На моей бумажке было написано: «Познакомься с пациентом хосписа».
Так и написано — «познакомься». Рядом стоял телефонный номер.
Я забрал на прогулку человека с одной ногой, а затем и его мать, и мы вместе съездили в город. Осмотрели достопримечательности. Побывали в музеях. Кресло-каталка легко складывалось и помещалось в багажнике моего старенького, не первой молодости автомобиля. Его мать все время молчала и много курила. Ее сыну было тридцать, и она взяла двухнедельный отпуск. Вечером я довез ее до дешевого мотеля рядом с шоссе. Мать села на капот моей машины, закурила и стала рассказывать о своем сыне уже в прошедшем времени. Он умел играть на пианино, рассказывала она. В школе он получил диплом по музыке, но кончил тем, что продавал в больших супермаркетах электрические органы.
О чем еще говорить, когда больше не осталось эмоций?
Мне тогда было двадцать пять, и на следующий день, поспав не больше трех-четырех часов, я снова лег под конвейер. Только теперь собственные проблемы казались мне какими-то мелкими. Стоило лишь посмотреть на свои руки и ноги, удивиться тому, какой вес я в состоянии поднимать, как вся моя жизнь начинала казаться мне чудом, а не чудовищной ошибкой.
Через две недели мать этого парня вернулась домой. А еще через три месяца ее сын умер. Ушел из жизни. Я же возил умирающих от рака людей в последний раз полюбоваться океаном. Возил больных СПИДом на вершину горы Маунт-Худ.
Я садился возле кровати, и медсестра говорила мне, за чем именно нужно следить в последние минуты жизни умирающих. За их бессильной борьбой со смертью, когда во сне отказывают почки и они задыхаются, захлебываются водой, заполняющей легкие. Каждые пять-десять секунд попискивает монитор — это пациенту в кровь впрыскивается морфий. Глаза закатываются, так что видны лишь белки. Ты часами держишь холодную руку, пока на помощь не приходит другой волонтер, или же выпускаешь, потому что держать ее больше незачем.
Его мать прислала мне из Висконсина шерстяной платок-покрывало, которое связала сама, фиолетово-красное. Еще одна мать или бабушка того, кого я сопровождал, прислана такое же покрывало из синих, зеленых и белых шерстяных ниток. Старомодные квадратики, зигзагообразные узоры. Они грудой лежали на моем диване, пока соседи по квартире не попросили убрать их на чердак.
Перед тем как он умер, сын этой женщины, тот одноногий, перед тем, как потерять сознание, он попросил меня зайти в его старую квартиру. Там оказался шкаф, до отказа набитый игрушками для сексуальных игр. Журналы. Фаллоимитаторы. Одежда из кожи. Он не хотел, чтобы его мать обнаружила эти вещи, и я пообещал ему выбросить все на свалку. Поэтому я отправился туда. В его маленькую однокомнатную квартирку, запертую, затхлую после нескольких месяцев отсутствия хозяина. Похожую на склеп, я бы сказал, но это не вполне точное слово. Слишком мелодраматично звучит. Подобно скверной органной музыке. Но в действительности просто очень печально.
Сексуальные игрушки и всевозможные анальные стимуляторы вызывали еще большую печаль. Эти вещи осиротели. Опять не слишком подобающее ситуации слово, но оно первым приходит на ум.
Покрывала, уложенные в коробки, по-прежнему пылятся на чердаке. Каждый год перед Рождеством мои соседи поднимаются туда за елочными игрушками и находят их там — красное с черным, фиолетовое с зеленым. И каждое символизирует уже умершего человека — чьего-то сына, дочь или внука. Те, кто находят на чердаке эти покрывала, просят у меня разрешения пользоваться ими — застилать постель или отдать в какую-нибудь благотворительную организацию.
Каждый год перед Рождеством я отвечаю на эту просьбу отказом. Не могу объяснить, чего я больше боюсь — выбросить этих «мертвых детей» или спать на них. Не спрашивайте меня, почему нельзя, отвечаю я этим людям. Я отказываюсь даже говорить на эту тему. Это было целых десять лет назад. Свой автомобиль «бобкэт» я продал еще в 1989 году. Работать эскортом я перестал.
Может быть, из-за этого одноногого парня, после того как он умер. После того как положил его игрушки для сексуальных игр в мешки для мусора и отнес на свалку. После того как были открыты окна его квартиры и из нее выветрился запах кожи, латекса и дерьма, и она приняла нормальный вид. Диван безвкусной розовато-лиловой расцветки. Стены и ковер кремового оттенка. Маленькая кухонька с деревянной столешницей. Сияющая чистотой ванная комната.
Я молча, в гнетущей тишине посидел в этой квартире. В ней мог бы жить я сам. Да и любой мог бы.
