Сулейман работал с информацией. Только что он получил новую порцию сведений из совершенно неожиданного источника. Правда, многовато ее было, он предпочитал торговлю не оптом, а в розницу, малый риск от продажи незначительных сообщений. Он не имел ничего против более крупных сделок, но не любил рисковать головой.
Потому сейчас он сидел и думал, взвешивая все "за" и "против". Все, что он делал раньше, не выходило за рамки безопасного бизнеса. Он попался в сеть собственного предназначения. Путь предопределен, и ведет он, конечно, к смерти. Но, без сомнения, это - его путь, его неповторимая дорога к неизвестному и неизбежному ДАЛЕКО. Поскольку он покорен судьбе, лепил ее он по своей воле.
Это и было его жизнью: строил ее он разумом, а жил чувствами. Это и было психологией и религией Сулеймана, которые являлись результатом его раздумий - синтеза, анализа и веры в себя. И не было никаких расхождений или противоречий между его внутренним миром и личиной, которую он надевал. Соответствие образу было полным, пока он не менял его на какой-нибудь другой.
Сейчас он был Сулейманом. Через минуту, через час, день или месяц, если этого требовала его тайная уверенность, он будет кем-нибудь еще.
Он потянулся к телефону.
***
В полумиле от площади Бедуинов находится маленькая площадь с пересохшим фонтаном. Это Зокало Чико. Здесь начинается магистраль к Кувейту и Ираку. Это красивая площадь, окруженная с трех сторон престижными магазинами и полосатыми тентами вечерних кафе. По четвертой стороне протянулся ряд ухоженных домов. Здесь располагается административный центр Ракки - шумный и суетливый днем и пустынный по ночам, оживляемый только патрулями.
На четвертом этаже главного здания горел свет, и пожилой лифтер дремал на деревянном табурете. Впечатлительному человеку освещенные окна дома представились бы горящими глазами голодного волка, озирающего город. Многие горожане делали защитные знаки от дурного глаза, когда видели эти окна. Эти горящие допоздна окна находились в кабинетах полиции - регулярной, особой и тайной. Они были злыми гениями Ракки, поскольку полиция была самой деятельной частью местного правительства. И, как затишье перед бурей, эти сияющие в ночи окна предвещали недобрые времена.
Город забылся тяжелым сном, не несущим отдыха, полным ночных кошмаров. Мужчины внезапно просыпались посреди ночи, вставали с постели и в десятый или стотысячный раз проверяли ружья, завернутые в промасленные кожи и припрятанные под половицей, браунинги, засунутые под матрасы, или связки гранат, замурованные в глиняных стенах. Они трогали оружие и успокаивались, а их женщины только дрожали от страха и невысказанного стона протеста.
Город был нафарширован оружием, но сегодня ночью окна полицейского управления горели допоздна, и мужчины Ракки гладили ружья, считали по пальцам дни и часы и гадали, все ли идет так, как задумано.
Полковник Зейд, шеф ракканской полиции, положил телефонную трубку.
Это был крупный, полный мужчина, недавно разменявший шестой десяток. Его мундир цвета хаки был безупречен, невзирая на растущую жару. Его волосатые, но хорошей формы руки на мгновение сжались в кулаки. Потом он скомандовал себе расслабиться, и руки привычно повиновались. Он развернул стул и выглянул в окно, задумчиво, но по-солдатски пристально глядя на ночной город. Четвертый этаж предоставлял великолепный обзор Старого Города. Полковник видел сразу два измерения - город и карту военных действий. Пулеметы лучше поставить здесь и здесь... Уличные бои всегда дело грязное, особенно если у повстанцев окажутся артиллерийские орудия или базуки... Зокало Чико будет центром обороны, а дорога на север...
- Что он сказал?
Полковник Зейд обернулся, слегка нахмурив брови. На некоторое время он совсем забыл о Хакиме. Чертов парень умел сидеть тихо, как мышь.
- То, что можно было от него ожидать, - ответил Зейд. - С ним я не предвижу никаких трудностей.
- Рад, что ты настроен так оптимистично, - сказал Хаким. - Но мне бы хотелось узнать, что сказал этот человек.
Полковник Зейд постарался сдержать свои чувства, окидывая взглядом Хакима. Этот парень пробыл в Ракке не больше двенадцати часов, он был штатским, спецагентом, присланным из Багдада по высочайшему распоряжению. В его присутствии не было никакой необходимости, а теперь оно начинало становиться оскорбительным.
- Он сказал то, что обычно говорят люди его сорта. Утром я начну действовать.
- Не сейчас?
- Не сейчас. Нужно закончить определенные процедуры, рассмотреть протоколы допроса. Нужно предусмотреть реакцию заграничной прессы и иностранных послов. Мы не должны быть похожи на тупых нацистских штурмовиков, Хаким.
