твердил себе, что конечной целью является лучший, более справедливый мир. Поэтому он закрывал глаза на неприятное настоящее, сознавая в душе, что это неизбежное зло, и устремлял взор в светлое будущее.
В Филадельфии в жизнь Прайса и Монтроз вернулся Скотт Уокер, такой же дотошный и пунктуальный, как и прежде. Он встретил их на частном аэродроме в пригороде Честнат-Хилл, вручил Камерону запечатанный конверт с инструкциями Шилдса, после чего отвез прилетевших в небольшую гостиницу в городке Бала-Синвид, в двадцати пяти минутах от Филадельфии. И снова все зарегистрировались под вымышленными именами. К этому моменту к ним присоединился Лютер Консидайн, готовый слушать, как Камерон будет читать распоряжения Фрэнка Шилдса.
Бенджамин Вальберг был филантропом, особенно в том, что имело отношение к искусству. Через свои банки он выделял средства симфоническим оркестрам, оперным труппам и некоммерческим театрам. Немногие наиболее щедрые меценаты в качестве благодарности удостаивались права присутствовать на генеральной репетиции, предшествующей официальной премьере. На завтрашний вечер у Вальберга было запланировано посещение репетиции Филадельфийского симфонического оркестра, на которой он произнесет речь со словами благодарности своим собратьям-меценатам. В театр Вальберг отправится один, поскольку супруга его умерла четыре года назад, и с тех пор он так больше и не женился.
Шилдс устроил так, что главный капельдинер, сотрудник ЦРУ, посадит Вальберга в партере, в шестнадцатом ряду у прохода. Соседнее место займет Камерон Прайс. И снова Прайс и объект окажутся наедине.
Наступил вечер следующего дня. Лесли и Лютер устроились в последнем ряду партера, и Вальберг, зачитав обращение, вернулся на свое место рядом с Камероном. Оркестр начал четвертую часть девятой симфонии Бетховена, «Оду радости».
– Ваша речь была просто прекрасной, мистер Вальберг, – шепотом обратился к соседу Камерон.
– Шш, тише, великий Бетховен гораздо прекраснее.
– Боюсь, нам с вами нужно поговорить.
– Здесь не говорят, здесь слушают.
– Из надежных источников мне известно, что вы были готовы лететь в Малую Азию на встречу с Джулианом Гуидероне – если бы вам только удалось установить его местонахождение. Почему бы вам не выслушать слова сына Пастушонка? Я являюсь его посланником.
– Что? – Бенджамин Вальберг резко повернулся к Прайсу, его лицо исказили складки беспокойства и страха. – Откуда вам все это известно?
– В распоряжении господина Гуидероне имеются такие средства, о которых нам с вами не приходится и мечтать.
– Боже всемогущий!
– Быть может, нам лучше перебраться на последний ряд?
– Вы прибыли от Гуидероне?
– Ну так как? – Камерон кивнул на проход слева от Вальберга.
– Да-да, конечно.
В глубине партера, под торжественные аккорды «Оды радости» Бетховена Бенджамин Вальберг выслушал слова, которым было суждено изменить его жизнь и его мир, после которых он задумался, стоит ли ему жить дальше и спасать этот мир.
– В Амстердаме серьезный кризис, – начал Прайс.
– Мы так и поняли, что произошли какие-то крутые перемены, – прервал его банкир. – Нам был передан приказ не выходить на связь с Кайзерсграхт!
– Даже если бы вы попытались, у вас ничего бы не получилось. Ван дер Меер исчез. Гуидероне старается как может спасти положение.
– Но это же безумие! Куда мог уехать ван дер Меер? Зачем ему это могло понадобиться?
– Нам остается только гадать. Быть может, он узнал о том, что мы раскрыли себя, что против нас принимаются решительные меры? Известно лишь то, что он как сквозь землю провалился.
– О господи… – У Вальберга затряслись руки. Он прижал ладони к вискам. Его лицо стало пепельно-серым. А тем временем оркестр со сцены наполнял просторный концертный зал чарующими звуками девятой симфонии. – Столько лет трудов! И вот наконец… Где мы оступились?
– Если Гуидероне удастся сохранить контроль, все пройдет так, как было запланировано.
– Все рухнуло! Кайзерсграхт была нашим рулем; теперь мы обречены.
– Джулиан Гуидероне взял ответственность на себя, – властно и твердо произнес Камерон. – Все дальнейшие распоряжения будут поступать от него через меня. Наш план остается в силе.
