Чем более отчаянной была попытка, тем грандиознее поражение.
Оккупационные силы Объединившихся успешно захватили несколько отдаленных поселений и установили там марионеточный режим, позволяя повседневной жизни протекать практически без изменений. Пока о массовых программах Присоединения речи не было. Однако недоброжелатели упорно твердили, что это только вопрос времени. В конце концов, Конджойнеры насильно вживят населению имплантаты и сделают безликими рабами единого сознания. На оккупированных станциях уже появились первые группы сопротивления. Обычно это были свободные союзы, в которые входили Скайджеки, люди-свиньи, баньши и прочие межсистемные фракции и группировки с сомнительной репутацией, которых связывало только недовольство новой властью. Они даже предприняли несколько довольно успешных акций против «пауков». Впрочем, подумал Клавейн, это только повышало вероятность массового Присоединения, которое будет проводиться «для блага общества».
Но Йеллоустоун и его ближайшие окрестности — Ржавый Обод, анклавы и карусели на высоких орбитах и целый рой свободно плавающих доков — пока оставались в стороне. Феррисвильский Конвент упорно делал вид, что выполняет функции руководства — впрочем, это была его собственная проблема. Такая ситуация вполне устраивала обе стороны. В образовавшейся нейтральной зоне шпионы могли обмениваться информацией, а секретные агенты воюющих фракций — смешиваться с третьими партиями и умасливать потенциальных сторонников и сочувствующих, а также тех, кого объявили изменниками. Правда, поговаривали, что долго это не протянется. Конджойнеры не остановятся, пока не захватят всю систему или основную ее часть. В течение нескольких десятилетий Йеллоустоун был у них в руках, и они не упустят возможность вернуть его. Первый раз это была просто интервенция, которую Демархисты сами себе навязали, но следующее вторжение будет означать установление полного контроля, подобного которому история не знала уже много веков.
Вот такой расклад. А если даже такой прогноз окажется безнадежно оптимистичным?
Скейд сообщила, что сигналы от похищенных орудий прекратили поступать более тридцати лет назад. Записи и данные, к которым Клавейн получил доступ, подтверждали ее слова. В принципе, можно было даже понять, почему возвращение оружия неожиданно стало для Материнского Гнезда делом едва ли не первостепенной важности. Как-то Скейд обмолвилась, что до сих пор операцию не удавалось провести из-за интенсивных военных действий. Можно не сомневаться: это лишь часть правды. Нет, тут есть что-то еще. Что-то произошло или должно произойти, и поэтому вернуть орудия необходимо именно сейчас. Что-то вызвало ужас Внутреннего Кабинета.
Клавейн был бы удивлен, если бы Скейд — и косвенно Внутренний Кабинет — знали о Волках нечто такое, о чем не сообщили ему. После возвращения Галианы их классифицировали как угрозу серьезную, но отдаленную. Когда человечество проникнет глубже в межзвездное пространство, об этом можно начинать беспокоиться — но не раньше.
А если обнаружен новый вид разумной жизни? Или Волки подобрались ближе?
Он попытался отбросить эту идею, но не смог. Достаточно было вспомнить о предстоящем полете, и его мысли закружили, точно стервятники, исследуя ее со всех сторон, срывая слой за слоем. Клавейн продолжал это мучительное самокопание и не мог остановиться, пока его сознания не коснулась мысль Скейд.
(Мы почти на месте, Клавейн. Ты увидишь нечто такое, что не идет ни в какое сравнение с остальным Материнским Гнездом — понимаешь?)
«Конечно. Очень надеюсь: что бы здесь ни делали, вы делали это осторожно. Если вы привлекли внимание противника, все ваши усилия пойдут прахом».
(Это исключено, Клавейн.)
«Это еще не все. Необходимо исключить любые операции в радиусе десяти световых часов…»
(Послушай, Клавейн…)
Она нагнулась к нему, и ремни обвязки, которые поддерживали ее, натянулись, образуя вмятины на черном скафандре.
(Ты должен кое-что понять. Отныне война — это не самая главная проблема. Мы ее выиграем.)
«Не стоит недооценивать Демархистов».
(О, не волнуйся. Но с ними мы разберемся потом. Единственное, что сейчас действительно имеет значение — вернуть орудия класса «ад».)
«Именно вернуть? Или можно уничтожить?»
Клавейн внимательно следил за ответной реакцией. Даже после того, как он стал членом Закрытого Совета, сознание Скейд оставалось для него недоступным.
(Уничтожить, Клавейн? Кому такое придет в голову?)
