– Жители вашей страны, президент, – ответил на это Гарбуй, – не получат желанной колбасы. И погибать придется тоже им – я полагаю, что у генералов есть надежные бомбоубежища?
– Лучше, чем у меня, – сказал президент. – И даже на дачах, и даже под сортирами.
– Тогда скажите мне, почему ваши генералы так уверены в себе?
– Не могу. Честное слово, не могу, – сказал президент. – Мое преимущество перед вами и перед генералами заключается лишь в том, что я знаю больше, чем каждый из вас в отдельности. Так что я обязан в интересах нации и нашей самой передовой в мире идеологии трех благоденствий и шести достоинств хранить собственные и чужие секреты. Вы свободны, профессор Гарбуй.
– Что же мне делать? – крикнул Гарбуй вслед президенту. – У меня не хватает людей, моя жизнь в опасности! Я не уверен, что мне дадут проводить исследования и дальше.
– Постарайтесь, – ответил президент от двери. – Я мало чем могу вам помочь. Но ваша сила в том, что они тоже не уверены, что смогут сделать что-нибудь без вашей помощи. Так что я не беспокоюсь за вашу жизнь… Пока.
Президент покинул зал, а толстый бородатый мальчик сел в кресло, оставленное фельдмаршалом, и положил голову на руки. То ли заплакал, то ли задремал.
– Мы пойдем? – спросила Кора.
– Разумеется, – ответил Эдуард Оскарович. – Нам здесь нечего делать.
* * *Большую часть пути до лагеря Кора и Эдуард Оскарович прошли молча.
Стояла тяжкая жара, ни один листочек не шевельнулся, жужжали слепни, и оводы эскадрильями кружились над путниками.
С площади футбольного поля возле виллы один за другим поднимались вертолеты.
Только когда тропинка стала пошире и пошла вниз, Кора спросила:
– Эта встреча ни к чему не привела?
– Ты рассчитывала, что узнаешь все секреты мадридского двора?
– Я ни на что не рассчитывала и рада тому, что узнала. А что у них за передовая идеология?
– В истории человечества было немало передовых, лучших в мире, единственных, неповторимых идеологий. Чаще всего их излагали в маленьких книжечках для рядового идиота. Здесь тоже нечто подобное. Передовая идеология позволяет правительству прибегать к самым жестоким мерам против собственного народа, объявляя любое недовольство подрывом основных идеологических принципов, а это уже пахнет костром.
Эдуард Оскарович был расстроен.
И он сам объяснил причину своего расстройства:
– Я так и не понял, что же будет завтра. Я боюсь, что президент сразу же кинет Гарбуя, как кость, своим псам, если запахнет жареным.
– Но разве они смогут все делать без него?
– Кое-что смогут. Он же работал эти полгода не один и был окружен помощниками. Наука здесь примерно на том же уровне, что и у нас, а лучшие умы идут в оборонку.
Эдуард Оскарович оборвал себя, и губы его шевельнулись. Он считал про себя.
– Но в конечном счете он прав: его задача сейчас – не допустить генералов до машины перехода.
– А она существует?
– Да, она существует, и это довольно простой механизм, – сказал Калнин. – Здесь переход между мирами существует объективно. Задача машины заключается лишь в том, чтобы следить за этой точкой пространства и в случае, если некто сорвался со скалы, успеть подхватить его и перенести к нам.
– И она может перенести человека обратно?
– Не надейся, что сможешь это сделать сама, – усмехнулся Эдуард Оскарович. – Тебе потребуются помощники. Если соберешься бежать, обязательно предупреди меня. Я или отговорю тебя, или составлю тебе компанию.
– Зачем тогда откладывать дело в долгий ящик?
– А я не спешу убежать отсюда, – ответил профессор. – И должен сказать тебе, что, насколько мне подсказывает жизненный опыт, ты тоже не спешишь. Тебя попросили побыть здесь подольше.
– Почему вы так думаете?
– Потому что я давно наблюдаю людей и вижу, когда они ведут себя естественно, а когда притворяются.
– А я?
– Ты не очень умело притворяешься.
– Я еще только учусь, – попыталась отшутиться Кора.
– Это очень опасное учение, – сказал Эдуард Оскарович. – Мне не хотелось бы, чтобы ты потеряла на этом голову.
– Вы очень мрачный, – сказала Кора.
– К сожалению, у меня есть к этому основания.
Они вышли к склону, под которым располагались бараки их лагеря. Кусты расступились, и в лицо повеяло свежим морским ветром. Море было недалеко, и над ними проходило медленное, все нарастающее движение воздуха, как бы раскачивание его, отчего обеспокоились и перестали атаковать путников слепни и мухи, и, как бывает, когда отпускает зубная боль, вдруг сменились мысли – надежда на то, что все кончится хорошо, пришла с морской свежестью.
