Люди, которые не верят в свободу воли, выбирают дурной путь
Свобода воли представляется достойной предпосылкой нравственности. Если я не контролирую свои хорошие и дурные поступки, то как же я могу отвечать за свои действия? Также кажется очевидным, что выбор, который я делаю, должен быть осознанным и обоснованным, если я должен нести ответственность за него. Бессознательные процессы в мозге управляют скоростью роста ребенка, но только недалекий отец станет упрекать своего сына в том, что тот вырастает из одежды. Когда меня обжигает медуза или кусает щенок, я не считаю их аморальными, поскольку не думаю, что они способны к рассуждениям: они поступают инстинктивно. И только наличие или отсутствие свободной воли определяет, считаем ли мы людей виновными, только вера человека в свободную волю в первую очередь определяет, будет ли он поступать плохо.
Но вера людей в свободу воли на удивление пластична. Одно лишь прочтение высказываний, предполагающих ее наличие («Чтобы избежать искушения, я должен напрячь всю волю») или отстаивающих детерминизм («В конечном счете мы являемся биологическими компьютерами, созданными эволюцией, построенными генетически и запрограммированными окружающей средой»), способно поколебать их отношение. И все-таки не вполне понятно, почему должно быть так: вероятно, люди не слишком задумываются над этим вопросом. Но если для нравственности необходима свобода воли, совершают ли аморальные поступки те люди, кто убежден в том, что у них ее нет?
Чтобы выяснить это, исследователи предъявляли добровольцам тренировочный экзаменационный тест и платили им один доллар за каждый правильный ответ[43]. Несмотря на то что тест был полностью конфиденциальным, участники сами оценивали правильность своих ответов и разрывали бланк, прежде чем взять деньги из кружки. Те добровольцы, которые ранее читали аргументы в пользу свободы воли, в среднем забирали из кружки около семи долларов. (Когда экзаменаторы оценивали тест, добровольцы обычно получали около семи правильных ответов.) Участники, которые видели высказывания, поддерживающие детерминизм, уносили приблизительно одиннадцать долларов. В других экспериментах люди, которые не особенно верили в свободу воли, были менее дружелюбными, более агрессивными и шли на обман в арифметических задачах, даже если им не платили за них. Эти результаты представляются особенно тревожными, поскольку количество людей, которые считают свою судьбу неподконтрольной, быстро растет с тех пор, как в 1960-х исследователи начали собирать данные[44]. Однако те, кто твердо верит в свободу воли, лучше учатся в школе, легче справляются со стрессом и реже страдают депрессией.
Все это само по себе создает этическую проблему. В этой книге я описываю исследования, которые могут убедить в том, что у нас нет свободы воли, по крайней мере в том виде, в каком большинство людей себе ее представляют. Поступаю ли я аморально, сообщая вам об этом? Рискую ли погубить вашу жизнь или разрушить цельность вашей личности? Нужно ли оградить школьные библиотеки от подобной литературы из опасения нанести вред нашим детям? Безусловно, есть основания для сожжения этой рукописи без публикации и из-за вреда, который может нанести читателям детерминистский взгляд на мир, и из-за ущерба, который, в свою очередь, могут принести людям те, кто прочитал ее.
Сам я, естественно, против, но не намерен делать вид, что доверяю всем доказательствам, которые могу дать вам. Определенно почти все они – продукт адвокатского мышления.
У нас есть эмоциональная привязанность к рациональной природе нашего иррационального выбора
Довольно странно ожидать, что наши эмоциональные реакции на еду или грязь позволят нам открыть тайну морали. Большинство из нас будет решительно отрицать, что этические принципы исходят из рационального мышления. Если вы проведете линию, соединяющую глубокие размышления Платона и инстинктивные предпочтения и антипатии, например, ребенка, который морщится, сидя за обеденным столом, мы будем считать, что наша мораль исходит из платоновских размышлений.
Однако философы тысячелетиями пытались выработать систему взглядов, с которой бы согласились и мы, и они, – нужно или должно управлять моралью? И они потерпели сокрушительное поражение.