«Ты сказала, что главное — не допустить, чтобы орудия попали не в те руки».
(Это и есть главная цель.)
«Так почему не уничтожить орудия? Решить проблему раз и навсегда… Мне кажется, это намного проще. И намного логичнее».
(Вернуть орудия было бы предпочтительней.)
«Предпочтительней?»
(Гораздо предпочтительней, Клавейн.)
Теперь двигатели корвета заработали жестче. Выпуклый диск кометы — темный, едва видимый, — проступал на фоне непроницаемой черноты космоса. Потоки частиц, изливаясь из дюз корабля, сверкали на ее фоне, словно подметая пространство. Комета вращалась — быстрее, чем Материнское Гнездо, но в разумных пределах. Клавейн оценил на глаз ее диаметр. Семь или восемь километров — не слишком много. Пожалуй, поместится внутри Материнского Гнезда.
Корвет подлетал ближе к черной пенистой поверхности кометы. Из дюз снова рвались струи фиолетового пламени — судно сбрасывало скорость. Потом отстрелились швартовые ракеты, и якоря вошли в поверхность почти невидимого эпоксидного покрова, который скреплял структуру.
«А вы неплохо потрудились. Скейд, сколько человек здесь работают?»
(Ни одного. Некоторые из нас прилетают сюда, но никто не остается надолго. Все процессы полностью автоматизированы. Время от времени члены Закрытого Совета прибывают сюда с проверкой, но в основном слуги работают самостоятельно.)
«Слуги, вообще-то, умом не отличаются».
(Наши — отличаются.)
Клавейн, Ремонтуа и Скейд надели шлемы, покинули корвет через люк и, перемахнув многометровую пропасть, приземлились на прозрачную мембрану — чуть клейкую, как лента для мух. Поверхность дрогнула и упруго завибрировала, постепенно уменьшая амплитуду. Когда мембрана стала ровной, Клавейн аккуратно отлепил ладони и выпрямился. Он уже понял, в чем секрет. Мембрана была устроена таким образом, чтобы помогать передвижению по поверхности. Однако удары и толчки делали ее достаточно жесткой и упругой, чтобы отбросить тело обратно в космос, придав ему ускорение, достаточное для достижения второй космической скорости.[25] По мембране можно было идти, но осторожно и медленно: стоило немного прибавить шагу — и она начинала ходить ходуном, заставляя поневоле умерить прыть.
Скейд, которую трудно было с кем-либо спутать из-за гребня на шлеме, показывала дорогу — скорее всего, самую удобную. Минут через пять она привела своих спутников к небольшому углублению, скорее напоминающему вмятину. На дне углубления зияла дыра, почти неразличимая на угольно-черном фоне мембраны и похожая на круглую брешь. Плотный ободок по краю дыры позволял ей сохранять форму.
Опустившись на колени возле отверстия, Скейд дважды стукнула по ободку и замерла. Примерно минуту спустя из темноты появился робот-слуга. Сначала в отверстие просунулись его многочисленные конечности-манипуляторы, состоящие из сочленений на шарнирах, а потом и само туловище. Машина напоминала агрессивно настроенного железного кузнечика. Клавейн опознал базовую конструктивную модель. Он видел тысячи подобных роботов в Материнском Гнезде, но в движениях этой машины проскальзывало что-то нервозное и самоуверенно-нахальное.
(Клавейн, Ремонтуа… позвольте представить вам Производителя Работ.)
«Слуга?»
(Поверь мне, Производитель — это нечто большее, чем робот-слуга), — Скейд заговорила вслух: — Производитель… мы бы хотели осмотреть внутреннее пространство. Пожалуйста, позволь нам пройти.
Голос, который раздался в ответ, был похож на жужжание осиного роя.
— Эти два индивида мне не знакомы
— Клавейн и Ремонтуа получили разрешение Закрытого Совета. Прочитай мое сознание. Ты увидишь, что я ничего не скрываю.
За этой репликой последовала пауза. Робот приблизился к Скейд. Теперь все тело Производителя Работ оказалось на поверхности, и Клавейн мог полюбоваться впечатляющим набором его конечностей. Некоторые из них заканчивались остриями наподобие пик, другие — зажимами и захватами, приспособленными для разных целей, инструментами или сенсорами. По бокам его клиновидной головы торчали толстые плотные пучки сенсоров, похожие на фасетчатые глаза насекомого. Скейд по-прежнему стояла на коленях, а робот нависал над ней, ритмично покачивая головой. Наконец он выпрямился и шагнул назад.