– Конечно, – попыталась выразить сочувствие Кора, – вы попали сюда, когда в России было трудное время. Даже моего образования хватает, чтобы знать это.
– И что же вы знаете? – спросил профессор. Он уселся на большом плоском камне, вдыхая свежесть морского воздуха, и Кора была благодарна ему за эту передышку. Лагерь казался тихим и безлюдным – по плацу медленно прошла медсестра, прижав к животу медный бак, да солдат у ворот закричал на бродячую собаку.
– То, что учили в школе, – сказала Кора. – А потом однажды мне пришлось путешествовать по Кольскому полуострову. Там есть специальная железная дорога для туристов, там все сделано так, как было при Сталине.
– Именно на железной дороге? – удивился Эдуард Оскарович.
– У нас есть специальные исторические дороги, гостиницы, туристические маршруты и даже курорты. У нас все помешаны на истории. Моя лучшая подруга Вероника на прошлых каникулах участвовала в штурме Иерусалима.
– Арабами? – спросил Эдуард Оскарович.
– Какими арабами? Что там штурмовать арабам? Нет, конечно же, крестоносцами. У нее даже контузия есть. Им всем выдали кольчуги, шлемы и сухой паек – представляете? А потом надо было лезть в свою гостиницу по приставной лестнице. А какой-то придурок эту лестницу оттолкнул.
– Наверное, сарацин, – предположил профессор.
– Наверное, – согласилась Кора, которая не знала, кто такие сарацины.
– Так что же ты увидела на Кольском полуострове? – спросил профессор.
– Там есть большой маршрут. Вместо гостиниц – лагеря, вместо спальных вагонов – теплушки и вместо обслуги – ВОХР. Вы знаете, что такое ВОХР?
– Я знаю, что такое ВОХР, – сказал профессор. – А интересно вам в таких путешествиях?
– Ужасно интересно, там дают спирт и соленые огурцы. Только мне было не до развлечений. Мы ловили одного преступника. Поэтому мы в эту игру не играли.
– Странно, – сказал профессор, дразня соломинкой тарантула, который выглядывал из щели между камней, – как история издевается над нашими трагедиями. Ужас, убивший столь многих, для вас, наших потомков, становится только цирком.
– Ну, вы совсем не правы, – возразила Кора. – Никто не издевается. Люди хотят помнить и хотят понять, как нашим предкам приходилось жить на свете. Мы же привыкли, что обед не бывает без компота и мороженого. Так надо же иногда увидеть, что это еще не закон.
– Как в зоопарке… – Эдуард Оскарович не слушал Кору.
– Но почему вы тогда не переживаете за тех, кто штурмовал Иерусалим? – спросила Кора. – Они же тоже погибали?
– Почему мне нужно переживать за них?
– В жуткую жару, без воды, голодные, оборванные, все в язвах, они лезли на эти стены и потом, если не погибали в страшных мучениях, начинали убивать и грабить тех, кто жил в городе. Это что, не страшно?
– Откуда ты знаешь? Вы изобрели машину времени?
– Машина времени есть… в институте. Туда трудно попасть. Да и действует она только на несколько лет.
– Можно отправиться в прошлое или в будущее?
– Конечно, в прошлое. Ведь будущего еще нет!
– А если ты нарушишь что-то в прошлом?
– Поэтому у нас такие строгости… Я не все знаю, но нас учили, что если ты вмешаешься в ход времени, то просто исчезаешь… как будто тебя не было. Иначе бы пропали все мы.
Тарантул все-таки вырвал соломинку из пальцев профессора и утащил ее к себе в норку мучить и убивать.
Кора молчала.
– В конце концов, – сказал после паузы профессор, – эти крестоносцы добровольно отправились в поход. Никто их не тащил.
– Еще как тащили! Вы бы посмотрели, как их обрабатывали на митингах и собраниях, какие там были агитаторы и пропагандисты в каждом соборе, в каждом монастыре, на каждой площади. Люди думали, что идут к светлому будущему… Так что, если вы хотите сказать, что крестоносцы знали, на что идут, а вы, соратники Сталина или Гитлера, ничего не знали, я вам не поверю. Вы же уничтожали друг друга.
– От страха, – сказал профессор. – Нельзя судить человека перед лицом смерти. И вообще это пустой спор. Не может принц понять нищего, пока не побудет в его шкуре.
Кора пожала плечами. Ей было трудно согласиться с нищим.
