Сигаретами завоняло сильнее. Я закашлялась и произнесла тихонько:
– Чтобы ты сигаркой подавился, ночной любитель покурить.
Ответом мне был мужской веселый голос и игривый женский хохот, раздавшиеся из открытого окна этажом ниже.
– Веселитесь, придурки? – беззлобно проворчала я. – А я тут страдаю, между прочим. У меня вообще-то любовь неразделенная. А вы там свои сексуальные игрища устраиваете. Еще и курите. Может, я тоже всю жизнь мечтала курить, а у меня аллергия на дым? Веселитесь, ахха. Недолго осталось, хе-хе-хе, – тоном древней пророчицы произнесла я.
Я не помню, сколько я стояла около приоткрытого окна, придерживая обеими руками – чтобы не закрывала обзор – светло-голубую невесомую тюль, смотрела в темное звездное небо, надеясь увидеть падающую звезду. Естественно. Ничего нигде не попадало, только и было на небе необычного – зеленоватый спутник, заигрывающий со звездами.
А потом притащился Смерч, подкравшись неслышно, когда я напевала тихо-тихо приевшуюся песенку.
– Бурундук? – спросил он, а я чуть не выпала в окно. От неожиданности.
– Тише, ты что, улететь хочешь? – испугался он.
– Этого ты, видать, хочешь. Ты чего встал и подкрадываешься? – спросила я, поворачиваясь к нему, все еще бледному – но не такому серому, как прежде, со взъерошенными волосами, с понурым сонным взглядом.
– У меня чуткий слух. А ты то ворчишь, то беседуешь сама с собой, то песни начинаешь петь, – он очаровательно зевнул. – Красивый вид.
– Да, красивый, можешь поглазеть на ночной город вместе со мной, Дейл, – согласилась я и села на широкий подоконник, свесив ноги, – нет, не над улицей, поскольку Смерч не позволил сделать мне этого, свесила их над полом, а он молча стоял рядом, опершись ладонями о пластик подоконника и задумчиво глядя вдаль. О чем он думал, я не знала, но хотела знать.
Зато сигаретный дым пропал, ржать внизу перестали, и запахло мандаринами, как будто бы на носу был Новый год.
– О чем ты думаешь? – спросила я его излишне громко. Он повернулся ко мне и ответил, чуть улыбнувшись:
– О жизни.
– Философское?
– Нет, обычное. Я не философ, – отозвался парень.
– Я знаю. Ты просто дурак. Втравил меня в очередную историю, балбес великовозрастный.
Он только улыбнулся, устало, но искренне.
– Или ты меня. Слушай, – он на мгновение замялся, опустил взгляд и сказал: – Ты действительно хороший человечек.
– Еще гномиком назови.
– Я серьезно. Девчонки редко не вешаются на меня.
– Бедняжка, – покачала я головой. – Ты избалован моими сестрами-женщинами.
– Это не я себя баловал, а они меня, – резонно отвечал парень. – Скажи, Чип, то есть Бурундук, то есть Маша, я тебя привлекаю как мужчина?
Я расхохоталась на всю улицу, наверное.
– Смерчинский, ты совсем? Что за вопросы? Или ты в меня успел влюбиться по самое «не балуйся»?
– Если бы влюбился – сказал бы. – Пожал он плечами. – Мне просто интересно. Вот и все.
– Я тебе говорила, что люблю Никиту, и терплю тебя и твои выдумки только ради него. Может быть, если бы не была влюблена в него, положила бы глаз и на тебя – чем я хуже всех девчонок? Ну, не то чтобы тебя терплю – ты прикольный, – искренне ответила я. – С тобой легко и весело, только смотри, не зазнайся после этих слов?
– Идет. Знаешь, почему я задал тебе этот вопрос?
– Ну и почему?
– Сам не знаю, – дал Смерч потрясающе логичный ответ. – Сегодня странный день. Последние дни вообще странные. Я не знаю, что будет – а со мной это бывает очень редко.
