Любовь Андреевна. Продан вишневый сад?
Лопахин. Продан.
Любовь Андреевна. Кто купил?
Лопахин. Я купил.
Пауза.»
Из пьесы «Вишневый сад» (1903). Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. – М.: Наука, 1976. – Т. 13. – С. 254.Прошло много лет с тех пор, как появился мобильный телефон. Но, невзирая на просьбу его выключать в театральном зале и в консерватории, один звоночек да зазвенит. А в 90-е, когда все продавалось, в театральном зале новые русские ребята спокойно говорили по только что появившимся мобильным. Они назвали его тогда «мобила». Видимо, хвастались ими. Ну а «клевый» – это значит очень хороший, классный.
«Любовь Андреевна. Это из Парижа телеграмма. Каждый день получаю. И вчера, и сегодня. Этот дикий человек опять заболел, опять с ним нехорошо… У вас, Петя, строгое лицо, но что же делать, голубчик мой, что мне делать, он болен, он одинок, несчастлив, а кто там поглядит за ним, кто удержит его от ошибок, кто даст ему вовремя лекарство? И что ж тут скрывать или молчать, я люблю его, это ясно. Люблю, люблю… Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу…»
Из пьесы «Вишневый сад» (1903). Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. – М.: Наука, 1976. – Т. 13. – С. 83.«Слышатся шаги. Из двери, что направо, показывается Фирс. Он одет, как всегда, в пиджаке и белой жилетке, на ногах туфли. Он болен.
Фирс (подходит к двери, трогает за ручку).
Заперто. Уехали… (Садится на диван.)
Про меня забыли… Ничего… я тут посижу… А Леонид Андреич, небось, шубы не надел, в пальто поехал… (Озабоченно вздыхает.) Я-то не поглядел… Молодо-зелено! (Бормочет что-то, чего понять нельзя.)Жизнь-то прошла, словно и не жил… (Ложится.) Я полежу… Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотепа!..
(Лежит неподвижно.)
Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву.»
Из пьесы «Вишневый сад» (1903). Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. – М.: Наука, 1976. – Т. 13. – С. 254.«А.П.Чехов
ДЯДЯ ВАНЯ
Сцены из деревенской жизни в четырех действиях
Действующие лица:
Серебряков Александр Владимирович, отставной профессор.
Елена Андреевна, его жена, 27 лет.
Софья Александровна (Соня), его дочь от первого брака.
Войницкая Мария Васильевна, вдова тайного советника, мать первой жены профессора.
Войницкий Иван Петрович, ее сын.
Астров Михаил Львович, врач.
Телегин Илья Ильич, обедневший помещик.
Марина, старая няня.
Работник.
Действие происходит в усадьбе Серебрякова.
«Астров…Ваш отец, который весь ушел в свою подагру и в книги, дядя Ваня со своею хандрой, ваша бабушка, наконец, ваша мачеха…
Соня. Что мачеха?
Астров. В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Она прекрасна, спора нет, но… ведь она только ест, спит, гуляет, чарует всех нас своею красотой – и больше ничего. У нее нет никаких обязанностей, на нее работают другие… Ведь так? А праздная жизнь не может быть чистою.»
Из пьесы «Дядя Ваня» (1897). Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. – М.: Наука, 1976. – Т. 13. – С. 83.«– Опять, бесстыжие глаза, в озере в одеже купался! – заворчал Поликарп, стаскивая с меня мокрую и грязную одежу. – Опять, наказание мое! Еще тоже благородный, образованный, а хуже всякого трубочиста… Не знаю, чему там в ниверситете вас учили.
Я, не вынося ни человеческого голоса, ни лица, хотел крикнуть на Поликарпа, чтоб он оставил меня в покое, но слово мое застряло в горле. Язык был так же обессилен и изнеможен, как и все тело. Как это ни мучительно было, но пришлось позволить Поликарпу стащить с меня все, даже измокшее нижнее белье.»