"А кто ты еще? - подумал Хаким. - Ты и похож на тупого штурмовика. Когда-нибудь тебе это припомнят".
- Вы не расскажете мне о своих планах на утро? - спросил Хаким.
- Конечно, конечно, но чуть позже, - сказал Зейд. - У меня еще осталась пара дел.
И он по уши зарылся в бумаги.
Хаким откинулся на спинку стула, засунув руки в карманы. Зейд раздражал его. Все военные раздражали его своей толстозадостью, почти детским желанием подавлять других и таким образом отстаивать собственную непомерно раздутую значимость.
Да, казалось, Зейд держал ситуацию под контролем. Но так ли это? Полковник производил впечатление хорошего солдата; но он был никудышным политиком. И политическую ситуацию он оценивал неадекватно.
Хаким понимал, что он может и ошибаться, его собственная неуверенность в себе была лишь кажущейся. Возможно, все пойдет так, как и ожидает Зейд, и талант Хакима окажется ненужным. Возможно... Но делать ставки было еще рано. Прогнозам военных он никогда не доверял.
Он посмотрел на часы. Еще четыре или пять часов, за это время тупорылый полковник снизойдет и расщедрится на нужную информацию. А через пять часов все закончится.
- Полковник, - сказал Хаким, - разрешите воспользоваться вашим телефоном?
Зейд поднял голову и уставился на Хакима.
- Ради Аллаха, куда вы собираетесь звонить?
- В кафе, - ответил Хаким. - Очень хочется кофе.
- Звоните, конечно, - разрешил Зейд.
Он умел быть щедрым.
Глава 6.
День четвертый.
С тех пор, как шпионаж стал профессией, он приобрел массу общих черт с остальными, более мирными специальностями. Шпионаж - это образ жизни, со своим жаргоном, своими неудобствами, международной конкуренцией и своим фольклором. Это работа, которая совмещает высокую степень опасности и такую же высокую степень скуки. Из этих двух взаимопроникающих частей и состоит жизнь шпиона.
Дэйн пережил одно из вышеупомянутых ощущений, когда спустился утром в холл гостиницы. Подали счет, в котором было указано все до мелочей. Дэйн почувствовал легкий укол тревоги. Он расплачивался и придирчиво анализировал свои чувства, хотя понимал, что едва ли что-то может ему подсказать, где таится опасность. У входа ждало такси, дверца машины была распахнута, мотор громко ревел. Дэйн видел, как мальчишка-носильщик ставит его чемодан в багажник.
И тогда его осенило. Все это бывало и раньше, он покидал отели, а служащие выстраивались у стен, с любопытством наблюдая за каждым шагом обреченного человека.
Все было из рук вон плохо, но шпион должен уметь подавлять тревожные крики своей интуиции. Потому Дэйн сел в такси, как в собственный катафалк, с ухмыляющимся, всепонимающим водителем. Теперь он всей кожей чувствовал близкую опасность, и тогда пришла ее вечная подруга - скука.
Они вырулили с мыса Рас-Адан и начали быстро спускаться по спиральной дороге к городу, потом миновали ветхие дома пригорода и прибыли в аэропорт. Водитель включил радио: зазвучал рок-н-ролл из "Забытой станции", арабские или какие-то там еще голоса и ритм, который кого угодно выведет из себя (песня по заказу Али, Абдуллы и Селима или кого-то из той же компании Союза Собирателей Фиг).
Обреченно ехать в такси навстречу приближающейся опасности было глупо, но другого выхода он не видел. В этом оцепенелом состоянии, которое повторялось, как и сама ситуация, было что-то неестественное. И чем ближе они подъезжали к аэропорту, тем сильнее охватывала Дэйна опустошенность и скука.
- Это Баб-эль-Мистри, - сказал таксист, указывая на восхитительные кованые ворота. - Единственно приличное, что сделали для нас египтяне.
- Красивые ворота, - отозвался Дэйн.
- Да, неплохо сделано, - буркнул шофер. - Но они слишком много о себе думают, а делают мало.
- Угу, - сказал Дэйн, вспоминая точно такие же разговоры в Афинах, Стамбуле и Кабуле. Все говорили одно и то же, даже он сам.
- А чуть ниже находится плантация финиковых пальм, из которых получают много полезных вещей.
- Угу, - сказал Дэйн, вспоминая точно такие же разговоры в Афинах, Стамбуле и Кабуле. Все говорили одно и то же, даже он сам.
- А чуть ниже находится плантация финиковых пальм, из которых получают много полезных вещей.