— Мне надо будет также прочесть их сознания.
— Разумеется.
Производитель Работ направился к Ремонтуа и склонился над ним, словно осматривал его шлем со всех сторон. Это заняло чуть больше времени, чем обследование Скейд. Затем — вероятно, удовлетворенный осмотром, робот приблизился к Клавейну. И Невил почувствовал, что его сознание просматривают — тщательно, методично и беспристрастно. Робот протраливал Клавейна. Поток запахов, звуков, визуальных образов проносился сквозь мозг, воспоминания сменяли друг друга и исчезали. Время от времени Производитель останавливался и как будто перематывал запись назад, а потом изучал отдельные фрагменты медленно и подозрительно. Другие отрывки «пролистывались», как скучная книга. Все-таки машине было не чуждо милосердие — процесс не затянулся. Однако Клавейн не мог избавиться от ощущения, что его только что обыскали с ног до головы.
Внезапно сканирование прекратилось, поток образов иссяк, и Клавейн снова почувствовал себя хозяином собственного сознания.
— Этот противоречив, — заявил робот. — У него есть сомнения. А у меня есть сомнения насчет него. Невозможно восстановить глубокие нервные структуры. Должно быть, мне следует сканировать его с высоким разрешением. Легкая хирургическая процедура позволит…
— В этом нет необходимости, Производитель, — перебила Скейд. — Он имеет право на сомнения. А теперь ты позволишь нам пройти, верно?
— Но с ним не все в порядке. Это абсолютно ненормально. Ограниченное хирургическое вмешательство… — робот по-прежнему пялился своими сенсорами на Клавейна.
— Производитель, это прямой приказ. Дай нам пройти.
Слуга ретировался.
— Очень хорошо. Я действую по принуждению. Но я вынужден настаивать, чтобы визит был коротким.
— Мы не задержимся, — сказала Скейд.
— Не задержитесь. Кроме того, вы оставите свое оружие. Приспособления с высокой энергетической плотностью запрещены в моей комете.
Клавейн посмотрел на свой пояс и отстегнул крепление с маломощным бозонным пистолетом, которым лишний раз старался не пользоваться, и сделал движение, чтобы положить его на лед. Резким неуловимым движением Производитель Работ выхватил оружие у него из рук и швырнул куда-то в темноту. Клавейн проследил взглядом, как тот, вертясь, удаляется куда-то со скоростью, явно превышающей вторую космическую. Скейд и Ремонтуа последовали примеру Клавейна, и их пистолеты постигла та же участь. После этого Производитель Работ развернулся — его многочисленные конечности исполнили замысловатое па — и протиснулся обратно в отверстие.
(Идем. Он не очень любит посетителей и становится раздражительным, когда те задерживаются надолго.)
(Значит, это еще не раздражение?!) — Ремонтуа был весьма удивлен.
«Что за чертовщина, Скейд?»
(Этот слуга, конечно, немного умнее, чем норм… это тебя беспокоит?)
Клавейн последовал за ней в отверстие, а затем в туннель. Теперь приходилось не столько шагать, сколько скользить, касаясь руками ледяных стен. Проход напоминал глотку. Клавейн не мог отделаться от чувства, что конфискованная кобура по-прежнему висит на поясе. Без оружия он чувствовал себя голым. Клавейн ощупал поясник скафандра, но не нашел там ничего, что могло бы послужить оружием, если роботу вздумается выразить протест по поводу их появления. Несколько скоб и миниатюрных зажимов, пара сигнальных маячков, традиционный тубус со скрепляющим спреем… Правда, баллончик вкупе с распылителем отдаленно напоминал пистолет длиной в несколько сантиметров. Однако здесь было и настоящее оружие — пьезо-нож с коротким лезвием. Такая штука вполне могла проткнуть скафандр… только против армированной машины или даже против хорошо тренированного противника она была совершенно бесполезна.
«Ты чертовски хорошо знаешь, что меня беспокоит. В мое сознание вторгалась машина… Такого со мной никогда не случалось. Тем более таким варварским способом…»
(Ему просто надо было знать, что нам можно доверять.)
Во время траления Клавейн все время чувствовал острый металлический привкус искусственного разума.
«И насколько умен этот экземпляр? Узкоспециализированный интеллект?»
(Выше. Достаточно разумен, чтобы говорить, как минимум, об альфа-уровне. Только не надо излучать на меня свой праведный гнев. Тебе уже доводилось доверяться машинам, которые почти так же разумны, как ты сам.)