Проблема философов, которые попыхивают трубкой во мраке кабинетов, состоит в том, что мораль – не исключительно теоретический предмет: она существует в реальном мире, и изучать ее должно именно там. Каждый из нас испытывал чувство вины, каждый из нас жертвовал деньги на благотворительность или уступал место беременной женщине. Философы рассуждают о том, как бы идеальный человек, по Канту{13}, если он когда-нибудь существовал, вел себя в тех или иных обстоятельствах и что бы этот превосходный прагматик делал в этих ситуациях. Но такого человека не существует, никогда не было и не будет. Подобные разговоры – салонная игра. Это все равно что спрашивать людей о лучшей тактике игры в шахматы, будь у них возможность повернуть время вспять.
Мне было бы гораздо интереснее спросить, откуда на самом деле взялись наши идеи морали. Когда мы действуем в соответствии с ними, а когда – нет. Некоторые философы сходятся во взглядах. Дэвид Юм{14} писал: «Теперь люди излечились от своего пристрастия к гипотезам и системам натурфилософии{15} и не станут прислушиваться ни к каким другим доказательствам, кроме тех, что диктует опыт. Им пора полностью посвятить себя реформированию моральных изысканий и отказаться от любой этической системы, которая не полагается на факт и наблюдение, какой бы тонкой и изысканной она ни была»[45].
По Юму, этика очевидно принадлежит ученым. Если бы к его совету прислушались, сегодня этика существовала бы в ведении научного департамента. Теперь она нуждается в философах не больше, чем в астрономах, физиках или химиках. Но, безусловно, моральная проблема заключается в том, можем ли мы выкинуть на улицы тысячи философов, которые не в состоянии позаботиться о себе, и отдать их жалованье людям, действительно делающим свою работу.
Искусство и философия говорят о вещах, которые пока еще не стали наукой
Художники Возрождения изучали физиологию и перспективу. Но как только ученые научились делать это правильно, художники пошли дальше. Когда-то они изображали несущихся галопом лошадей с расходящимися ногами. Затем фотографы показали, как это происходит на самом деле. Сегодня старые картины, на которых изображены скачки с препятствиями, кажутся нам странными.
Философы привыкли писать о природе вещей. Но когда физики расщепили атом, им пришлось находить новые темы для размышления.
В современной литературе много пишут о мотивации людей. Что сделают люди в тех или иных ситуациях? Какое поведение будет нравственным? В наше время, когда психологи начинают понимать, каким образом мы в действительности делаем моральный выбор, найдут ли писатели новые темы?
На обучение вождению автомобиля или освоение компьютерных программ люди тратят больше времени, чем на понимание работы своего разума
Их устраивает концепция работы мозга, который не мудрее ребенка: его представлений о том, как появляются подарки под рождественской елкой. Представления ребенка практически всегда оправдываются: маленькая девочка пишет письмо Санте и получает то, о чем попросила. Таким же снисходительным оказывается и наше сознание, когда у нас возникает иллюзия понимания, что и почему мы делаем большую часть времени.
Я не знаю, как сложится жизнь у маленькой девочки, когда она узнает, что рождественского дедушки не существует. Но знание того, как работает ваш разум, может помочь вам использовать его эффективнее. Мы способны учитывать расхождение между тем, как мы действуем в действительности и как представляем себе свои действия, чтобы изменить свое поведение и поведение других.
Часть вторая Сознание считает осознанным то, что совершает бессознательно
Нам не нужно сознательно делать вещи, которые мы осознаём
Растения не имеют сознания, но продолжают подниматься к небу и рассеивать свои семена. Червяки, наверное, не осознают удовольствия от теплой грязи, но продолжают рыть в ней ходы.
А люди обладают сознанием. Мы сознательно смотрим на вещи, познаем окружающий мир, трогаем предметы, задаемся этическими вопросами, принимаем решения, думаем о ком-то и ставим перед собой цели. Однако наше сознание не нуждается во всем этом. На деле, когда мы действуем, то, как правило, делаем это бессознательно. Наш сознательный опыт существует отдельно от процессов в мозге, которые занимаются решением проблем, руководят нами, когда мы к чему-то стремимся или намечаем цели. Это объясняет, почему многие методы, к которым прибегают психологи, чтобы нами манипулировать, кажутся такими странными: если бы наше поведение определялось сознанием, то мы бы уже знали, как мы действуем. Однако этого не происходит.
