- Должен. Думаю, даже и не сорвется вовсе. Я когда зашел к нему утром, помню, что сидит он с трубкой в руке в кресле. Задумался так глубоко и сидит. А перед ним стоит налитый стакан коньяку, который он, кстати, так и не выпил, - кивком указал на стол граф. - У него такое горе, вокруг него такие дела творятся, а он просто сидит и ждет. Понимает, что ничего не может сделать, и просто сидит и ждет. Не мешает, не дергает, просто ждет. Это, какие же нервы должны быть!
Верные мои соратники, простите мне это прослушивание. Невольно так получилось. Не умею я ещё свое СЧВ контролировать. Ну да всё что не делается, всё к лучшему! Только не прав ты Николай Павлович, не сидел я ПРОСТО,……Я ДУМАЛ и делал ВЫВОДЫ!
Часть их вы уже знаете, а другие, которых собственно и было-то всего ничего, сейчас прочтёте:
- Император не должен непосредственно участвовать в силовых акциях, но и сидеть жертвенным ягнёнком ему не пристало. Надо самосовершенствоваться. Потом напишу, что я решил делать.
- Второе о чём я думал. Надо перевооружить управление Оттона Борисовича Рихтера, дабы охрана членов императорской семьи, большей огневой мощью обладала. В её надёжности я уже убедился. Пора Рихтеру следующее звание присваивать, по сравнению с той историей уже на год задержка.
Историческая справка
Дмитрий Владимирович Каракозов (23 октября (4 ноября) 1840, с. Жмакино Сердобского уезда Саратовской губернии, ныне Колышлейского района Пензенской области, -- 3 сентября (15 сентября) 1866, Санкт-Петербург) -- русский революционер-террорист, совершивший неудачное покушение на русского императора Александра II.
Происходил из мелкопоместных дворян. Окончил 1-ю Пензенскую мужскую гимназию в 1860 году, затем учился в Казанском (с 1861 года) и Московском (с 1864 года) университетах. Одно время жил в деревне у родных, а также работал письмоводителем при мировом судье Сердобского уезда. В 1865 году вступил в тайное революционное общество ("Организация"), возглавляемое его двоюродным братом Н. А. Ишутиным. Вместе с некоторыми членами кружка Каракозов стал сторонником тактики индивидуального террора и считал, что убийство царя может послужить толчком для пробуждения народа к социальной революции.
"Бабушка русской революции" Е. К. Брешко-Брешковская вспоминала:
Дмитрий Каракозов охотно стал посещать кружок и по целым вечерам молча вслушивался в рассуждения, споры и дебаты. Казалось, что этот высокий человек с ясными, голубыми глазами, выросший вблизи народа в одной из приволжских губерний, наслаждался новым для него миром вопросов и задач и в то же время разбирался в собственных чувствах и мыслях, дотоле дремавших в нем… Наконец Каракозов громко заявил свое решение убить Александра II.
В коротких словах он доказывал, что царская власть есть тот принцип, при наличности которого нечего и думать о коренных социальных реформах. Он говорил, что все усилия и жертвы революционеров будут напрасны, пока трон царский уверен в своей безопасности… Говорил он спокойно, сдержанно, страстно, всем глядя в лицо и ни на ком не останавливаясь, точно он громко отвечал сам себе на те глубокие запросы своей души, которые давно томили его, но все ускользали от понимания. Предложение Дмитрия Владимировича поразило всех, и все протестовали, кроме Ишутина. Все утверждали, что после убийства царя некому еще будет воспользоваться смятением, что нужно сперва привлечь на свою сторону больше людей, соорганизовать революционные кадры. Говорили, что народ будет против, в его глазах царь есть освободитель и благодетель. Много сражений было дано Дмитрию Владимировичу.
Он терпеливо выслушивал ораторов, сдержанно отвечал им и только когда, отойдя в сторону, закрывал лицо руками и подолгу, не шевелясь, сидел в углу комнаты, полный горячих речей, можно было заметить, какая страстная и трудная борьба мучила этого человека.
Члены кружка убедили Каракозова, что их организацию нужно сберечь для пропаганды социалистических идей, и цареубийству сейчас не время. Они с помощью Н. А. Ишутина вынудили Каракозова дать слово, что он отказывается от своего замысла. Тот простился с ними и уехал в деревню.
Кружок по-прежнему возился с открытием школ, мастерских, библиотек. Уже начали составлять первые прокламации.
