– Да что, что я ей скажу?!
– Так о детях и скажешь.
– Слушай, Тигран... А может, ты?
– Чего – я?
– Ну... Ты к ней пойдешь и скажешь... Все-таки она твоей подругой была...
– Да какой подругой! Мы и познакомились-то всего за два дня до Нового года... Нет, Лиза, нет. Когда проблема обозначена от имени жены и матери, она точно через эйфорию эгоизма пробьется. А Эльза девчонка далеко не глупая, она поймет. Да иди, не бойся, чего ты трясешься, как целка в первую брачную ночь!
– Фу, не груби мне.
– Да больно надо. Иди.
– И пойду!
– Иди...
Выскочила из машины, рванула на себя дверь подъезда, одним духом взлетела на второй этаж, остановилась, перевела дыхание. Оглянулась воровато назад – может, переждать тут, на лестничной площадке? А Тиграну сказать – никого, мол, дома нет...
Сверху хлопнула дверь, зацокали по лестнице дробью чьи-то тонкие каблуки, и она безотчетно шагнула к двери, нажала на кнопку звонка. И сникла, ухватившись рукой за косяк, сглотнула судорожно. Хоть бы и впрямь этой Эльзы дома не оказалось... Ага, вроде тишина за дверью...
Нет, идет кто-то. Легкие торопливые шаги, скрежет замка. Отступила на шаг, выпрямила спину, чуть вскинула вверх подбородок. Интересно, Эльза ее в лицо узнает или объясняться придется, кто она есть такая?
Дверь подалась внутрь, звякнув цепочкой. За цепочкой – женское лицо, незнакомое, явно не Эльзино, глаза в обрамлении едва намечающихся морщин глядят настороженно, с легкой досадой.
– Вам кого, женщина?
– Здравствуйте... Я с Эльзой хочу поговорить...
– Ее дома нет, она в институте. А вы кто, собственно?
– Я? Я... Ну как вам сказать... Это в двух словах не объяснишь...
Женщина за дверью хмыкнула, окинула ее с ног до головы заинтересованным взглядом, задумалась на секунду, потом решительно произнесла:
– Погодите, сейчас открою!
Дверь на секунду захлопнулась, звякнула отпущенная на свободу цепочка, и распахнулась во всю ширь, явив успевшую отступить в глубь прихожей хозяйку.
– Ну, что же вы? Заходите! Раздевайтесь, шубу вот сюда можно пристроить... Выходит, вам со мной придется поговорить, раз уж Эльзы дома не оказалось. Я ее мама, меня зовут Маргарита Исидоровна. Да, не удивляйтесь, пожалуйста, именно так – И-си-до-ров-на. Такое вот редкое отчество досталось, что ж поделаешь. А вас как зовут?
– Елизавета... Васильевна. Правда, я как-то не люблю, когда меня по отчеству называют...
– И зря, между прочим! В нашем с вами погранично-тревожном возрасте надо приучать окружающих к отчеству, иначе есть опасность утруски личности к старости... Знаете, термин такой раньше в торговле был – усушка-утруска? Да вы проходите, проходите в комнату, не будем же мы в прихожей говорить! Вот сюда, пожалуйста...
Лиза несмело шагнула за ней, повторяя про себя – Исидоровна, Исидоровна... Как бы не забыть, в самом деле, если уж эта Исидоровна так утруски личности боится! Ой, а имя-то, похоже, забыла... Вроде Маргаритой назвалась? Ну да, точно, Маргаритой...
Кстати, имя ей очень идет. Маргарита, Марго, подтянутая брюнетка с острым пронзительным взглядом. Вон как пошла – залюбуешься. Спина прямая, балетная, шея гордая лебединая, царственный поворот головы... Исидоровна, одним словом. Такую к старости не усушишь и не утрясешь, и уж точно не обесценишь. Зря боится. А Эльза-то совсем, совсем на мать не похожа...
– Прошу! – зайдя в комнату, указала «Исидоровна» царственным жестом на кресло, придвинутое к журнальному столику. Сев напротив, красиво закинула ногу на ногу, глянула требовательно: – Рассказывайте, зачем вам моя дочь понадобилась!