– А давай к гадалке сходим, она нам погадает, что будет? – предложила я, вспомнив недавнюю тетку-предсказательницу с набережной. – Она ведь тебе сказала тогда что-то правдивое, да?
Он только кивнул и погрустнел. А я проявила себя с самой тактичной стороны, «загасив» свое любопытство и только сказав:
– Не буду спрашивать что. Иначе ты на моих глазах превратишься в мистера Плаксу и затопишь «люкс» слезами. Ой, смотри, дождь начинается, что ли?
Я высунула руку из окна, и, действительно, на ладонь попало несколько маленьких капелек влаги.
– Странно, туч почти нет, ветра тоже, с верхнего этажа, – высунулась я вновь в окошко, – никто не обливается, а идет дождь.
– Я не люблю дождь, – с каким-то неожиданным омерзением в голосе проговорил парень, чуть отходя в глубь комнаты.
– Почему? Мне он нравится. Особенно когда гроза, молнии, гром, а ты сидишь дома, в тепле и сухости, попиваешь горячий чаек с шоколадкой и наслаждаешься этим всем, – мечтательно отозвалась я. – И еще чтобы кино хорошее шло, или любимая музыка играла в наушниках. Или хорошая книга перед тобой лежала.
– Дождь. Проклятый дождь. Он портит настроение, этот дождь… Холодный. А сегодня мне не хватает тепла, – вымолвил неожиданно Дэн, касаясь пальцами уже холодного влажного стекла, – никто не верит, что его не хватает.
– Еще бы. Любая девушка тебе может его подарить. И не только его. Кучу всяких ощущений, – я с любопытством посмотрела на Смерча – как отреагирует? И что это с ним? Головка конкретно бо-бо после коктейлей?
– Это тепло только на одну ночь, – равнодушно обронил он. – Оно потом исчезает или вовсе превращается в стужу. А мне нужно вечное тепло.
– Можешь поселиться около Вечного огня. Я буду изредка приходить тебе в гости и приносить пончики.
Дэн ничего не ответил, скрестил только руки на груди и смотрел на небо.
Я не знаю, сколько мы так стояли, безмолвствовали, а потом, под покровительством молний, бесшумных, но ярких, это и произошло. Что – «это»? Да ничего особенного, говорю же. Чуть-чуть приятное.
– Тебе холодно, мерзляк, – заметила я, взглянув на партнера. – Иди уже спи, страдалец. Да-а-а, ты настоящий тусовщик.
– Да, точно. Можешь меня обнять? – как снег на голову свалился на меня вопрос Дэна. Его тон был серьезным, и глаза тоже, поэтому я не стала шутить и подкалывать его. Такое чувство, что он реально чем-то расстроен, чем-то, о чем я даже не догадываюсь. Хотя, возможно, это из-за Ольги.
– Могу, – ответила я осторожно, – если ты подойдешь ко мне.
Он кивнул, напомнив мне вдруг маленького мальчика, шагнул вперед, глубоко вздохнул, глядя то на меня, то на действо за окном, все набирающее силу, и осторожно обнял за плечи, забирая у меня мое собственное тепло, которого, впрочем, не было жалко. Сначала его прикосновения были осторожными, а затем стали более уверенными, крепкими.
– Спасибо, – прошептал он, – так правда теплее.
– Кому как, – проворчала я, щекой касаясь его груди. – Слушай, Смерчинский… Денис, я не знаю, что тебя сейчас тревожит. Но то, что тебя тревожит, мне совершенно не нравится. Тебе обязательно надо забыть. Забыть то, что тебя беспокоит. Если это Ольга, то представь меня на ее месте, а я представлю Ника, и мы на минутку будем счастливы. А если, – продолжала я, осознавая, что говорю какие-то нелепо-серьезные вещи, не свойственные мне – или прежней мне? – если тебя тревожит что-то другое, о чем ты не хочешь говорить, то можешь представить, что обнимаешь… ммм… свою клубничную фею.