Из рассказа «Драма на охоте (Истинное происшествие)» (1884). Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. – М.: Наука, 1976. – Т. 3. – С. 250.«Ольга. Не свисти, Маша. Как это ты можешь!
Пауза.
Оттого, что я каждый день в гимназии и потом даю уроки до вечера, у меня постоянно болит голова и такие мысли, точно я уже состарилась. И в самом деле, за эти четыре года, пока служу в гимназии, я чувствую, как из меня выходят каждый день по каплям и силы, и молодость. И только растет и крепнет одна мечта…
Ирина. Уехать в Москву. Продать дом, покончить все здесь – в Москву…
Ольга. Да! Скорее в Москву.»
Из пьесы «Три сестры» (1900). Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. – М.: Наука, 1976. – Т. 13. – С. 156.«Добрейший Александр Семенович! Водевиль Ваш получил и моментально прочел. Написан он прекрасно, но архитектура его несносна. Совсем не сценично. Судите сами. Первый монолог Даши совершенно не нужен, ибо он торчит наростом. Он был бы у места, если бы Вы пожелали сделать из Даши не просто выходную роль и если б он, монолог, много обещающий для зрителя, имел бы какое-нибудь отношение к содержанию или эффектам пьесы. Нельзя ставить на сцене заряженное ружье, если никто не имеет в виду выстрелить из него. Нельзя обещать…»
Из письма А.С. Лазареву-Грузинскому от 1 ноября 1889 г. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. – М.: Наука, 1976. – Т.21. – С.273На портретах живописных, графических и фотографических русские писатели-классики выглядит всегда почему-то очень серьезными, строгими и, я бы сказал, мрачными. И все как один выглядят гораздо старше своих лет. Может быть, это происходит за счет седых бород разной длины и формы и рано появившихся лысин разной формы и разного размера. А может быть, это происходит за счет того, что писатели все время думали о том, как изменить мир к лучшему, или о том, правильно ли их будут преподавать в школе.
Антон Павлович в этом смысле абсолютный чемпион. У него не было седой бороды и лысины, он писал в большом количестве смешные рассказы, но на всех портретах он выглядит много старше своих лет и очень серьезен. А может быть, как раз именно потому, что он написал десятки смешных рассказов, и хочется, чтобы он на портрете улыбался.
Меня передергивает, когда я слышу и вижу это словосочетание – «юмористические рассказы Чехова». Видимо, потому, что сегодня слово «юмор» для меня ненавистно. Оно дискредитировано, девальвировано, засалено, застирано, затаскано.
«Радуйся, что ты не лошадь конножелезки, не коховская «запятая», не трихина, не свинья, не осел, не медведь, которого водят цыгане, не клоп… Радуйся, что ты не хромой, не слепой, не глухой, не немой, не холерный…
Если ты живешь в не столь отдаленных местах, то разве нельзя быть счастливым от мысли, что тебя не угораздило попасть в столь отдаленные?
Если у тебя болит один зуб, то ликуй, что у тебя болят не все зубы.
Радуйся, что ты имеешь возможность не читать «Гражданина», не сидеть на ассенизационной бочке, не быть женатым сразу на трех…
Когда ведут тебя в участок, то прыгай от восторга, что тебя ведут не в геенну огненную.
Если тебя секут березой, то дрыгай ногами и восклицай: «Как я счастлив, что меня секут не крапивой!»
Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству.
И так далее… Последуй, человече, моему совету, и жизнь твоя будет состоять из сплошного ликования.
Из рассказа «Жизнь прекрасна! (покушающимся на самоубийство)» (1885). Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. – М.: Наука, 1976. – Т. 3. – С. 236«Да вот, недалеко искать, месяца два назад умер у нас в городе некий Беликов, учитель греческого языка, мой товарищ. Вы о нем слышали, конечно. Он был замечателен тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате. И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике; и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он всё время прятал его в поднятый воротник. Он носил темные очки, фуфайку, уши закладывал ватой… Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни. "
«…День начался с того, что ее хозяин, столяр Лука Александрыч, надел шапку, взял под мышку какую-то деревянную штуку, завернутую в красный платок, и крикнул:
– Каштанка, пойдем!