«Я успел пересмотреть свое мнение по этому поводу».
(Этот старый служака действительно тебя напугал?)
«Напугал? Нет. Все, что я чувствую, Скейд — это сожаление. Сожаление по поводу того, что ты позволила роботу стать разумным и в то же время заставляешь его оставаться твоим рабом. Я думаю, это не совсем то, во что мы верили».
Он почувствовал присутствие Ремонтуа.
(Я согласен с Клавейном. До сих пор мы обходились без разумных машин, Скейд. Не потому, что боялись их, а потому, что знаем: разумное существо должно само выбирать свою судьбу. Однако слуга не имеет свободной воли, не так ли? Он — просто разум. Одно без другого — пародия. Дело закончится как минимум войной.)
Где-то впереди замерцал бледно-сиреневый свет, и на стенах туннеля проступил причудливый естественный узор. На фоне источника света Клавейн увидел темную фигуру веретенообразного слуги. Возможно, робот подслушивал их спор о представителях машинного интеллекта.
(Мне жаль, что приходится так поступать. Но у нас нет другого выбора. Нам нужны умные слуги.)
(Тогда скажи «рабы»), — настаивал Ремонтуа.
(Отчаянные времена требуют отчаянных мер.)
Клавейн вгляделся в бледное зарево, которое понемногу стало пурпурным.
«Отчаянные? Я думал, мы просто собираемся вернуть вещь, которую у нас украли».
Производитель Работ провел их во внутреннее пространство кометы и пригласил войти в маленький безвоздушный блистер, похожий на пузырек во внутренней стенке туннеля. Скейд, Ремонтуа и Клавейн закрепились ремнями на раме из жесткого сплава. Пузырек был абсолютно герметичен и отделен от основной камеры. Внутри поддерживался вакуум такой чистоты, что даже испарения, которые просачивались из скафандров, вызвали заметные изменения его параметров.
Клавейн огляделся. За стеклом находилась пещера немыслимых размеров. Она утопала в величественном голубом сиянии, вид гигантских машин, которые наполняли ее, вызывал неосознанное ощущение кипучей деятельности. В первый момент разум отказывался это принять. Клавейну казалось, будто он смотрит на тщательно выписанную средневековую картину, которая внезапно обрела объем. Картина, которая изображает соединенные между собой арки и башни какого-то лучезарного города, населенного сонмами ангелов из серебристой полированной стали. Перспектива уходила в лазурно-голубую бесконечность. Затем, когда он осознал масштаб увиденного, то понял, что ангелы — это просто машины, которые находятся очень далеко. Многотысячные стаи этих стерильных устройств носились в вакууме, выполняя задачи, для которых были созданы. Роботы общались между собой при помощи лазеров. Именно эти вспышки, рассеиваясь и отражаясь, наполняли внутреннее пространство кометы потоками голубого сияния. Там было по-настоящему холодно, Клавейн это знал. И еще он понял, что по всей окружности стен, глубоко утопленные в их поверхность, утолщенные конусы черных криоарифмометров непрерывно поглощали теплоту, которую выделял этот лихорадочно работающий производственный комплекс. В противном случае комета могла вскипеть от перегрева.
Потом Клавейн обратил внимание на то, что создавало повод для этой лихорадки. Он был потрясен. Не тем, что это были корабли — и даже не тем, что эти корабли относились к межзвездному классу. Нет, просто он ожидал увидеть наполовину собранные пустые корпуса, и теперь не верил своим глазам. Корабли были почти готовы к полету. Двенадцать субсветовиков выстроились бок о бок, наполовину загороженные геодезически поддерживаемыми стапелями.[26] Полностью идентичные друг другу, гладкие, черные, они напоминали то ли торпеды, то ли китов на мели, а на корме в разные стороны торчали стойки и гондолы для знаменитых Двигателей Конджойнеров. Даже без каких-либо визуальных ориентиров Клавейн понял, что длина любого из крейсеров составляет, по крайней мере, три, а то и четыре километра. А значит, они намного больше той же «Ночной Тени».
Скейд улыбнулась, заметив его реакцию.
(Впечатляет?)
«Еще бы».
(Теперь ты понимаешь, почему Производителя Работ так пугает риск непреднамеренного выстрела или даже перегрузки электростанции? Конечно, тебе интересно узнать, почему мы снова начали их строить?)
«Ясное дело. Это как-то связано с Волками?»
(Может быть, тебе стоит поделиться своими догадками по поводу причин прекращения строительства?)