– Но мы ничего не знаем! Амстердам не считал нужным ставить нас в известность.
– Вы все узнаете, – продолжал Прайс, стараясь восстановить в памяти отрывочную информацию, выведенную на печать в центре связи Матарезе, а также краткое изложение беседы с Леонардом Фредериксом, которое сделал Скофилд. – Средиземное море, пожары. Все начнется на Ближнем Востоке, и вместе с солнцем хаос будет распространяться на запад. Сначала медленно, постепенно набирая скорость, и через считаные недели или месяцы наступит экономический паралич. Повсюду.
– В этом наша отправная точка. Повсюду. Уайтхэд, Фаулер, Николс и я это понимаем, но у нас нет конкретных деталей! Ван дер Меер говорил, что все наши ходы будут просчитаны. Он должен был сообщить нам, с кем связываться в Сенате, в Палате представителей, даже в Белом доме. Теперь ничего этого у нас нет!
– Нет у вас и Джемисона Фаулера.
– Что?
– Он пошел на попятную – кажется, это так называется? Не предупредив вас, Фаулер дал распоряжение своим подчиненным подготовить альтернативный план…
– Я вам не верю! – прервал его Вальберг.
– Увы, это правда.
– Какой еще альтернативный план?
– Насколько нам удалось установить, речь идет о тактике выжидания.
– Это же чушь какая-то! Все энергетические компании Восточного побережья готовы объединиться друг с другом, доказывая экономические преимущества укрупнения.
– Что будет сопровождаться закрытием десятков тысяч рабочих мест, – заметил Камерон. – К чему мы и стремимся.
– Это будет лишь временным явлением, и вскоре все встанет на свое место.
– Если Фаулер будет умышленно тянуть время, этого вообще не случится. Для максимальной эффективности все наши шаги должны быть тщательно скоординированы.
– Но с чего Фаулеру тянуть время?
– А это уж вам лучше знать, однако сейчас дело обстоит именно так. Быть может, он перетрусил, хочет убедиться, что остальные пойдут до конца и ему не придется отдуваться одному… Помните, существующих законов пока что никто не отменял; возможно, Фаулер боится, что его на долгие годы упекут за решетку.
– Вы ошибаетесь! Джемисон Фаулер предан нашему делу, так же как и я, хотя, должен признать, нами движут абсолютно разные мотивы. Фаулер не отступит!
– Мы всей душой надеемся на то, что вы окажетесь правы. Однако до тех пор, пока господин Гуидероне не получит новые доказательства от своих источников, постарайтесь избегать Фаулера. Если он сам выйдет на вас, мы с вами никогда не встречались. Если он будет вести себя странно, если у вас возникнут какие-то подозрения, позвоните вот по этому номеру. – Прайс достал из кармана клочок бумаги. – Это ящик голосовой почты. Оставите сообщение, что мой счет иссяк и мне нужно связаться со своим банком.
Развернувшись, Камерон вышел из зала в тот самый момент, когда оркестр и хор достигли драматического апофеоза Девятой симфонии. Бенджамин Вальберг остался сидеть в оцепенении, ничего не видя и ничего не слыша, уставившись на темно-красный бархат кресел.
Он чувствовал себя сломленным, переполненным великим горем, и не вызывало сомнений, в чем причина. Он послушал зов сирены, лживой сирены, которая пыталась найти оправдание нечестивому, богопротивному. Да, она взывала к Господу, говорила правильные слова! Остается ли все это в силе? Бенджамин Вальберг решил отправиться в синангогу в надежде найти там утешение, а может быть, и указание, куда идти дальше.
Глава 32
Вернувшись в гостиницу в Бала-Синвиде, Камерон, Лесли и Лютер Консидайн собрались в номере-люкс, в котором поселились Прайс и Монтроз.
– Вот это да! – выдохнул Лютер. – Этот тип вел себя как кошка на жестяной крыше, раскаленной на солнце! Он просто тупо смотрел перед собой, словно из него выкачали весь воздух.
– По-моему, наш предводитель сделал с ним как раз что-то в таком духе, – сказала Монтроз. – Я права, Оби-Ван Кеноби?[99]
– Кто?
– Ах да, я и забыла, что ты не ходишь в кино.