Услыхав свое имя, помесь такса с дворняжкой вышла из-под верстака, где она спала на стружках, сладко потянулась и побежала за хозяином. "
Из рассказа «Каштанка». Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. – М.: Наука, 1976. – Т. 10. – С. 452.«В октябре гимназия понесла тяжелую потерю: Ипполит Ипполитыч заболел рожей головы и скончался. Два последних дня перед смертью он был в бессознательном состоянии и бредил, но и в бреду говорил только то, что всем известно:
– Волга впадает в Каспийское море… Лошади кушают овес и сено…»
Из рассказа «Учитель словесности» (1894). Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. – М.: Наука, 1976. – Т. 8. – С. 328.«Приезжай, милый дедушка, – продолжал Ванька, – Христом богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня, сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, всё плачу…Остаюсь твой внук Иван Жуков, милый дедушка, приезжай».
Ванька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, купленный накануне за копейку… Подумав немного, он умокнул перо и написал адрес:
На деревню дедушке.
Потом почесался, подумал и прибавил: «Константину Макарычу». "
Из рассказа «Ванька» (1886). Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. – М.: Наука, 1976. – Т. 5. – С. 481.Мою добрую приятельницу, замечательного преподавателя словесности и автора учебника русского языка для старшеклассников, который я имел честь иллюстрировать, один ее продвинутый ученик спросил: «Людмила Викторовна, а вы знали Чехова?» Вопрос этот у школьника возник после эмоционального рассказа Людмилы Викторовны о том, что в Ялте, в Доме-музее А.П.Чехова, произошло замечательное событие – наконец решили восстановить сад, который много лет создавал писатель, и сделать его таким, каким он был при жизни Чехова. Это стало возможным благодаря тому, что Чехов много лет вел подробные дневниковые записи о тех растениях, которые он сажал и выращивал. Скоро и мы сможем увидеть именно те цветы, деревья и травы, которыми любовался Чехов!
Не знаю, что ответила ученику Людмила Викторовна, а ответить надо было бы так: «Конечно знала! Знаю! И продолжаю узнавать».
Мой Достоевский Ф.М.
Последний главный редактор газеты «Известия» товарищ Абрамов, от которого я, собственно, и ушел, утверждал, что хочет делать газету для интеллигенции. Он долго рассуждал на эту тему в беседе со мной.
– Почему у тебя в картинках так много мужиков с топором?
– Виталий, вообще-то это Родион Романович Раскольников
– Да я знаю…
«Слава богу», – подумал я.
– Но как-то мрачновато.
Спустя несколько месяцев Абрамов вообще перестал печатать мои мрачноватые картинки. Действительно, зачем пугать оптимистически настроенную интеллигенцию.
Этот раздел я хотел было посвятить сегодняшним власть имущим питерцам, равнодушно смотрящим на то, как уничтожают их родной город, но потом подумал: зачем мне портить настроение этой книге? Все разделы ведь посвящены трем хорошим людям и одной хорошей собаке, и я решил посвятить этот раздел смелым и замечательным славистам в лице моего постоянного редактора и автора учебника русского языка для старшеклассников Людмилы Великовой. Вот так.
«На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу, – все это разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши. Нестерпимая же вонь из распивочных, которых в этой части города особенное множество, и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее время, довершили отвратительный и грустный колорит картины. Чувство глубочайшего омерзения мелькнуло на миг в тонких чертах молодого человека. Кстати, он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен. Но скоро он впал как бы в глубокую задумчивость, даже, вернее сказать, как бы в какое-то забытье, и пошел, уже не замечая окружающего, да и не желая его замечать. Изредка только бормотал он что-то про себя, от своей привычки к монологам, в которой он сейчас сам себе признался. В эту же минуту он и сам сознавал, что мысли его порою мешаются и что он очень слаб: второй день как уж он почти совсем ничего не ел.