Дэйн откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Казалось, он находится под действием наркотиков, поскольку память способна вызывать галлюцинации почище, чем опиум. Но, в отличие от видений, вызванных химическими препаратами, воспоминания, мелькающие в сознании и быстро сменяющие друг друга, были неприятны и бессмысленны. И хотя Дэйн прекрасно понимал, что пора что-нибудь предпринять, воспоминания властно захватили его и не отпускали всю дорогу к аэропорту.
Когда он подошел ко входу, с обеих сторон появились два полисмена, а перед ним возник человек в штатском, который очень вежливо попросил его паспорт для проверки. Дэйн достал паспорт. В утренних лучах солнца Дэйн выглядел не совсем проснувшимся.
Незнакомец в штатском - и с глазами змеи - изучил документ, сделал вид, что обнаружил в нем какую-то неточность, и притворно нахмурился.
- Мне очень жаль, мистер Пирсон. Вам следует пройти со мной.
И положил паспорт в карман.
- А в чем дело?
- Нарушение.
- И в чем оно заключается?
Человек в штатском снова нахмурился, теперь уже вполне искренне. Неглубокая чаша его терпения была исчерпана.
- За мной, - сказал он, и два полисмена подхватили Дэйна под руки.
Невзирая на сопротивление, Дэйна поволокли к стоянке, где уже ждал полицейский джип.
- Куда вы меня везете? - сносил Дэйн, продолжая играть свою роль.
- В полицейское управление.
- Но я опоздаю на самолет!
- Возможно.
- Но послушайте...
Полисмены втолкнули его в джип. Дэйн продолжал возражать, поскольку этого требовала его роль. Шофер завел мотор, и машина помчалась обратно к городу.
Правда, до города они так и не доехали. Когда машина свернула за угол трущобного района Агила, они увидели громоздящийся посреди дороги перевернутый воз. Джип резко затормозил, к бледному небу взметнулась туча пыли. Шофер вместе с двумя полисменами вылезли из машины и попытались поставить воз на колеса.
Вокруг собралась толпа, наблюдающая, как эти трое ухватились за огромные деревянные колеса.
- Раз! Два! Три!
Они подняли воз, и в это мгновение мальчишка с белыми лишаями на бритой голове пробежал мимо них и что-то бросил.
Это была граната, и она разнесла шофера и двух полицейских прежде, чем те успели упасть на землю. И еще с полдюжины народу, толпившегося рядом.
Дэйн и штатский, сидевшие в джипе, уцелели. Штатский тут же выдернул браунинг из кобуры, висевшей под мышкой. Ругаясь сквозь зубы, он упер рукоятку револьвера в левое предплечье и тщательно прицелился в удирающего ребенка. Когда он наводил пистолет, то напомнил себе, что у его браунинга прицел слегка сбит влево. Конечно, лучше всего было бы выстрелить в спину, но он долго прикидывал, сумеет ли он попасть именно в коленную чашечку с этих пятидесяти ярдов, уж очень это было заманчиво.
Дэйн решил его задачу просто - рубанул по его кисти, чем испортил выстрел и сломал стрелку пару фаланг. Штатский развернулся к нему, стараясь не выронить револьвер. Дэйн изо всех сил ударил ребром ладони по его шее, прямо в кадык. Штатского подбросило, и он растянулся на сиденье, хрипя и хватая ртом воздух.
Дэйн выбрался из джипа и оглядел толпу. Народ был настроен не очень враждебно, но отнюдь не дружелюбно. Хотелось немедленно унести ноги отсюда. Но как? Уехать в полицейском джипе не представлялось возможным: граната покорежила радиатор и разнесла левую переднюю шину в клочья. Идти пешком значило нарываться на новые неприятности, ждать автобуса - тоже не выход.
Неожиданно судьба улыбнулась ему. Со стороны города, окутанный клубами пыли, как джинн, вылетел маленький красный "Фиат". Он затормозил рядом с ним, и из окна выглянуло молодое загорелое лицо с тощей бородкой.
- Это вы Дэйн? - быстро спросил водитель.
Дэйн кивнул.
- Садитесь, да поживее, ради Аллаха! Меня послали за вами, но заболтались, обсуждая детали, старые козлы!
Дэйн сел в машину, водитель рванул стартер с такой злостью, точно ненавидел свой "Фиат". Маленькое авто развернулось и понеслось обратно к городу.
- Куда вы меня везете? - поинтересовался Дэйн.
- В безопасное место, помоги нам Аллах!
- А кто вас послал?
- Если вы не знаете, значит, так нужно. Мне заплатили за то, чтобы я вас привез, а не за то, чтобы болтал с вами.
- Вам разрешили назвать свое имя? - спросил Дэйн.