Каракозов между тем сидел в деревне, и упорная мысль убить царя уже не оставляла его. Она, словно червь, точила мозг, стала навязчивой, доводила до исступления. Ранней весной 1866 г. Каракозов приезжает в Москву и решительно заявляет Ишутину, что намерен убить царя. Ишутин извещает об этом кружковцев, те ищут Каракозова, но его нигде нет. По-видимому, он поехал в Петербург. Решили отправиться на его поиски. Ишутин собрался ехать с П. Д. Ермоловым, но на собрании Ишутина отклонили по свойству "изворачиваться и не ставить вопросы ребром", что в этом случае не годилось. Вместо него с Ермоловым отправили Н. П. Страндена. А тот готовился в это время освобождать из ссылки Чернышевского и собирался в Сибирь. Он запасся ядом, которого хватило еще и членам кружка: они носили его в пуговицах на случай каких-либо покушений. Ишутин достал Страндену два фальшивых паспорта. Так как Страндену нужно было поговорить в Петербурге с друзьями Чернышевского, он и поехал с Ермоловым, Где искать Каракозова, они не знали, ходили по улицам, и вдруг кто-то хлопнул Страндена по плечу. Это оказался сам Каракозов. Они пришли в гостиницу, и Каракозов рассказал, что в Петербурге он собирается поступить на фабрику и вести пропаганду среди рабочих. Ему говорили, что это можно делать и в Москве, и прямо спросили, не оставил ли он свой замысел. Каракозов сознался в окончательном намерении убить царя. Странден с Ермоловым насели на него, приводя самые различные доводы против, и, наконец, вырвали у Каракозова обещание не готовиться к покушению и возвращаться в Москву. Они уехали домой, и действительно вскорости вернулся и Каракозов, но, пробыв в Москве дня два-три, исчез. Он вообще действовал под влиянием минуты порыва. Как-то в Москве Каракозов шел по улице и натолкнулся на будочника, колотившего нерадивого извозчика. Ничего не говоря, он схватил будочника за шиворот, потряс его и бросил в сторону. Потом крикнул: "Всех бы вас перевешать!" А уже через пять минут после подобных выходок он лежал неподвижно на кровати и мрачно думал о чем-то.
Петербургский ишутинский приятель И. А. Худяков досадовал: "Зачем вы прислали ко мне сумасшедшего, с этим дурнем как раз влопаешься". А Каракозов опять направился в Петербург, остановился в гостинице и виделся с ишутинскими знакомыми -- одним медиком и с упомянутым начинающим литератором-учителем И. А. Худяковым. Зачем Каракозов приехал в столицу, они не знали. И вот, когда император Александр II после прогулки с племянником герцогом Лейхтенбергским и племянницей принцессой Баденской садились в коляску, Каракозов выстрелил в него почти в упор. Но оказавшийся рядом картузник Осип Комиссаров почти инстинктивно ударил Каракозова по руке, и пуля пролетела мимо….
"Перед открытием заседания князь Гагарин сказал мне, что он будет говорить Каракозову "ты", потому что такому злодею нет возможности говорить "вы". Мне удалось, однако, убедить князя как человека в высшей степени разумного, что выражать таким образом негодование против подсудимого, каково бы преступление его ни было, для судьи совершенно неприлично и что в настоящем случае существенно необходимо подавить в себе негодование к преступнику и говорить с ним, не нарушая обычных форм… Первым был введен Каракозов. В залу вошел высокий белокурый молодой человек, видимо, смущенный и не знавший ни куда ему идти, ни где ему стать. За ним вошли два солдата с обнаженными тесаками.
"Каракозов, подойдите сюда",-- сказал председатель дрогнувшим голосом.
Каракозов подошел к столу и стал против председателя, не смотря, впрочем, ни на него, ни на кого другого прямо. Так он себя держал во всех заседаниях, подергивая, кроме того, свои усики и говоря обычно сквозь зубы.
"Вы вызваны в суд,-- сказал ему председатель,-- для выдачи вам обвинительного акта о том страшном преступлении, в котором обвиняетесь. Допрос вам теперь не делается, но если вы сами желаете сделать показание, то оно будет принято".
Каракозов: "Преступление мое так велико, что не может быть оправдано даже тем болезненным нервным состоянием, в котором я находился в то время".
Альберт Марчиньский
или Марчинский (англ. Albert Marchinski, 1876--1930) -- английский иллюзионист польского происхождения, который выдавал себя за "провидца с Востока".
Екатерина II Алексеевна, она же урождённая София Августа Фредерика фон Анхальт-Цербст-Дорнбург (Sophie Auguste Friederike von Anhalt-Zerbst-Dornburg), пришла к власти, мягко говоря, не совсем легитимным путём, устроив в 1762 году военный переворот, и с помощью гвардейских офицеров отправив на тот свет своего супруга Петра III, который, несмотря на все распространяемые Екатериной слухи о его "чокнутости", был достаточно популярен
В 1765 году Екатерина купила у модного во Франции писателя-философа Дени Дидро его домашнюю библиотеку за 16000 ливров, при этом сохранив право пожизненного пользования ею, и назначила ему ежегодную пенсию в 1000 ливров. Французский "властитель дум" таких денег не видел за всю свою предшествующую жизнь, и бросился отрабатывать гонорар изо всех сил.