После этих слов я наконец догадалась обнять и его: за пояс. Так мне приходилось держаться за него в тот момент, когда мы мчались на его байке выполнять миссию № 1.
– Какую фею? – тихо спросил Дэнни, явно заинтригованный, на что я и рассчитывала. Человек слышит нелепость – немного «отрывается» от своей проблемы. Например, не каждый знает о клубничной фее! Еще бы, я сама о ней впервые узнала пару секунд назад, только тогда, когда очередная конфетно-розовая мысль-головастик вынырнула из глубин сознания с табличкой: «Клубничная фея!!!». На картонке, под надписью, была нарисована кривая мелкая волшебница с несоразмерно большими прозрачными крылышками, украшенными изображенными впопыхах пятиконечными звездочками. Еще фея могла похвастаться фиолетовыми хитрыми глазками с длиннющими ресницами и огромной вульгарной лыбой на лице.
– У каждого человека есть фея, – тоном народной сказительницы продолжала отвлекать я своего друга. – У мальчиков – клубничная, у девочек – грушевая.
– Грушевая? Почему грушевая? – заинтересовался Смерч. – Почему не яблочная или апельсиновая? Их больше, чем груши, уважают.
– Потому что, – не пожелала дать ответ я – эта «груша» сама собой изо рта вылетела, – не перебивай меня, Смерчинский. Чего ты такой невоспитанный? В общем, у каждого есть грушевая или клубничная фея. Они приходят к человеку только тогда, когда ему плохо, утешают его, когда он плачет, обнимают его, когда ему больно. И тогда из их крыльев – а у них огромные прозрачные крылья цвета радуги – появляется серебристый свет. Этот свет волшебный, приносящий хорошее настроение и дарящий улыбку. Человек его вдыхает, и ему становится намного лучше.
– Как свет можно вдохнуть? – с любопытством спросил парень, внимая моим словам, как ребенок сказке о Дедушке Морозе.
– Слушай, ты, – нахмурилась я делано, – хватит меня перебивать! В общем, представь этот свет, что исходит из моих клубничных крыльев, глубоко вдохни – и тебе станет лучше. Представь, что ты дышишь серебряным светом.
– Как свет можно вдохнуть? – с любопытством спросил парень, внимая моим словам, как ребенок сказке о Дедушке Морозе.
– Слушай, ты, – нахмурилась я делано, – хватит меня перебивать! В общем, представь этот свет, что исходит из моих клубничных крыльев, глубоко вдохни – и тебе станет лучше. Представь, что ты дышишь серебряным светом.
Денис, не став спорить и говорить, что это детская ерунда, сделал все, что я от него потребовала, и произнес задумчиво:
– Действительно лучше. Может быть, у феи кокаиновые крылья?
– Нафталиновые. Ты озабоченный, Смерчинский. У тебя на уме только удовольствия и запретные плоды.
– Ты знаешь, что к кокаину можно быстро привыкнуть, хотя многие не считают его за слишком тяжелый наркотик? – полюбопытствовал он.
– Я не интересуюсь такими вещичками, – высокопарно отвечала я. – У меня нет вредных привычек. И вообще: я ему про чудо волшебства, он мне про наркотики.
– Прости.
Мы снова на мгновение заткнулись: он, я и город под окнами. Стало тихо-тихо, как перед бурей.
– Маша?
– Что?
– Закрой глаза, – прошептал Дэн мне на ухо неожиданно, и я подчинилась его словам, с одной стороны, почувствовав неладное, а с другой – предвкушая что-то очень приятное.
– Не ругай меня за это, – услышала я голос Смерча около собственной щеки – я поняла, что его лицо находится так близко, потому что чувствовала кожей его дыхание. Он еще чуть крепче обнял меня, а я повторила это вслед за ним.
Просто легкое прикосновение губ к губам – это все, что произошло этой ночью. Не могу сказать, сколько это происходило. Десять, или двадцать, или тридцать секунд – я не знала точного времени, потерявшись в неожиданном головокружении, а потом мы почти одновременно отстранились друг от друга, с обоюдной неохотой разжав крепкие и не совсем уже дружеские объятия. Оба задумались.