- Разрешили? - Водитель удивленно покосился на Дэйна. - Аллаха ради, я делаю, что хочу, и говорю, что хочу, а не то, что "разрешили". Меня зовут Майид Битх аль-Ашафи, я из клана Авазим, слышали, наверно.
- Кто же не слышал о клане Авазим! - торжественно воскликнул Дэйн.
Майкл посмотрел на него с подозрением, но лицо Дэйна было серьезным.
- Видите ли, - продолжал Майид, - в этой стране считаются не только с племенами Шарифа, но и с Авазим, самым сильным из кланов. И Аллах мне свидетель, это правда, хотя эти богачи Аниза или Шаммар считают себя выше всех остальных.
Майид Битх аль-Ашафи презрительно взмахнул руками, едва не направив "Фиат" в бок телеги, груженной дынями. "Осторожнее!" - проорал он старому горбатому торговцу дынями и невозмутимо выровнял машину. Дэйн решил, что Майиду не больше двадцати пяти-двадцати шести лет. На его узком лице застыло гневное выражение. Его склонность к горячности и преувеличенному драматизму проистекала из окружающей обстановки.
С центральной дороги они свернули в квартал Бадинде. Промчались мимо источника Аль Маттар, который снабжал не менее четверти населения питьевой водой и глистами, и подъехали к перекрестку у разрушенной турецкой мечети. Сзади послышался быстро нарастающий рев полицейских сирен. Майид оскалил зубы, как бешеный пес, и втиснул "Фиат" в проулок, в который, казалось, не пролезет и осел.
Протиснулись, оставляя на каменных стенах двойную царапину глубиной с сантиметр.
Майид гордо глянул на Дэйна.
- Ну как? Их джипы слишком широкие, за нами не пролезут. Им придется ехать в обход по главной дороге.
- Удачная мысль, - согласился Дэйн. - Ты часто так ездишь?
- Первый раз. Иракские болваны, наверное, подумают, что это невозможно.
Дэйн подумал так же. Он не был уверен, что они сумеют добраться до самого конца проулка.
Они выехали на круговую дорогу, по периметру которой шел Йоби Бер - Большой Базар, центральный рынок Ракки. Пронеслись по площади, не снижая скорости, едва не опрокидывая прилавки, снесли сундучок сапожника, обогнули целый караван верблюдов и остановились у кожевенного завода из красного кирпича.
- Все, приехали, - заявил Май ид. - Вылезай, мне еще нужно спрятать машину.
- Куда мне идти? - спросил Дэйн.
- Черт возьми! - закричал Майид. - Если я подъехал прямо к черному входу завода, это не значит, что ты должен тащиться к булочной на том конце улицы!
Дэйн посмотрел на длинное невысокое строение. Оно ему не понравилось. Ему не нравился также Майид, Ракка, Аравия и весь Ближний Восток, вместе взятые. Они действовали ему на нервы. Все постоянно спешили, не давая времени собраться с мыслями и что-то предпринять. Наверное, во всем виноват климат, идеальный для нервных срывов.
- Иди, они тебя ждут, - сказал Майид. - Да вылезай же из машины, Аллаха ради, мне надо смываться!
Дэйн вылез.
- Спасибо, что подбросил, - сказал он.
- Пожалуйста, - ответил Майид. - Мне, конечно, заплатили, но для тебя я сделал бы это за бесплатно, за спасибо. Благослови тебя Аллах!
- И тебя, - сказал Дэйн.
Майид рванул с места так, будто за ним гнались привидения. Дэйн медленно пошел к заводской двери. Толкнул, она со скрипом отворилась. Дэйн вошел и закрыл дверь за собой.
***
Комната была шестидесяти футов в длину и двадцати в ширину. Из узких зарешеченных окон струился слабый сумрачный свет. Дэйн разглядел тушки десятка или больше овец, привязанных за тощие ноги к потолку, их головы укоризненно свешивались вниз. Куча зеленоватой овчины громоздилась у одной из стен. Сбоку валялось несколько свернутых козьих шкур. Не считая овечьих и козьих шкур, завод был пустым.
Дэйн сперва даже подумал, туда ли привез его Майид; это казалось в его духе - подумаешь, экий пустяк. Он сделал несколько шагов и тихо позвал:
- Эй, есть тут кто-нибудь?
Медленно прошелся по комнате, обошел задубевшие зеленые шкуры. Сделав еще пару шагов, он неожиданно сообразил, что одна из туш шевельнулась...
Дэйн быстро развернулся, принимая одну из стандартных в карате стоек: левую ногу вперед, правая сзади, ступни чуть повернуты внутрь и вес гармонично распределен, локти прижаты к телу, руки расставлены. Он почти не разглядел стоящего за спиной человека и скорее почувствовал, чем увидел взмах дубинки в его руках.