Он был до того худо одет, что иной, даже и привычный человек, посовестился бы днем выходить в таких лохмотьях на улицу. Впрочем, квартал был таков, что костюмом здесь было трудно кого-нибудь удивить. Близость Сенной, обилие известных заведений и, по преимуществу, цеховое и ремесленное население, скученное в этих серединных петербургских улицах и переулках, пестрили иногда общую панораму такими субъектами, что странно было бы и удивляться при встрече с иною фигурой. Но столько злобного презрения уже накопилось в душе молодого человека, что, несмотря на всю свою, иногда очень молодую, щекотливость, он менее всего совестился своих лохмотьев на улице. Другое дело при встрече с иными знакомыми или с прежними товарищами, с которыми вообще он не любил встречаться… А между тем, когда один пьяный, которого неизвестно почему и куда провозили в это время по улице в огромной телеге, запряженной огромною ломовою лошадью, крикнул ему вдруг, проезжая: «Эй ты, немецкий шляпник!» – и заорал во все горло, указывая на него рукой, – молодой человек вдруг остановился и судорожно схватился за свою шляпу. Шляпа эта была высокая, круглая, циммермановская, но вся уже изношенная, совсем рыжая, вся в дырах и пятнах, без полей и самым безобразнейшим углом заломившаяся на сторону. Но не стыд, а совсем другое чувство, похожее даже на испуг, охватило его.
«Я так и знал! – бормотал он в смущении, – я так и думал! Это уж всего сквернее! Вот эдакая какая-нибудь глупость, какая-нибудь пошлейшая мелочь, весь замысел может испортить! Да, слишком приме тная шляпа… Смешная, потому и приметная… К моим лохмотьям непременно нужна фуражка, хотя бы старый блин какой-нибудь, а не этот урод. Никто таких не носит, за версту заметят, запомнят… главное, потом запо мнят, ан и улика. Тут нужно быть как можно неприметнее… Мелочи, мелочи главное!.. Вот эти-то мелочи и губят всегда и все…» "
Из романа «Преступление и наказание». Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. – М.: Наука, 1973. – Т. 6. – С. 6–7.«Танцы со звездами» – это телевизионная программа, которая стала очень популярной. Все стали танцевать, и на льду в том числе. Между нами говоря, я должен был танцевать в самом первом проекте. Под большим секретом мне дали тогда посмотреть иностранный диск, с которого у нас делали кальку. Я долго кочевряжился – и так и не стал звездой. А ведь мог.
Монетизация льгот – это замена натуральных льгот денежными компенсациями, проведенная правительством России в 2005 году и повлекшая за собой массовые выступления пенсионеров в стране. Обычно накалывали и все вроде проходило, а тут вышла какая-то нестыковочка.
Модернизация, инновация – президент Дмитрий Анатольевич Медведев ввел эти термины в наш обиход году в 2009-м. И они быстро стали нам родными, посконными и домоткаными.
«Дверь, как и тогда, отворилась на крошечную щелочку, и опять два вострые и недоверчивые взгляда уставились на него из темноты. Тут Раскольников потерялся и сделал было важную ошибку.
Опасаясь, что старуха испугается того, что они одни, и не надеясь, что вид его ее разуверит, он взялся за дверь и потянул ее к себе, чтобы старуха как-нибудь не вздумала опять запереться. Увидя это, она не рванула дверь к себе обратно, но не выпустила и ручку замка, так что он чуть не вытащил ее, вместе с дверью, на лестницу. Видя же, что она стоит в дверях поперек и не дает ему пройти, он пошел прямо на нее. Та отскочила в испуге, хотела было что-то сказать, но как будто не смогла и смотрела на него во все глаза.
– Здравствуйте, Алена Ивановна, – начал он как можно развязнее, но голос не послушался его, прервался и задрожал, – я вам… вещь принес… да вот лучше пойдемте сюда… к свету… – И, бросив ее, он прямо, без приглашения, прошел в комнату. Старуха побежала за ним; язык ее развязался.