Всего лишь дурацкое мультяшное прикосновение губ, а как же много оно стало значить, просто не верится самой! А сколько нежности оно привнесло в мою очень-очень, без сомнения, ранимую душу!
– Смерчинский, ты решил таким образом отобрать все оставшееся у меня тепло? – поинтересовалась я ворчливо, не показывая вида, что ошеломлена.
– Да, – коротко ответил он, улыбнулся мне и направился в спальню. Я тут же зашагала следом за ним, предварительно закрыв окно, за которым началась мало-помалу буря: гроза, ветрище, косой дождь, все нарастающий гром.
– Я не привередлива и гнать тебя на диван, как в фильмах, не буду, – отозвалась я, глядя, как он садится на диван. – Ты даже можешь раздеться.
– Спасибо. Ты добра ко мне. Ты тоже можешь раздеться, – без задней мысли произнес парень, однако заметив, как я нахмурилась, просто улыбнулся мне.
Однако мы, не раздеваясь, улеглись на мягкую широченную кровать. Он справа, я слева. И одновременно зевнули. О поцелуе, если его, конечно, можно было так назвать, не вспоминали, как будто бы это было что-то само собой разумеющееся.
И еще очень нежное… И такое теплое… что на душе становилось лучше. А ведь мне, как и Смерчу, тоже нужно это тепло – я это осознала впервые. Только что.
– Весело сегодня было, – задумчиво произнес он, уставившись в потолок.
– Весело… – эхом отозвалась я, пододвигаясь чуть ближе к источнику живого тепла. – А ты не будешь ко мне ночью приставать?
– Нет, – не стал он шутить на эту тему. Я разочарованно вздохнула.
– Тогда все, спи, зануда Смерчинский, – сказала я, не мигая глядя в окно. Где-то далеко на востоке небо постепенно становилось светло-фиолетовым и даже чуть-чуть розоватым. Гроза только задела нас своим «рукавом» и бушевала где-то сзади.
– Спокойной ночи, Чип. Знаешь что?
– Что?
– Без тебя было бы не скучно, без тебя было бы плохо сегодня, – медленно шепотом произнес он и накрыл меня почти невесомым мягким одеялом до самого подбородка, на миг коснувшись своей щекой моей.
Тепло…
«Тепло! Тепло! Жару хотим!» – заявила наглая фиолетовая мысль, снующая в голове с плакатом, и быстро куда-то свалила, опасаясь репрессий.
Я растаяла, улыбнулась в подушку и, подозреваю, эта улыбка не могла покинуть мое лицо до самого утра, удерживаемая совместными силами всех моих разноцветных мыслей-головастиков.
Орел сладко спал в уютном, тепленьком, недавно свитом гнездышке, под боком смерча, воплотившегося в знакомого уже сокола, сильного и быстрокрылого.
Смерч забыл о существовании такой элементарной и очень нужной в быту вещи, как будильник…
Казалось, я только закрыла глаза, последний раз взглянув в окно, наполненное уже не только бархатными синими тонами, но и нежной розовой вязью из первых далеких лучей дневного светила, как мне вновь пришлось открыть их.
Гостиничный уютный номер был ярко освещен солнцем, которому полупрозрачные занавески явно не были преградой. Тишина торжествовала не только в этих четырех стенах, но и, казалось, во всем здании, словно оно стало вдруг ее резиденцией. Безмолвие и солнце были теми, кто разбудил меня: я привыкла, что утром вокруг всегда лишь темнота (не зря я заставила купить в свою комнату темные непрозрачные рольшторы!) и шум, с большим успехом производимый родственниками, собирались ли они на работу или оставались дома.