– Да, я прошелся по нему катком, но он оказался не таким, как остальные. Черт побери, этот Вальберг был напуган до смерти, но если я не ошибаюсь, там было кое-что еще. Раскаяние, искреннее раскаяние. Когда я сказал, что магнат коммунальных служб Фаулер, возможно, выжидает, не решаясь идти дальше…
– Отличная тактика, – прервала его подполковник Монтроз. – Разделяй, затем жди паники.
– По-моему, я сам говорил то же самое на Кайзерсграхт. Вероятность успеха значительно выше, чем при всех прочих подходах.
– Так что насчет раскаяния? – спросил летчик. – Почему ты так решил?
– По тем немногим словам, которые Вальберг сказал, но в основном по тому тону, каким он их произнес. Услышав об исчезновении ван дер Меера, он прошептал: «Столько лет трудов! И вот наконец… Где мы оступились?» Вальберг произнес это так, будто Матарезе сделали что-то некошерное. А затем, говоря про Фаулера, он сказал: «Джемисон Фаулер предан нашему делу, так же как и я, хотя, должен признать, нами и движут абсолютно разные мотивы». Как вам это нравится? «Совершенно разные мотивы»!
– Может быть, он имел в виду разные пути достижения цели? – предположила Лесли.
– Не думаю. Быть может, речь шла как раз о самих целях. Не знаю. Но одно могу сказать точно: в отличие от всех остальных, Вальберг не пытался себя выгородить.
– Что ты собираешься делать?
– Привлечь дополнительные силы, как выразилась бы ты. Поскольку операцией занимаюсь я, я позвоню Фрэнку Шилдсу и отдам ему приказ. Мне нужно самое подробное досье на Бенджамина Вальберга, причем оно должно быть готово к завтрашнему утру.
На следующий день в пятнадцать минут восьмого утра Скотт Уокер принес запечатанный пакет.
– Это доставили нам самолетом в пять утра. Должен сказать, сэр, что в Лэнгли вам совсем не рады.
– Скотти, этой новостью ты разбил мне сердце, но мне придется уж как-нибудь это пережить.
– На вас и так смотреть страшно. По-моему, у вас не осталось больше сил.
– Ты совершенно прав, Уокер. У меня не осталось больше сил.
– Мне дождаться ответа? Летчик все еще здесь.
– Нет, ответа не будет. Здесь все, что мне нужно.
– В случае чего, сэр, вы знаете, где меня найти. Я смогу прибыть через двадцать минут.
Прайс, как был в одних трусах, вскрыл пакет и углубился в чтение. Лесли все еще спала; его ничто не отвлекало. Когда она через тридцать шесть минут вышла зевая из спальни, Камерон торжествующим тоном объявил:
– Подполковник Монтроз, возможно, нам удалось найти в этой цепочке слабое звено.
– Что?.. – Она подсела к нему на диван.
– Я получил досье на Вальберга. Это просто прелесть. Наш всесильный банкир на самом деле является перебежчиком с крайнего левого крыла. В начале пятидесятых его фамилия значилась в составленном ФБР списке лиц, занимающихся антиамериканской деятельностью. Вальберг даже не пытался скрывать свои левацкие, прокоммунистические убеждения. Затем он на несколько лет исчез, после чего вынырнул уже ярым сторонником капиталистической системы, защитником всего того, что прежде гневно обличал.
– Он прозрел?
– Может быть, а может быть, нашел другой путь, более реалистический способ претворить в жизнь те перемены, о которых мечтал в молодости.
– Матарезе? – предположила пораженная Лесли. – Но как такое может быть? Это же монополисты, фашисты, которые стремятся установить полный контроль над всем миром!
– В этом и заключается главный прокол социализма, – прервал ее Камерон. – Равные возможности для богатых и бедных, что на самом деле является полной ерундой, поскольку такое в принципе невозможно. Кеннеди был прав, сказав, что мы живем в несправедливом мире. Это действительно так, но Матарезе стремятся сделать его гораздо хуже. Быть может, Вальберг начал это осознавать.
– Что ты собираешься предпринять?
– Я дам ему сутки, чтобы он со мной связался. Если этого не произойдет, я сам выйду на него.