Все последующие 20 лет своей жизни Дени Дидро создавал миф о "просвещённой императрице", под скипетром которой Россия процветает, словно в раю земном, и сумел убедить в этом не только своих приятелей Вольтера и Монтескье, но и высшие слои французского общества. Миф о "просвещённой императрице" живёт до сих пор.
Выбор императора Николая I пал на 49-летнего писателя-путешественника Астольфа де Кюстина, маркиза, выходца из старинной французской аристократической семьи. Маркиз де Кюстин путешествовал по разным странам, а затем публиковал свои путевые заметки, и вся Европа ими зачитывалась, и если вдруг какой-нибудь деятель представал в этих заметках в выгодном свете, это способствовало росту его репутации.
В 1839 году император Николай I пригласил маркиза де Кюстина в Россию, где в Петербурге его принимала императорская семья, с ним многократно беседовал сам Николай, а его супруга, императрица Александра Фёдоровна, и старший сын, престолонаследник Александр (будущий император Александр II), даже несколько раз выступали в качестве экскурсоводов. Затем Николай выделил маркизу де Кюстину фельдъегеря для сопровождения, и маркиз совершил поездку по европейской части России, до Нижнего Новгорода и обратно.
После этого маркиз де Кюстин отбыл на родину, во Францию, и на следующий год издал свои путевые заметки под названием "La Russie en 1839" ("Россия в 1839 году"). И вот тут, что называется, случилось страшное. Оказалось, маркиз де Кюстин не стал сочинять хвалебную оду, а написал чистую правду. Как такое могло случиться, сказать довольно сложно, сам маркиз этот вопрос обходит стороной, да и Николай об этом тоже не распространялся, но судя по всему, Николай, в отличие от своей бабки Екатерины, пожадничал, и не сошёлся с французом в деньгах. Как гласит старинная русская поговорка, "если попадётся неподкупный, надо просто больше заплатить".
Что интересно, русские "писатели в штатском" по заданию шефа жандармов графа Бенкендорфа попытались выпустить в Европе опровержение на книгу де Кюстина, чтобы доказать, что его записки являются ложными. Они до мельчайших деталей проанализировали книгу маркиза, выискивая малейшие неточности, и выявили у де Кюстина всего лишь 3 (три) ошибки: 1) де Кюстин пишет, что Николай носил корсет, хотя в действительности он его не носил; 2) де Кюстин пишет про мерзопакостных насекомых "persica", хотя в действительности это таракан-прусак; 3) это уже упомянутая ошибка про "семейные добродетели" императора, но эта ошибка была на руку Николаю I.
Более того, маркиз де Кюстин Николая Павловича даже приукрасил, например, он написал про "семейные добродетели" нашего государя, хотя абсолютно всем было известно, что Николай изменяет жене, и при дворе у него даже есть официальная любовница Варвара Нелидова.
… парочку цитат для примера:
"Полиция, столь проворная, когда нужно мучить людей, отнюдь не спешит, когда обращаются к ней за помощью".
"Россией управляет класс чиновников… и управляет часто наперекор воле монарха… Самодержец всероссийский часто замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с удивлением, в котором он боится сам себе признаться, видит, что власть его имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией".
Герцен родился 25 марта (6 апреля) 1812 года в Москве, в семье богатого помещика Ивана Алексеевича Яковлева (1767--1846); мать -- 16-летняя немка Генриетта-Вильгельмина-Луиза Гааг, дочь мелкого чиновника, делопроизводителя в казённой палате в Штутгарте. Брак родителей не был оформлен, и Герцен носил фамилию, придуманную отцом: Герцен -- "сын сердца" (от нем. Herz).
В 1833 Герцен закончил физико-математическое отделение Московского университета. с 1857 года издает еженедельную газету "Колокол"[1]. Примечательно, что в июле 1849 года Николай I арестовывает все имущество Герцена и его матери. Последнее на тот момент уже было заложено банкиру Ротшильду, и тот, пригрозив оглаской Нессельроде, занимавшему тогда пост министра финансов в России, добился снятия императорского запрещения. Пик влияния "Колокола" приходится на годы, предшествующие освобождению крестьян; тогда газета регулярно читалась в Зимнем дворце.