Я распахнула глаза, потерла их ладонью, пытаясь согнать откуда-то взявшееся напряжение в них: как будто бы целую ночь пялилась в компьютер. Резко откинула от себя невесомое, но хорошо греющее одеяло, села, упершись руками в кровать позади себя, слегка осоловелым взглядом оглянулась по сторонам, сразу же вспомнив, где нахожусь, сладко потянулась, широко, как бегемот, открыла рот, чтобы не менее сладко зевнуть, как подавилась воздухом – место рядом со мной пустовало. Смерчинский куда-то исчез, оставив после себя… да ничего не оставив!
– В своем репертуаре, гад, – пробормотала я, на всякий случай пощупав место на постели, где он спал сегодняшней ночью. Нет, ничего, даже записки нет. Знаете, как в фильмах пишут своим дамам мужчины: «Спасибо за ночь, дорогая. Нам было хорошо вместе. Целую, я».
А может, Денис сейчас в гостиной, той самой, где находятся банная стойка и красные диванчики?
Я вскочила, чертыхнувшись от того, что в голове загудели непонятно откуда взявшиеся колокола, и резво выбежала в большую комнату. Увы, она была пуста. Обход ванной комнаты, шикарной и красивой, как будто предназначенной для султана, а не для таких простых обывателей, как я, тоже ничего не дал.
С недовольным видом держась за виски, я уселась на тот самый красный диван. Голова болела – не сильно, но ощутимо, и я ухмыльнулась про себя. Не слишком сильно на меня произвели действие вчерашние коктейли. Такое чувство, что скорее голова гудит из-за химической «Дымки».
И это сколько же мне надо выпить, чтобы испытать самое настоящее похмелье или, к примеру, забыть о том, что я делала всю ночь? Пришла к выводу, что, вероятно, много. По крайней мере, чтобы я несла такую чушь, как это вчера делал Сморчок, мне явно нужно бутылки две водки. Ну, я ему сегодня, как встречу, расскажу, что он вытворял вчера, он в обморок бухнется, неудачник!
Не скажу, что я сильно расстроилась, скорее, рассердилась, что этот шебутной парень, забыв о том, как весело и плодотворно провели время вчера, смылся вновь куда-то в неизвестном направлении. Главное, что он заплатил за сутки пользования номером, и на мои хрупкие женские плечи не будет возложена эта непосильная финансовая задача. Я ведь бедная-несчастная студентка… Студентка? Тут же в голове пронесся вихрем ряд ассоциаций, связанных с этим словом: «Студентка-студенчество-университет-учеба-пары-домашние задания-английский…»
– Английский! Его королеву-мать!
Я, как ужаленная в пятую точку жалом неизвестного чудовища, подскочила вверх, чуть не произнеся вслух нецензурное ругательство, отлично рифмующееся со словом «мать».
Сегодня же две пары ада на английском языке! И даже домашка у меня выполненная, вернее, списанная, есть, а я не в университете! Естественно, я люблю прогуливать и делаю это с удовольствием бесконечного лентяя, но в этом семестре иностранный мне прогуливать больше нежелательно, иначе экзамен я буду счастливо сдавать только следующей осенью! К тому же это едва ли не последние его пары.
Я бросила в замешательстве быстрый взгляд на настенные круглые часы с выгравированным на них львом-красавцем – пара начинается через двадцать минут!
Сердце выдало чечетку, явно подгоняя меня поспешить, разум заорал как резаный, что я могу успеть или хотя бы приехать на английский с опозданием.
«Быстрее! Ну, быстрее!» – торопила меня добрая пара десятков плакатов моих постоянных спутников: мыслей-головастиков, которые от нетерпения переливались то черным, то красным цветами.
Я, с огромным сожалением окинув бар с халявными напитками прощальным взглядом, схватила брошенный на кресло рюкзак, в котором лежала драгоценная домашка по иностранному, и, обувшись, кое-как завязав шнурки, бросилась вон из номера люкс, на чем свет кляня Смерча за то, что из-за него я опаздываю на учебу. Себя я винить не очень любила – я и так у всех постоянно виновата.