Мы просто не заметили, как обе системы – капитализм и социализм – перешли в постиндустриальную эру.
С точки зрения предъявляемых ею требований социализм имеет ощутимые, пожалуй, даже решающие преимущества. Духовная почва, выжившая даже после чудовищных патологий, способна плодоносить. И плоды эти могут иметь для экономики страны решающее значение. Стоимость программного обеспечения ("софтвера") составляет до 75 процентов стоимости компьютера, и в том, что касается именно этого "продукта", мы уже конкурентоспособны.
Но, чтобы этот механизм заработал, мы уже сегодня должны приступить к созданию постиндустриальных зон, "полюсов роста", сознательно сместив акценты на социальные группы, которые способны этот продукт производить. Причем акцент этот должен быть одновременно и политическим, и экономическим. Необходимо безотлагательно сделать все, чтобы у тех, в ком воплощена интеллектуальная мощь страны, возникло осознание своей нужности, чтобы они наконец перешли из группы "просителей"в группу, наделенную "политическим доверием", располагающую широчайшими возможностями для творчества. Путь к этому – создание (сначала точечных, а затем – и более масштабных) зон интеллектуального производства. Это – и решение целого ряда текущих экономических проблем, и, что, вероятно, еще важней, построение плацдармов будущего социализма.
Статья третья
Еще сорок лет назад Эрих Фромм предупреждал, что коммунисты проиграют все, если только включатся в потребительскую игру. Вне протестантской этики, заполнившей нравственный фундамент здания капиталистической экономики, неминуемым стал бы бандитский рай, общество самосъедания. Ох, как хорошо они это понимают! Как умело расходуют нравственные, психологические ресурсы общества! При изобилии товаров – сколько сил прилагают к тому, чтобы сдержать потребительскую лихорадку! Много ли Рейган говорил о прибыли? Главная его тема – американские идеалы! А Рузвельт? А прочие капиталистические реформаторы? Перелистайте их речи.
Может быть, я говорю о слишком высоких материях? Но к чему, скажите на милость, может привести разжигание потребительских аппетитов в условиях товарного голода, удовлетворить который нет сегодня никакой возможности? Не кооперативными же бантиками его удовлетворить?!
Но если все-таки свершится худшее и страна пойдет именно этим путем, путем займов и ввоза товаров, то и это – опять экономический гипноз! -не столько поможет удовлетворить спрос, заткнуть "черную дыру", сколько произведет субъекта такого спроса. Субъекта безусловно колониального! Уже Африка поняла, что это путь в пропасть! А мы? Страна до сих пор располагает огромными духовными возможностями! Но разве же не ясно, что их испарение есть самый страшный для нашей экономики процесс? Или же мы до сих пор ничего не научились считать, кроме тонн и километров?
Общество не в силах начать производить что бы то ни было, пока ему не укажут будущего. Это будущее для нашей страны связано с социализмом. Но не с развитым или реальным, а с социализмом постиндустриальным. Таким, каким он и был задуман людьми, осознававшими, что из разрухи этот народ, эту страну можно вытянуть лишь указав очень крупную, в каком-то смысле эсхатологически значимую цель.
На языке серьезной "экономики" – то есть экономики математической, потому, увы, малопонятной, в отличие от поп-жанра, наспех тиражируемого на потребу разочарованному, социально дезориентированному и не слишком грамотному потребителю, – это означает, что функционалы развития должны оптимизироваться с учетом иерархии потребностей. Kак только вводится эта "весовая функция", оптимум начинает сползать в сторону от рынка, который действительно оптимален при так называемой "единичной" функции, уравнивающей все потребности. Подчеркиваю: не эксплуатирующей только низменные потребности, как учили массы парикмахеры от политэкономии, а уравнивающей все. Хотите – читайте Томаса Манна и Платона, хотите – колитесь наркотиками, рынку все равно. Только не наносите вреда другому. Модель, казалось бы, очень красива. Оттого и боялись ее обнародовать. Но ведь все дело в том, что при таких начальных условиях происходит стремительное "вымывание" высоких потребностей, и "весовая функция" из единичной фатально превращается в так называемый "колокол" – быстро убывающую функцию с максимумом в нуле…
Функционировать при таком "обнулении", то есть доминировании низших потребностей, можно. Развиваться – нельзя.
Неужели опыт Японии, интеллектуальных коммун и стилей, ставших базой для постиндустриального производства в СЩА, так ничему и не учит?