– Полторы сотни лет назад вы догадались, что этим путем можно сбежать в параллельный мир?
Кора пожала плечами. Ей было трудно согласиться с нищим.
– Полторы сотни лет назад вы догадались, что этим путем можно сбежать в параллельный мир?
– Да, – сказал профессор.
– Но как же вы могли? Ведь даже в мое время там, в Симеизе, работает целый научный институт, который старается понять, как это происходит.
– Если ты специалист и тебя посетило вдохновение, то в науке может произойти прорыв.
– Яблоко упало на Ньютона.
– Да, не хватало лишь последней точки. Теоретически существование перехода между параллельными мирами можно было высчитать даже на уровне теоретической физики середины двадцатого века. Ньютон не имел аппарата – Эйнштейн уже мог бы дойти до этой мысли.
– И вы дошли?
– Не только дошли, но и сделали выводы…
Внизу, у ограды лагеря, их перехватил незнакомый, из новеньких, офицер, который начал кричать на профессора и грозил расстрелом – видно, сам не знал толком ни своих функций, ни степени свободы пришельцев, – черт их знает – может, лучше их держать в подвале или, наоборот, не обращать на них внимания? Последний вариант не удовлетворил бы никакого военного и был отметен с порога, а нарушителей, несмотря на ворчание профессора и требования вызвать самого полковника Рай-Райи, загнали в тюрьму.
Под одноэтажным бараком, где содержались пришельцы с Земли, располагалось бомбоубежище, которое полностью повторяло наземную постройку. Вместо столовой там обнаружилась камера с железной дверью, каменным полом и низкими нарами. Единственная тусклая лампочка под потолком осветила еще одного обитателя подземелья – им оказался Покревский. На скуле ротмистра темнел кровоподтек, рукав халата был оторван и держался на нескольких нитках, волосы встрепаны и взор дик.
– Что с вами случилось? – кинулась к ротмистру Кора. – Вас били?
– Меня били, – согласился ротмистр. – И я лишен возможности снова покончить с собой.
– Но кто позволил себе такое отношение к вам? – возмутился профессор. – Мы являемся подданными другой планеты, и они не имеют права…
– Они взяли это право в собственные руки, – горько воскликнул Покревский и, упав на нары, закрыл голову руками.
– И все же вы должны рассказать нам, что произошло. И я обещаю вам, что не оставлю этот инцидент безнаказанным, – настаивал профессор.
– Тем более, – добавила Кора, – что за нами стоит Земля и вся Галактическая Федерация, в том числе комиссар Милодар. А с ним шутки плохи.
– Какая еще федерация! – воскликнул ротмистр. – За мной не стоит ничего. Я видел, как последний пароход взял курс на Стамбул! Врангель бросил нас…
– Рассказывайте, – сказал Эдуард Оскарович тоном, которому нельзя было не подчиниться.
– Утром я увидел… – Глухой голос ротмистра с трудом пробивался в щель между тюфяком и губами. – Всю ночь ее не было… а утром она вышла из его апартаментов!
– Попрошу вас, – произнес профессор, – если можно, употребляйте имена действующих лиц. Порой вам известно нечто, скрытое от нас. Но вы не идете нам навстречу.
– Господи! – взвился ротмистр и уселся на нарах. – Неужели не понятно? Принцесса Парра вышла утром из комнаты полковника Рай-Райи. Как ни в чем не бывало!
– А может, ничего и не бывало? – осторожно спросил Эдуард Оскарович.
– Бывало! Вы бы видели, какая улыбка играла на ее блудливых губах!
– А вы? – спросила Кора.
– А я кинулся к ней, чтобы убить!
– И не убили?
– У меня не поднялась рука.
– А она? – спросила Кора, которой эта сцена привиделась в несколько комических красках, но следовало сдерживаться, чтобы не обидеть влюбленного Покревского.
– Она хохотала! Как шамаханская царица. Вы читали?
– Я проходила. В детстве, – гордо ответила Кора. – Это написал один поэт в Азербайджане.
Профессор взглянул на Кору, чуть склонив голову, и если бы девушка увидела в тот момент его взгляд, она удивилась бы печали, присутствовавшей в нем. Профессор думал о своих отдаленных потомках. Очевидно, на пути цивилизации в будущее кое-чем приходится жертвовать.
– Это написал Пушкин! – воскликнул ротмистр, на секунду даже забыв о собственном горе. – Не может быть, чтобы вы считали его азербайджанским поэтом!
– Извините, – сказала Кора, не желая вступать в исторический спор. – Что случилось дальше?
– Простите, но если вы считаете Пушкина азербайджанским поэтом, я не могу продолжить.