Почти по-калифорнийски
Сегодня, когда я получил на почте бандероль, болячки на моей наголо обритой голове наконец начали заживать.
В бандероли оказался сценарий, написанный по мотивам моего романа «Бойцовский клуб».
Его прислали со студии «XX век Фокс». Мой литагент в Нью-Йорке предупредил, что мне его пришлют. Так что я знал заранее. Я даже отчасти посодействовал этому. Я побывал в Лос-Анджелесе, где целых два дня присутствовал на конференции по обсуждению сценария, где мы всячески обсасывали сюжет моей книги. Люди из «XX века» заказали мне номер в отеле «Плаза». Мы проехали через натурную съемочную площадку студии. Мне сказали: «Смотрите, вон Арнольд Шварценеггер!» В моем номере оказалась гигантская ванна-джакузи. Я забрался в нее, и пришлось почти час ждать, пока она наполнится настолько, чтобы можно было включить тугие подводные струи. В руке у меня была маленькая бутылочка джина из мини-бара.
Болячки на голове я заполучил за день до того, как собрался в Голливуд. Мне предстояло лететь самолетом и приземлиться в международном аэропорту Лос-Анджелеса. Поэтому я побежал в магазин фирмы «Гэп», чтобы попытаться купить там рубашку-поло кричащей оранжевой расцветки. Смысл заключался в том, чтобы выглядеть точь-в-точь как житель Южной Калифорнии.
Болячки я заполучил по собственной невнимательности. То есть я не прочитал предупреждение, напечатанное на этикетке флакона с мужским депилятором. Что-то вроде «Нейр» или «Нит» — экстрасильное средство для чернокожих мужчин для удаления волосяного покрова с лица.
На этикетке депилятора фирмы «Мэджик» было крупными буквами сказано: «НЕ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ВМЕСТЕ С БРИТВОЙ». Эти слова были даже подчеркнуты. Так что свои болячки я заполучил отнюдь не по вине дизайнеров упаковки. А теперь давайте вновь перенесемся вперед, туда, где я сижу в ванне-джакузи в номере отеля «Сэнчури плаза». Вода в ванне прибывает, но сама ванна такая огромная, что даже спустя полчаса я все еще сижу в ней с бутылочкой джина и обритой головой, опустив задницу в небольшую лужицу теплой водички. Стенки ванны сделаны из мрамора и холодны как лед — это постарался работающий в номере кондиционер.
Маленькие брусочки миндального мыла уже перекочевали в мой чемодан.
Чек за право экранизации романа уже перекочевал на мой банковский счет.
Стены ванной увешаны огромными зеркалами и высвечены отраженным светом, и поэтому я вижу себя в самых разных ракурсах — в чем мать родила неуклюже барахтаюсь в луже воды с нагретым теплом руки джином. Скажите, что еще нужно для счастья? Все время сидишь и пишешь, а какой-то крошечный полип в твоем мозгу хочет полететь самолетом первого класса в Калифорнию и приземлиться в международном аэропорту Лос-Анджелеса. Как хочется позировать для фотографий на книжную суперобложку! Хочется, чтобы тебя встречала пресса, когда ты будешь спускаться по трапу самолета, чтобы после блистательного интервью тебя ждал лимузин с шофером — да-да, чтобы за тобой не просто присылали машину, а чтобы тебя ждал лимузин с шофером, — отвезти на встречу с читателями, где ты раздаешь автографы.
К чему кривить душой. Такова мечта. Возможно, ваши запросы гораздо мельче. Возможно, вам захочется поделиться секретами педикюра с Деми Мур, прежде чем выйти на сцену в качестве участника шоу Дэвида Леттермана.
Угу. Ну что ж, добро пожаловать на рынок художественной литературы.
Ваша книга пролежала сто дней на полке книжного склада, прежде чем официально признана провальной.
После этого книжные магазины начинают возвращать книги вашему издателю, и цены на них падают. Книги лежат без движения. Книги отправляют под нож.
Крошечная часть вашего сердца, ваш первый роман, ваше сердце искромсано на 70 %, и все еще никто не интересуется вашей книгой.
Затем вы оказываетесь в магазине фирмы «Гэп», примеряя трикотажные рубашки пастельных расцветок, и придирчиво щуритесь, рассматривая себя в зеркале. Что ж, очень даже неплохо. Почти по-калифорнийски. Вам предстоит заключение контракта о праве экранизации вашей книги, и вы надеетесь, что это ее спасет. Только вот то, что ее издает большой издатель, отнюдь не делает вас привлекательнее. На ум приходит нечто глупое и ленивое. Когда дело касается приятной наружности и обаятельности, здесь я совершенно неконкурентоспособен. Ничего хорошего не выйдет из того, что я спущусь по трапу самолета в аэропорту Лос-Анджелеса с волосами, покрытыми лаком, и в рубашке оттенка лососины.