– Да, конечно... Дело в том, Маргарита Исидоровна...
– Хм... Надо же, с первого раза мое имя выговорили... Ну, ну...
– Дело в том, что... Даже не знаю, как сказать...
– Ну же, смелее!
– Хорошо, я буду смелой, раз уж пришла. Дело в том, что ваша дочь встречается с моим мужем, Маргарита Исидоровна. И мне бы очень хотелось на эту тему с ней побеседовать.
– О-па... Уж не собрались ли вы ей волосенки повыдергать, следуя пошлой классике жанра?
– А я что, похожа на женщину...
– Да ладно, не обижайтесь. Конечно, не похожи. Постойте, постойте... А вашего мужа Владом зовут, кажется?
– А вы что, уже с ним знакомы? Он к вам в дом... вхож?
– Да нет... Вчера случайно столкнулись на улице – я к дому подходила, а они у подъезда прощались. Вот Эльзе и пришлось мне его представить. Ничего, интересный мужчина... Для своих лет хорошо выглядит, очень ухоженный. Извините, что так фривольно о вашем муже говорю, но он действительно интересный, даже на мой взгляд. А мне редко когда мужчина с первого раза нравится.
– Да. Но у этого интересного мужчины в активе трое детей, между прочим.
– Что вы говорите? Серьезно? – насмешливо подняла она брови вверх, исподволь ее разглядывая. – Надо же... А вы совсем, совсем на многодетную мать не похожи! Надо же, трое детей... Ну, Эльза, ну, выдала номер! Нет, я знаю, конечно, от моей дочери чего угодно можно ожидать... Она девочка сложная, психофизика тонкая, как папиросная бумага. Жаль, жаль, конечно, что ее потянуло к такому проблемному мужчине... Трое детей, надо же! А с другой стороны – все так предсказуемо...
– В смысле – предсказуемо? – неприятно поразилась она ее словам. – Что вы хотите этим сказать?
– Да что тут непонятного? Ваш муж – наверняка хороший отец?
– Ну, в общем... Да...
– Ну, вот... А у моей дочери в этой энергетической составляющей, представьте, дыра... Огромная такая дырища, которую она подсознательно стремится законопатить. Эльзин отец предал нас самым подлейшим образом, то есть, как теперь модно говорить, кинул. Ой, да не смотрите на меня так, будто я какая-нибудь обиженная брошенка, тут речь действительно о подлости идет, самой что ни на есть подлейшей подлости!
– Что вы, я и не смотрю...
– Да смотрите, смотрите! – вдруг раздраженно махнула рукой «Исидоровна», вмиг растеряв прежнюю уверенность. – И не перебивайте меня, пожалуйста! Должна же я вам объяснить... Извините, я закурю!
Она нервно подтянула к себе лежащую на столике пачку, ловко ковырнула из нее сигарету, прикурила, щурясь на огонек пламени. Вдохнула дым, бросила на стол зажигалку и заговорила на выдохе быстро, болезненно проглатывая окончания слов:
– Эльзин отец родом из приволжских немцев... Его родители всю жизнь в России прожили, никто из них даже и не пытался никаких родственников в Германии искать! Жили себе и жили, и ничего... Мы с ним вроде как по большой любви сошлись, и дочь тоже в любви родили... Это уж потом ему в голову вдруг втемяшилось – на историческую родину потянуло. Ну какая, скажите, к чертовой матери, родина, если ты здесь, в России, родился да крестился? Нет, засуетился вдруг, веточки генеалогические начал разрисовывать, запросы посылать... Ну, и дорисовался, конечно, отыскались родственники в Дрездене, седьмая вода на киселе. Да еще и сами немцы эту великую программу затеяли – по приему переселенцев, все один к одному совпало... Снялись мы с места, поехали, Эльзе тогда семь лет исполнилось. Нет, нас там хорошо приняли, конечно, и родственники помогли... Да, первое время все было хорошо... А потом... А потом он вдруг заявил, что хочет обратно в Россию вернуться. Причем срочно захотел, засобирался, будто его вожжой под зад хлестнули! Нет, как я тогда не догадалась, что стоит за этой срочной надобностью? Я же такой подлости с его стороны и предположить не могла!