А люди обладают сознанием. Мы сознательно смотрим на вещи, познаем окружающий мир, трогаем предметы, задаемся этическими вопросами, принимаем решения, думаем о ком-то и ставим перед собой цели. Однако наше сознание не нуждается во всем этом. На деле, когда мы действуем, то, как правило, делаем это бессознательно. Наш сознательный опыт существует отдельно от процессов в мозге, которые занимаются решением проблем, руководят нами, когда мы к чему-то стремимся или намечаем цели. Это объясняет, почему многие методы, к которым прибегают психологи, чтобы нами манипулировать, кажутся такими странными: если бы наше поведение определялось сознанием, то мы бы уже знали, как мы действуем. Однако этого не происходит.
Мы учились читать, не зная, чему именно учимся
Я участвовал в крупном эксперименте, в котором, если вам еще нет пятидесяти, вы тоже могли бы участвовать. Несколько лет назад английские учителя перестали преподавать грамматику. Я никогда не знал, что такое наречие или в чем состоит разница между лексическими, вспомогательными и модальными глаголами. Повелительное и сослагательное наклонения, инфинитив, причастие настоящего времени или герундий – все эти термины для меня лишены смысла.
Но удивительное дело – те, кто принял участие в этом эксперименте, способны с большим или меньшим успехом составить грамматически правильное предложение{16}. Мы замечаем, когда кто-то нарушает основные правила. Например, русский, изучающий английский язык, может сказать: «Почему нет брать перерыв сейчас?» Я понимаю, что в этом предложении что-то не так, знаю, как это исправить, но не могу объяснить, какое правило английской грамматики нарушено.
Только начав учить французский, я стал замечать пробелы в своем знании английского. Прежде чем познакомить нас со спряжением французских глаголов, преподавательница должна была назвать их по-английски, а затем объяснить. Формируя осознанное понимание другого языка, ей нужно было познакомить нас с правилами, по которым он существует, но на самом деле наш мозг воспринимает эти правила совсем по-другому.
В примечаниях в конце книги я привожу тест[46]. Выполнив его, вы обнаружите, что способны быстро освоить грамматику чужого языка, не понимая, в чем она состоит и даже что я имел в виду, приводя эту грамматику.
Вы знаете больше, чем думаете о том, что надо знать; но вы знаете меньше, чем думаете, что знаете об этом знании
Если вам приходилось работать в большой бюрократической организации, то, возможно, вы прошли курс «навыков широкого применения», где вам объясняли, как работает ваше сознание и как эту работу улучшить. Одна модель, которую вам могли представить, – это модель бессознательного применения знаний и навыков. Сначала вы еще не знаете, что не знаете чего-то (неосознанное неведение), затем узнаёте, что чего-то не знаете (осознанное неведение), далее идет процесс получения знаний (осознанное знание) и, наконец, наступает неосознанное знание (или мастерство!), когда вы можете делать что-то автоматически. Я сам был на таких курсах, и у меня до сих пор сохранились распечатки курса. Модель, о которой говорится в них, пошагово представляет процесс приобретения всех навыков. Там также буквально говорится, что мы не можем миновать ни один из этих шагов.
Однако на деле, как это обычно происходит со всем, что кажется очевидным в наших знаниях, – все неправда. Павел Левицки{17} и коллеги из Университета Талсы показали, что мы можем обойти все сознательные шаги и непосредственно проходить путь от незнания того, чему нужно учиться, к знанию, но без осознавания[47]. Обычно психологи используют наивных подопытных, которые не подозревают о хитростях эксперимента (студенты-первокурсники всегда бывают нарасхват). Но эти исследователи отобрали для эксперимента весьма искушенных испытуемых: все они были с факультета психологии.