После этого книжные магазины начинают возвращать книги вашему издателю, и цены на них падают. Книги лежат без движения. Книги отправляют под нож.
Крошечная часть вашего сердца, ваш первый роман, ваше сердце искромсано на 70 %, и все еще никто не интересуется вашей книгой.
Затем вы оказываетесь в магазине фирмы «Гэп», примеряя трикотажные рубашки пастельных расцветок, и придирчиво щуритесь, рассматривая себя в зеркале. Что ж, очень даже неплохо. Почти по-калифорнийски. Вам предстоит заключение контракта о праве экранизации вашей книги, и вы надеетесь, что это ее спасет. Только вот то, что ее издает большой издатель, отнюдь не делает вас привлекательнее. На ум приходит нечто глупое и ленивое. Когда дело касается приятной наружности и обаятельности, здесь я совершенно неконкурентоспособен. Ничего хорошего не выйдет из того, что я спущусь по трапу самолета в аэропорту Лос-Анджелеса с волосами, покрытыми лаком, и в рубашке оттенка лососины.
Если я обзаведусь пиарщиком из издательства, который обзвонит всех и расскажет, какой я симпатичный и веселый парень, это лишь вселит в людей ложную надежду.
Единственное, что может быть хуже появления в международном аэропорту Лос-Анджелеса в кошмарном виде, — это появление там же в кошмарном виде, но со свидетельствами того, что на самом деле вы пытались принять нормальный вид. Вы прилагали к этому максимальные усилия и достигли предела своих возможностей. Вы хорошо подстрижены, загорелы. У вас белые зубы. Из носа выдернуты все волоски до единого, но вы все равно смотритесь уродом. На вас трикотажная рубашка из чистого хлопка, купленная в магазине «Гэп». Вы тщательно прополоскали рот. Вы закапали глазные капли и побрызгались дезодорантом, но все равно спускаетесь по трапу, чувствуя, что у вас не хватает нескольких хромосом.
Со мной этот номер не пройдет.
Идея состояла в том, чтобы убедить народ, будто я даже не пытался навести марафет. Идея состояла в том, чтобы люди подумали, что я прилетел в том, что ношу каждый день. А чтобы не ударить в грязь лицом с прической, я побреюсь наголо.
Я уже и раньше брил голову. Почти все то время, пока я писал «Бойцовский клуб», у меня была сизая, наголо обритая голова. После этого волосы у меня отросли. Было холодно. К тому времени, когда нужно было сниматься на фотографию для суперобложки, волосы у меня уже были, но это не помогло.
Когда меня фотографировали, женщина-фотограф дала мне понять, что снимки получатся ужасными, и вовсе не по ее вине.
Поэтому я оставил в «Гэпе» рубашки-поло самых невообразимых расцветок — тыквенного, терракотового, шафранного, цвета морской волны — и полетел в Голливуд, так и не прочитав предупреждения на этикетке флакона с депилятором. Густо смазал голову этим чудодейственным средством и принялся скоблить ее бритвой. Единственное, чем можно было еще усугубить ситуацию, — это смешать с депилятором горячую воду. Поэтому я подставил голову под кран с горячей водой.
Представьте себе, что ваша голова пестрит бритвенными порезами, и вы начинаете мазать эти порезы зеленкой.
Завтра мне предстояло отправиться в Голливуд. В тот вечер мне никак не удавалось остановить кровотечение из порезов на голове. Мой голый воспалившийся череп был весь облеплен клочками туалетной бумаги. Я, наверное, напоминал голову из папье-маше, внутри которой находятся мозги. Мне стало немного легче, когда голова начала покрываться струпьями, но красные участки кожи вокруг них все еще были воспалены. Вскоре сквозь эти струпья изнутри начала пробиваться голубоватая щетина. Маленькие эти волоски порождали прыщи, которые мне пришлось выдавливать.
Получилось следующее: человек-слон едет в Голливуд.
Служащие авиалинии быстро, будто донора внутренних органов, посадили меня на борт самолета. Когда я откинулся на спинку сиденья, струпья прилипли к бумажному покрытию подголовника. После посадки самолета стюардессе пришлось отдирать его от спинки. Пожалуй, это было не самое ее приятное впечатление за день.
Потому-то я и занимаюсь писательством.
Кожа моей головы воспалилась еще сильнее. Все, кто меня встречал, казались мне знаменитостями, все мужчины до единого были похожи на Джона Фицджералда Кеннеди-младшего. Все женщины неотличимы от Умы Турман. Во всех ресторанах, в которые мы заходили, к нам подсаживались люди из «Уорнер бразерс» и «Трай-Стар» и делились планами своих самых новых проектов.