Откинувшись на спинку кресла, она нервно затянулась, выпустила тугую струю, махнула рукой, разгоняя дым. И в следующую секунду резко согнулась в корпусе, ухватившись свободной от сигареты рукой за подлокотник, уставилась на Лизу с прищуром, проговорила зло, сквозь зубы, будто изнемогая:
– На самом деле все просто, все очень даже просто оказалось! Он там, видите ли, интрижку с какой-то богатой кузиной завел, мы с Эльзой помехой на пути к счастью оказались! Да, вот так все просто и пошло... Представляете?
Она лишь пожала плечами, не зная, что ей ответить. Ну что тут ответишь – ничего и не ответишь. Можно только слегка головой кивнуть, выражая свое сочувствие.
– Ой, да что там говорить... – махнула рукой Маргарита Исидоровна, видимо, раздражаясь на ее молчаливое сочувствие. – Вам все равно не понять, это пережить надо... В общем, он выносил в голове довольно зверский план, как от нас избавиться, и довольно ловко его осуществил... Вы знаете, что он придумал? Он решил нас обратно в Россию увезти! Обманом! Вроде того – надоело ему в Германии, ожидания не оправдались, то да се... Давай, мол, обратно в Россию уедем... А я же – ни сном ни духом! Я же ему поверила! Ну, приехали мы сюда, в этот город, квартиру купили... Экономный, подлец, мог бы и в Москве квартиру купить! А через три месяца он на развод подал... Вроде как разлюбил, прости-прощай, на жилплощадь я не претендую. Уехал, только мы его и видели. Эльзе тогда всего десять лет было... Представляете, что с психикой ребенка произошло?
– А вы ей что, рассказали? Ну, про его подлость, я имею в виду... Что он это специально придумал...
– А вы ей что, рассказали? Ну, про его подлость, я имею в виду... Что он это специально придумал...
– Конечно, рассказала! А кому мне было еще рассказывать? Город незнакомый, ни родственников, ни подруг... Хотя потом пожалела, конечно.
– Да. Не надо было.
– Да сама знаю, что не надо. Но сделанного не воротишь... Да и не обо мне сейчас речь. Я, собственно, к тому вам все это рассказала, чтоб вы поняли...
– Да, Маргарита Исидоровна, я поняла. Только мне от этого понимания нисколько не легче. Вы что мне сейчас предлагаете, прослезиться и благословить?
– Да нет... Я думаю, до благословения дело не дойдет, что вы... Ну, поиграет она в любовь с мужчиной-отцом, потом, я думаю, ей надоест...
– А если не надоест? Тогда что?
– Да что вы меня пытаете! Откуда я знаю! Моя дочь вообще очень сложный, запутанный отклонениями от нормальной психики организм... Там, знаете, всего намешано понемногу: и легкие признаки аутизма, и природная низкая самооценка, с которой она борется какими-то своими методами... И эти крайности, эти жуткие переходы из одного состояния в другое! То она замкнута, то взвинчена до предела, то, наоборот, мудро уравновешена... А как она этих мужиков меняет – я уж и со счету сбилась, сколько их у нее перебывало. Есть, есть в ней что-то такое, знаете... Притягивающее сплетение энергий. Что-то ускользающее, за которое непременно надо ухватиться. Да, в нее мужики влюбляются, что есть, то есть. Хотя внешностью девочка и не особо удалась – вы-то сами ее видели?
– Да. Видела.
– А где, если не секрет?
– Эльза была на новогодней вечеринке нашей фирмы, мы там вместе с мужем работаем.
– А, понятно... Значит, ваш муж там ее и увидел?
– Ну да...