– Я никогда этого не говорила! – возмущенно ответила Кора. – Азербайджанским поэтом был Низами, который родился в Гяндже в 1141 году, где и скончался на руках своей половецкой жены, выкупленной им из неволи в 1189 году. Сказка о шамаханской царице, обитавшей якобы в соседней с Гянджей Шемахе, была открыта среди рукописей Мадридской библиотеки лет десять назад. Неизвестная поэма Низами вызвала сенсацию среди специалистов и просто любителей поэзии, так как открыла человечеству новые грани таланта великого азербайджанского поэта. Если вы хотите, я могу прочесть несколько двустиший из этого шедевра, однако учтите, что я не сильна в арабском, на котором была написана «Шамаханская царица», и мое произношение будет несколько хромать…
Увидев обалделое выражение лица профессора, Кора получила искреннее моральное удовлетворение – пожалуй, впервые за это путешествие в параллельный мир. И она решила никому не признаваться, даже под пыткой, в том, что произнесенный ею текст она списала со шпаргалки на экзамене по литературе прошедшей весной и еще не успела забыть.
Ротмистр Покревский сел на нарах. Собственное горе даже потускнело перед невиданным девичьим талантом. Но Кора быстро вернула его к действительности.
– Продолжайте, ротмистр, – сказала она. – Рассказывайте, что было дальше.
– А что продолжать, – махнул рукой Покревский. – Я кинулся к полковнику Рай-Райи, чтобы вызвать его на дуэль на любом виде оружия – в конце концов, мне не привыкать к смерти.
– А полковник?
– Полковник вышел и в грубых выражениях потребовал, чтобы я убирался прочь. Тогда я поднял палку и крикнул ему: «Защищайтесь, сударь!»
– А он?
– А он ничего не ответил, потому что из той же двери выскочила ваша подруга Нинеля.
– Из той же двери? – удивился профессор.
– Из той же двери! Она издавала нечленораздельные звуки, она налетела на меня как злобная фурия, она вырвала у меня палку и начала меня избивать, утверждая, что не даст в обиду своего любимого. Затем прибежали медсестры и притащили меня сюда… вот в таком виде. Но я же не мог поднять руку на женщину, даже если она хамка!
– Таинственная история, – сказал Калнин, – но полагаю, что не такая уж трагическая, как вам показалось. Если, правда, полковник не забавлялся с двумя девицами сразу.
– О, только не это! – воскликнул ротмистр и сжал ладонями виски, словно голова его раскалывалась от немыслимой боли.
– Тогда между ними происходило что-то совершенно невинное, – заявила Кора. – Поэтому Нинеля так на вас рассердилась.
– Нет, – твердо возразил капитан. – Там происходило нечто ужасное.
– Я вас пытаюсь убедить, – сказал профессор, – что принцесса умерла пятьсот лет назад, что вы погибли полтора века назад, что здесь лишь Кора – реальное живое существо. Мы же с вами – привидения, фантомы.
– Чепуха, – проворчал ротмистр. Но он был не уверен в своих словах. – Есть только этот день и этот миг.
За окошком перекликались часовые.
– Что на обед? – крикнул ближний, второй ответил неразборчиво.
Ротмистр молчал, лежа на нарах. Профессор все мерил камеру шагами. Кора задумалась – она пыталась заставить себя поверить в то, что здесь происходит что-то настоящее, реальное, что это ей не снится. Но убедить себя трудно, потому что память Коры, как и память Покревского, отказывалась перенестись в настоящее. Оставленный ими мир был слишком близок и куда реальнее этих бараков, этой духоты и уж тем более буйства ротмистра из-за средневековой готской принцессы.
– И все же мне все это не нравится. – Профессор Калнин стоял у стены, запрокинув голову и вперив взгляд в забранную решеткой щель окошка. – Генералы что-то задумали. Гарбуй прав, они что-то задумали. Ты обрати внимание – они не были реально обеспокоены, в какое время попадут люди при возвращении на Землю, – а это для их планов должно быть ключевым моментом. Если они решились на локальное вторжение и похищение военных машин и технологий – это хоть и звучит наивно, но значит, что их план предусматривает обойти эту опасность. Но как?
– Но может быть, это просто ловушка, игра – может, они и не собираются захватывать наш мир, потому что понимают, что могут лишиться своего?
Коре было приятно разговаривать на равных с профессором и чувствовать, что он не старается приспособиться к ней.
– Интересно, – сказал Эдуард Оскарович. – И почему?
– Потому что, – сказал вдруг ротмистр, – им нужна не война, в которой они могут потерпеть поражение, а лихая подготовка к ней. Нужен образ врага. Вы слышали об этом?