Экспериментаторы разделили экран компьютера на четыре сектора с крестом в центре. В одной из секций появлялся символ «Х». Психологи-добровольцы должны были как можно быстрее нажать на клавишу, чтобы отметить, в каком секторе появлялся символ. Затем «Х» появлялся в другом месте экрана, и испытуемые нажимали другую клавишу. Им дали 4000 попыток, на которые потребовалось 45 минут. Последовательность появления символа на экране не была случайной. В каждой из пяти попыток две позиции генерировались произвольно, но остальные три можно было предугадать по сложной системе правил. По мере выполнения задания испытуемые стали заметно быстрее и точнее. Значило ли это, что психологи уловили закономерность?
После эксперимента участники по понятным причинам устали, но продолжили горячо интересоваться целью эксперимента. Почти половина будущих психологов, зная, что эксперимент был посвящен бессознательным процессам, подозревали, что на них каким-то образом оказывали воздействие. Ни один из них не упомянул о закономерности, поэтому экспериментаторы специально спрашивали их о последовательности возникновения символа на экране. Никто из испытуемых даже не приблизился к разгадке системы появления символа на экране.
Можно только гадать, усвоил ли мозг психологов закономерность, или время их реакции просто улучшалось с практикой. Чтобы ответить на этот вопрос, экспериментаторы переключились на другую, но похожую систему правил передвижения «Х» после почти 3500 попыток. Скорость реакции и точность испытуемых внезапно снизились. Они осознавали, что стали работать хуже, но не понимали почему и признавались, что их пальцы «вдруг потеряли ритм».
Неосознанное знание – не оксюморон{18}, а норма
В детстве мы учимся ходить. Поначалу мы бываем неуклюжими, но вскоре процесс координации наших мускулов и равновесие начинают даваться нам без усилий. Однако это не значит, что мы поняли хоть что-нибудь из того, что делали.
Возможно, у вас не получится достать до пальцев ног, но вряд ли вы при этом упадете. А теперь станьте пятками к стене и попытайтесь снова. У вас не получится это сделать. Вероятно, вы знаете почему. На уроках физики вы слышали про центр тяжести и знаете, что, наклоняясь вперед, вы отводите нижнюю часть тела назад, и центр тяжести по-прежнему остается над вашими ногами. Когда же вы становитесь у стены, то не можете этого сделать, поэтому падаете вперед.
Если у вас поблизости есть маленький ребенок, попросите его коснуться пальцев ног. Малыши обладают замечательной гибкостью и справятся с этим лучше, чем вы (или хотя бы я). Затем попросите ребенка сделать это, прислонившись ногами к стене. Все-таки дети иногда теряют равновесие. Дабы избежать стычек с разъяренными родителями, убедитесь, что рядом нет никаких столов и что вы готовы поймать ребенка.
Если бы мы учились ходить, внимательно наблюдая, как это делают другие люди, и ходьба очень медленно, с практикой, становилась бы автоматизмом, логично было бы ожидать от ребенка понимания того, что он не может этого сделать – для него это новый навык. Но ребенок несомненно (если только кто-то не поспеет к нему раньше) будет удивлен своим падением. Он и не подозревал, что отводит нижнюю часть тела назад, когда касается пальцев ног.
Мы учимся сохранять равновесие, не имея ни малейшего понятия, чему научились. Лишь много позже мы получаем осознанное физическое и анатомическое объяснение тому, как оставаться в вертикальном положении.
Лучший способ мышления – не думать
Любопытно, что мы приобретаем знания неосознанно, но при этом имеем в своем распоряжении здравый сознательный мозг. Если в нашем распоряжении есть бессознательный и сознательный разум одновременно, значит, мы можем ожидать, что будем учиться еще быстрее. Но, к сожалению, иногда разум скорее мешает, чем помогает. Исследователи из Питтсбурга предлагали студентам разгадывать загадки. Если вы любите трудные задачи и могли встречать их раньше, то лишаетесь шанса участвовать в эксперименте. Вот две из этих задач:
1. Заключенный пытался сбежать из крепости. В своей камере он нашел веревку, которая была вполовину длины, нужной, чтобы благополучно достичь земли. Он разделил веревку на две части, связал их вместе и сбежал. Как он смог это сделать?
2. Торговцу старинными монетами предложили купить красивую бронзовую монету. На одной ее стороне была изображена голова императора, а на другой отпечатана дата: 544 год до н. э. Торговец исследовал монету, но вместо того, чтобы купить ее, вызвал полицию. Почему?