Скофилд и Антония прогуливались по лондонским улицам, наслаждаясь новообретенной свободой. Ну, свобода была не полной, поскольку Джеффри Уэйтерс настоял на том, чтобы прикрепить к ним двух телохранителей. И вот сейчас один из них шел впереди, а второй держался сзади. Дело было ранним утром; Брэндон и Антония не спеша спускались по Моллу к парку Сент-Джеймс, как вдруг у тротуара, визжа тормозами, остановился спортивный автомобиль. Тотчас же оба сотрудника МИ-5, выхватив оружие, бросились вперед, заслоняя собой Скофилдов. И сразу же убрали пистолеты, узнав своего товарища, сидевшего за рулем.
– Ребята, у нас чрезвычайная ситуация! Давайте ваших подопечных в машину.
Все быстро уселись в автомобиль. Первый телохранитель устроился на заднем сиденье с Брэндоном и Тони, второй занял место спереди рядом с водителем.
– Черт возьми, в чем дело? – воскликнул разъяренный Скофилд. – Откуда появилась эта колымага?
– Я ни на минуту не выпускал вас из виду, сэр, – ответил водитель. – Приказ сэра Джеффри.
– По-моему, он немного переусердствовал, вы не находите? Двое вооруженных верзил, да еще и машина.
– Машина бронированная, сэр.
– Я рад просто до смерти. Но разве кто-то собирается в меня стрелять?
– Наш начальник Уэйтерс привык действовать досконально. Он учитывает все.
– Куда мы сейчас едем?
– В центральное управление МИ-5.
– Зачем?
– Понятия не имею, сэр.
– Матерь божья, какая прелесть!
– Брэй, успокойся, – не выдержала Антония.
Таким расстроенным Джеффри Уэйтерса никто не видел за всю его долгую работу в разведке. Точнее было бы сказать, глава Службы внутренней безопасности находился на грани апоплексического удара. Скофилд и Антония прошли к нему в кабинет, плотно закрыв за собой дверь. Уэйтерс продолжал возбужденно расхаживать по кабинету.
– Что тебя гложет? – спросил Брэндон.
– Это самая последняя новость, мой старый друг, которую ты хотел бы услышать. Предлагаю всем сесть; надеюсь, так будет легче.
Все сели; Скофилды устроились напротив стола.
– В чем дело, Джефф? – спросила Тони.
– Произошло то, во что невозможно поверить и с чем нельзя смириться. Матарейзену удалось бежать.
– Что? – взревел Брэндон, вскакивая на ноги. – Если это шутка, то она очень неудачная!
– Увы, это не шутка. Эх, если бы…
– Черт побери, как такое могло произойти? Ты же по сути дела держал его в стеклянной клетке, под круглосуточной охраной!
– Он вышел из клетки, Брэй.
– Господи Иисусе, ты что, отпустил его на вечер в город?
– Брэндон, дай Джеффу все объяснить.
– Спасибо, дорогая, хотя сделать это мне будет непросто. Сегодня ночью в три часа сорок пять минут мне позвонил охранник, дежуривший при Матарейзене. Наш голландский друг кашлял кровью; по словам врача, она буквально текла изо рта рекой. Матарейзен был без сознания. Опасаясь за его жизнь, я распорядился отвезти его в больницу в сопровождении охраны. Где-то на полдороге отсюда до приемного покоя Матарейзен пришел в себя и, чему я до сих пор не перестаю поражаться, расправился с двумя здоровенными охранниками, убив одного из них. Затем он переоделся в одежду убитого, забрал деньги и документы, ибо в машине не осталось ничего, и, открыв заднюю дверь, выскочил прямо на дорогу.
– Кого ты приставил к Матарейзену, Ребекку с фермы «Солнечный ручей» и Полианну?[100]
– Знаешь что, Брэй, всему есть свои пределы! – сердито остановила мужа Антония. – Один из этих ребят был убит!
– Извини, но… это же какой-то бред!
– Если хочешь, Камерон Прайс расскажет тебе о том, как блестяще Матарейзен владеет восточными единоборствами, – ничего подобного ему еще не приходилось видеть. Естественно, мы прочесываем город. К нам подключилась лондонская полиция, причем мы не дали никаких объяснений.
– Вы его не найдете, – угрюмо заметил Скофилд. – У него есть связи. Он спрячется, а затем покинет пределы Великобритании.
– Мы сами пришли к такому же выводу, однако в первую очередь меня беспокоит не это. Я тревожусь за вас с Антонией. Вам предстоит перебраться из «Савоя» в «Риц».
– Зачем? – возразил Брэндон. – Ван дер Меер не задержится в Лондоне ни минуты, а Гуидероне нет в живых. Мне больше нечего опасаться за свою жизнь.