'Социальному перевороту ничего не нужно, кроме знания и силы, понимания и средств'. Людей, по мнению Герцена, нельзя освободить больше, чем предполагает их внутренняя свобода. После крестьянской реформы её влияние начинает падать; поддержка польского восстания 1863 год резко подорвала тиражи.
"КОЛОКОЛ"
первая рус. революц. газета, изд. А. И. Герценом и Н. П. Огаревым за границей. Первый номер "К." вышел в Лондоне с датой 1 июля 1857,
действит. дата выхода - 22 июня 1857. В 1857-65 "К." выходил в Лондоне (No 1-196) - до февр. 1858 ежемесячно, затем два раза в месяц или еженедельно. Последний, 244/245 лист (номер) вышел 1 июля 1867. С 1 янв. по 1 дек. 1868 Герцен и Огарев выпустили 15 номеров газеты "Kolokol" на франц. яз. Вольная русская типография напечатала приложения к "К." - "Под суд" (1859-62) и "Общее вече" (1862-64). В 1867-69 были изданы "Колокол. Прибавочный лист к первому десятилетию", 6 номеров "Колокол. Рус. прибавление" и "SupplИment du Kolokol" на франц. яз.
Чернышевский Николай Гаврилович, родился 24 июня 1828 г. в Саратове, где отец его был священником. Он учился сначала в тамошней духовной семинарии, потом поступил в Петербургский университет, который окончил в 1850 г.
Чернышевский был с ранней юности и до конца жизни революционером и социалистом. Еще юношей, в 1848 г., он писал в своем "Дневнике":
"В сущности я нисколько не подорожу жизнью для торжества своих убеждений, для торжества свободы, равенства, братства, уничтожения нищенства и порока, если я только буду убежден, что мои убеждения справедливы и восторжествуют, и если уверен буду, что восторжествуют они, даже не пожалею, что не увижу дня торжества их".
Карл Маркс, который не был щедр на похвалы, печатно назвал Чернышевского "великим русским ученым и критиком". А знаменитому русскому революционеру-народнику Герману Лопатину Маркс не раз говорил, что "из всех современных экономистов Чернышевский представляет единственного оригинального мыслителя, между тем как остальные суть только простые компиляторы".
Сорок девятая запись в дневнике ЕИВ Николая второго.
То, что я сейчас пишу, звучит, как попытка оправдаться за ту страшную ночь. По сути это, наверное, так и есть. Но, я здесь честно пишу, что и как было, а виноват и насколько это я уже про себя сам решил.
Сейчас конец лета, такой перерыв в записях. Думаю, вы меня поймёте, не до дневника было. Лиз, и Маман с Алексеем ещё в Крыму.
Попробую восстановить прошедшие события. Начну с покушения. Покушение я ждал в 1866 году, как в той истории было, но видимо изменения уже начались, а я их проспал. Почему? Слишком долго на ту историю смотрел, а там только с 1866 года покушения в моду входить начинают, вот я и успокоился….
Кроме того, историю с Чернышевским я переписал. Ему если помните, в вину прокламацию ставили "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон", там о реформе 61 года хорошо сказано было. Но достаточно её прочесть, что бы понять не мог грамотный экономист Николай Гаврилович, такую чушь писать. Не его это рука, кому-то из батюшкиного охранного окружения надо было цену свою поднять, вот он и придумал сие действо! Что бы увесистее было, прилепили кличку "Враг самодержавия номер один" или что-то подобное. Естественно никакой гражданской казни не было. Поговорили мы с Николаем Гавриловичем, высказал я ему свои мысли по поводу прокламации, он фыркнул, но от авторства не отказался. Потом я ему сказал, что он свободен! От таких слов у уважаемого мной человека, после Петропавловских "удобств и комфорта" на минуту речь пропала.
- Как свободен?
- Как все. Если хотите, как птица.
- А что я могу делать?
- Да всё что угодно, но только законом не возбороняемое. Если хотите мне с реформами помочь, я бы просил Вас заняться популярным изложением условий "лизинга". Дело это новое, в России мало известное. Но для развития экономики весьма полезное. Вот у меня тут материалы по нему приготовлены. Вы как экономист, Марксом рекомендованный сможете это хорошо и быстро сделать.
- Я вас не тороплю. Съездите домой с родными и друзьями повидайтесь. Если решите мне помочь, в Министерстве финансов, о вас уведомлены будут.
Теперь Чернышевский, как сейчас говорят на двух работах сразу. В Минфине популяризатором экономических реформ и в "Современнике" своём любимом. Там он, кстати, те реформы популярным языком на обороте обложек излагает. Хорошо у него получается, талант! Я распорядился всем министерствам и министрам "Современник" выписывать и почитывать. Умные мысли пропадать не должны!