– Увидел – и сразу повелся? Ну, что я вам говорю! Не он первый, не он последний! Так что особенно не переживайте – я думаю, она в него не влюбится. Знаете, мне иногда кажется, что она вообще любить не умеет. Она получает любовь от других и... Будто разглядывает со стороны, изучает, что ли... Как слепая, пальцами нащупывает. Очень, очень странная девочка... Иногда бывает забавно за ней наблюдать...
Лиза вдруг поежилась, и отчего-то захотелось автоматически пересесть, отодвинуться подальше от этой женщины, как отодвигаются от опасного простудного сквозняка. Где-то там, внутри, рождалось ненужное и не к месту недоумение: чего ж она, эта «Исидоровна», так о дочери-то?.. Ишь, разошлась с оценками, прямо как заправский психоаналитик! Разве может любящая мать так свое дитя по косточкам разложить? Ну, если допустить даже, что все, что она говорит, правда... Может, психоаналитику эта ледяная правда и впрямь нужна для поправки чужой психики, а родной матери-то зачем? Она ж мать, она просто любить должна, а не холодно анализировать...
А впрочем, это не ее дело, она в этот дом за другой надобностью заявилась. И, похоже, зря заявилась, зря этот разговор затеяла. Видно, «Исидоровна» тоже ее настроение почувствовала, проговорила вдруг мягко, почти душевно:
– Так что не переживайте, Елизавета Васильевна, за своего драгоценного мужа! Думаю, он Эльзе быстро надоест. Но я все равно с ней обязательно поговорю...
– Нет! Прошу вас, не надо с ней ни о чем говорить! И вообще... Не говорите ей, что я здесь была... Пожалуйста.
– Почему? – пожала плечами «Исидоровна», потянувшись за очередной сигаретой.
– Я... Я не знаю. Просто не говорите, и все.
– Хм... Ну что ж, как хотите... А зачем тогда приходили?
– Да так... На эмоциях, наверное.
– Странная вы, однако...
– Я пойду, извините.
– Ну что ж... Пойдемте, я вас провожу...
В прихожей заторопилась, путаясь в рукавах шубы. Маргарита Исидоровна стояла, скрестив руки на груди, улыбалась непонятно – то ли с досадой, то ли с холодной жалостью. Неловко попрощавшись, выскочила за дверь, будто на свободу вырвалась. Подальше от этой холодной улыбки...
На улице шел снег – основательный, несуетливый, мохнатый. Толстые хлопья летели к земле по-хозяйски вальяжно, цеплялись за волосы, за ресницы, лезли за шиворот. Постоишь так минуту – и в белое изваяние превратишься. Но все равно – так хорошо, так чудесно-красиво... И жить хочется. Несмотря ни на что, даже на Исидоровну.
Тигран сидел в машине, ритмично подергивал головой в такт льющейся из динамиков сладкой восточной мелодии. Увидев ее, резко убрал звук, потянулся, распахнул дверцу.
– Ну что, поговорила?
– Да. Поговорила... – плюхнулась на сиденье, отряхиваясь. – Только не с Эльзой, а с ее мамой.
– Ну что ж, и то хлеб... Может, оно даже и лучше... Пусть знает, что ее дочка вытворяет, съездит ей по ушам пару раз! Хотя что я говорю – у вас менталитет совсем другой... Вот если бы в моей семье...
– Поехали, Тигран! По дороге поговорим! Что-то мне не хочется здесь, около дома...
– Ладно, поехали. Черт, какой снег пошел... Сейчас наверняка еще и в пробку попадем, так что время для разговора будет.
Выехали со двора, миновали тихий переулок, и точно – с трудом вписались в поток машин, медленно ползущих по проспекту, утопающему в снежной разнузданности.
– Ты знаешь, а мне ее жалко, Тигран...
– Кого, мамашу?
– Да нет, Эльзу! Представляешь, эта мамаша так сейчас дочку свою на кресте распяла, что у меня мороз по коже пошел!
– Ну, так и правильно! Да за такие дела...