Вот также и из-за этого я занимаюсь писательством.
Все эти люди как один избегали встречаться со мной глазами. Все они говорили исключительно о самых последних голливудских слухах.
Продюсер фильма «Бойцовский клуб» провез меня по натурной съемочной площадке студии «XX век Фокс». Мне показали, где снимался «Блю», фильм про нью-йоркскую полицию. Я ответил, что не смотрю телевизор. Не слишком уместное признание с моей стороны.
Мы поехали в Малибу. Потом в Винис-Бич. Единственное место, которое мне хотелось бы посетить, был музей Гетти, но чтобы попасть туда, нужно записаться заранее, не менее чем за месяц.
Вот поэтому я и занимаюсь писательством. Потому что чаще всего ваша жизнь — суровая и нелегкая штука. Чаще всего вы ее с трудом переносите.
Моя голова все кровоточила и кровоточила. Наверное, поэтому меня сажали исключительно в автомобили каких-то мелких сошек. Они показали мне отпечатки в бетоне, оставленные руками и ногами знаменитостей, а сами отошли в сторону, где принялись обсуждать, какие сборы принесли фильмы «Смерч» и «Миссия невыполнима», пока я расхаживал по этой аллее знаменитостей вместе с толпой туристов, искавших следы Мэрилин Монро.
Они провезли меня по Брентвуду и Бель-Эйр, и Беверли-Хиллз и Пасифик-Пэлисейдс.
Затем меня отвезли в отель. У меня оставалось два часа, чтобы подготовиться к ужину. И вот я оказался в своем номере, и там был мини-бар, который так и просил, чтобы над ним совершили насилие, и там была ванна необъятных размеров — таких необъятных, что я даже представить не мог. На стенах ванной висели зеркала, и везде, со всех сторон был виден я — полностью голый, на голове наконец лопнули нарывы, и из них вытекает прозрачная сукровица. В руке бутылочка джина, которую я достал из мини-бара. Гигантская ванна все наполнялась и наполнялась водой, но уровень воды по-прежнему был не выше дюйма.
Все эти годы пишешь и пишешь. Сидишь в темноте, и вот в один прекрасный день — контракт на издание книги. Фото для суперобложки. Рекламный тур по раскрутке книги. В один прекрасный день ты получаешь все, ко вовсе не так, как ты это себе представлял.
Затем ты получаешь присланный по почте сценарий по твоей книге, и в нем написано: «Бойцовский клуб», автор Джим Ульс. Он сценарист. Чуть ниже написано: по мотивам романа, написанного тобой.
Вот поэтому я и занимаюсь писательским ремеслом, потому что жизнь никогда не срабатывает иначе как в прошедшем времени. А писательство то и дело заставляет заглядывать в прошлое. Потому что если ты не хозяин своей настоящей жизни, то можно стать хозяином ее книжной версии. Потому что даже сидя в луже воды в Лос-Анджелесе, я уже подумал о том, что расскажу друзьям, когда они спросят меня о моей поездке. Я расскажу им о моих болячках, о Малибу и о бездонной ванне.
— Ты должен об этом написать, — непременно скажут они.
Увеличитель губ
Первой про губы Брэда и о том, что он с ними делает, мне рассказала Ина. Мы встретились с Брэдом прошлым летом, близ Лос-Анджелеса, в Сан-Педро, на шести акрах бесплодной, залитой бетоном земли, где на тщательно размеченной вокруг нас территории велась война между бандами гангстеров. Это была съемочная площадка. Здесь снимали фильм по мотивам книги, которую я когда-то написал и с трудом мог припомнить. Незадолго до этого одного человека, жившего неподалеку от этого места, привязали к скамейке на автобусной остановке. Обнаружили его киношники — привязанного и застреленного. Рабочие из съемочной группы возводили обветшавший особняк викторианской эпохи стоимостью в миллион долларов.
Декорации строятся, работа кипит — на этом фоне даже я выгляжу вполне сносно.
Это только на первый взгляд кажется, будто я собрался писать про Брэда Питта.
Когда мы с Иной прибыли туда, на часах был второй или третий час ночи. В съемочном городке статисты спали, свернувшись калачиком в своих автомобилях. Ожидали, когда их позовут на площадку. Когда мы остановили машину, охранник объяснил, как нам придется пройти без всякой охраны два последних квартала непосредственно до места съемок.
Где-то совсем рядом, в темноте, грохнул выстрел, затем еще один.
Погоня со стрельбой, пояснил нам охранник. Чтобы добраться до съемочной площадки, сказал он, нам нужно пониже нагнуть головы и бежать бегом. Просто бежать, сказал он. Прямо сейчас.