– Нет, я не о том... То есть вообще не про дела... Понимаешь, она сейчас мне, чужому, в сущности, человеку, вдруг принялась рисовать психологический портрет своей дочери, абсолютно холодный в своей объективности... Прямо вивисектор и инквизитор в одном флаконе, а не родная мать! Такое чувство, что она совсем, совсем ее не любит!
– Да ну... Это тебе, наверное, со страху показалось.
– Нет, нет! Какое там со страху! Такая, знаешь, холодная оценка, совсем не материнская... Даже как-то жутковато стало.
– Так любая оценка всегда бывает объективной, иначе это уже не оценка, а эмоция. А ты что, сама разве своих детей никогда не оцениваешь?
– Да оцениваю, конечно... Но по-другому как-то. Через сердце оцениваю, через любовь, через материнские страхи... К Максиму, например, все время приглядываюсь и оцениваю, потому что у него родной отец алкоголиком был... И Ленку оцениваю с той мыслью, что зажатая она, нервная, и как бы мне умудриться эту зажатость разжать... А Сонечка – та вообще по природе упертая! Если уж задумает что, будет стоять на своем до конца. Конечно, оцениваю, Тигран, и анализ провожу, а как же иначе? Только это анализ особого рода, знаешь... Он материнский, с посылом любви в добрый синтез...
– А у нее, выходит, без посыла, да?
– Да, именно так. Совсем без посыла. Она будто хвасталась передо мною способностью к психоанализу, так холодно все раскроила! Не представляю, как Эльза в этом холоде живет... Бедная девочка... Ходит по свету и ворует чужую любовь в качестве компенсации, но ведь ворованной любовью не насытишься...
– Ну-у-у... Развела тут, понимаешь, еще один сопливый психоанализ! Ты что?! Нашла, кого жалеть! У тебя мужика из-под носа уводят, а ты жалеешь! Нельзя быть такой размазней, Лизок!
– Я не размазня, Тигран. И вообще – почему ты меня сегодня весь день обзываешь? Сам бы туда сходил, побеседовал с этой Исидоровной...
– С кем?
– Да мать Эльзину так зовут – Маргарита Исидоровна.
– Ну, понятно... Уже по имени можно судить, что за женщина. Какая мать, такая и дочь.
– А вот тут ты не прав, совсем не прав! Эльза совсем на нее не похожа! Нет, мне ее и впрямь жалко... Бедная, бедная девочка! Просто ничего с собой поделать не могу – так жалко...
– Ой, прекрати, Лизок! – сердито поморщился Тигран, скривил лицо, как от зубной боли. – Прекрати, я больше не могу этого слышать... Прости, но жалость в твоем положении звучит нелепостью, даже кощунством, если хочешь!
– Почему? По-моему, жалость – она и есть жалость...
– Ага... Пожалела козочка волка – копытца неловко есть, в горле застревают...
– Это Эльза, что ли, волк? А я – козочка?
– А как ты хотела? В твоей ситуации именно так: она – волк, а ты – козочка. И вообще, я не понимаю... Кто она тебе, эта Эльза? Подруга, сестра, племянница? Или, может, вы вместе детей крестили? Да никто она тебе, вообще никто! Она, если хочешь, тебе на этот момент заклятый враг, вот кто! Микроб, способный разрушить семью! И хорошую семью, между прочим!
– Да, да, я все понимаю, Тиграш... Конечно же, ты прав. Извини, больше не буду.
– Да ладно, чего уж... Соображать надо немного... Возишься тут с вами, а вы, как два придурка – что один, что другой...
– Ну не сердись, пожалуйста! Ты не думай, что я какая-нибудь там дурочка неблагодарная... Я очень твою заботу ценю! И вообще – ты настоящий друг... Друг нашей семьи...
– Ладно, не распинайся в благодарностях. Когда все уладится, тогда и благодарить будешь. Да и не за что, собственно. Для меня семья – дело святое.
– Ага, святое! Потому и не женишься никак, да? А кстати, почему, Тиграш? – повернулась она к нему всем корпусом.
– Да женюсь, куда денусь... Просто такую, как ты, пока не нашел.
– Какую – такую? Нелепую терпеливую размазню?