"Можем ли мы достичь и социального, и экономического прогресса одновременно?" – задает вопрос один из ведущих обществоведов Запада А.Этциони, говоря о кризисе конца 70-х годов. И твердо отвечает: "В ближайший период – нет!" И мне хочется спросить наших экономистов – как собираются они решать эту проблему в стране, которая разорена несравнимо сильней, чем Америка 70-х? Невозможное у них – каким образом станет возможным у нас? Мы и так уже живем не по средствам. Будущее десятилетие может быть для нашей страны или страшным, или суровым. Суля красивую жизнь, западные стандарты потреблении – в какую яму толкают этот несчастный и, увы, бесконечно доверчивый народ? В чем завтра придется нам каяться перед своей страной и примет ли она в очередной раз это покаяние?
Перестройка дала мне как творческому человеку – все. Защита перестройки – для меня не социальный заказ, а жизненная необходимость. Но как бороться за перестройку – сегодня?
Еще год назад казалось, что главное – убедить делом, что ни в какие идеологические дискуссии включаться не надо. Увы, оказалось, что разрушать быстрей, чем строить. Поэтому молчать далее невозможно – следует говорить начистоту. Все как есть.
Перестройке угрожают две опасности.
Слева – те, кто уныло верит в железное здоровье системы. Справа – кто убежден, что вылечить ее нельзя. Слева, как ни парадоксально, – консервативная бюрократия. Сперва – мафиозный тоталитаризм национальной криминальной буржуазии, уже рвущейся в политические бои. И справа, и слева – свое идеологическое обеспечение, причем у правых уровень идеологической квалификации на несколько порядков выше.
Талантливость, с которой благородная энергия антисталинизма оказалась превращенной в инструмент развинчивания всех гаек государственного механизма, вызывает тревогу и уважение разом. Уже и Степан Бандера – жертва сталинских репрессий!
Правда, правых в очередной раз подводит их биологический антидемократизм. Они, пожалуй, не учли (потому что искренне презирают) широкий слой средней научно-технической и гуманитарной интеллигенции, думающих рабочих – а таких немало, тех, кто не просто принял перестройку всерьез, а полон решимости "сделать" ее вопреки и правым и левым. Может быть, этот слой еще до конца не ощутил всей опасности и оттого не сказал свое слово. Но, свидетельствую, вопросы уже раздаются.
Разве не видно:
– что национальные кризисы не есть оздоровление, а неизбежный социальный регресс, следствие потери консенсуса, общей идеи, развития. Если не "пролетарии всех стран…" и не репрессивный механизм, то – отъединение… Это естественно. Как говорят сейчас во многих республиках: "Капитализм мы эффективней построим без вас";
– кооперативы продемонстрировали свою экономическую неэффективность. Производительность труда в них вдвое ниже, чем в инвалидных артелях (выработка на одного работающего соответственно 700 и 1400 рублей в месяц). При этом 93 процента дохода направлены кооперативами Москвы в фонд заработной платы и только 7 процентов – в фонд развития. К сожалению, многие гораздо более "серьезные результаты" требуют слишком специального разговора;
– в условиях модной теневой структуры миграция ресурсов идет отнюдь не туда, куда этого требуют интересы развития. Неравенство прав госпредприятия и кооператива чревато развалом государственной промышленности;
– частные накопления, достаточные для серьезных инициатив, в массе носят субкриминальный характер (до 20 процентов руководителей кооперативов попросту имеют криминальное прошлое);
– именно теневой бизнес владеет по-настоящему мощным, вполне соразмерным государственному, капиталом и что этот теневой бизнес давно находится в контакте с международным преступным миром. Уже одного этого достаточно, чтобы полностью блокировать рынок. А кооперативы – выкупить на корню. Уж не ввести ли антитрестовское законодательство? (Вот один из примеров: в Москве остановлен рост общепита. По сути, это сигнал о том, что кооперативный общепит монополизирован теневым бизнесом. А чем такая монополизация лучше государственной?);
– общественное мнение, расколовшееся, условно говоря, на "Память" и Демократический союз, уже начинает разрывать на части наш "конвент" и что линии консолидации не могут миновать консенсусную социалистическую идею;
– западноориентированные силы все более и более оперируют, скажем так, супердемократической компонентой западной культуры, производя – и не без успеха – соответствующий тип социального субъекта, а убедительной альтернативы не слышно, и отнюдь не потому лишь, что ее нет вовсе;
– и наконец, что все это в совокупности с массой других обстоятельств, которые просто невозможно перечислить в рамках одной статьи, – все это миром не кончится. И дело не только в национальных окраинах. Вопрос шире и еще серьезней.
Отсутствие модели будущего и мощный, скажем так, "негативный потенциал", накопленный нашим обществом в предшествующий период, плюс неотвратимый – и это нужно сознавать – экономический кризис приводят к тому, что молодежь и интеллигенция прежде всего, а в общем-то самые широкие слои общества соскальзывают к состоянию, свойственному социуму, переживающему культурную агрессию. Это явление, обычно поражающее колониальные общества, характеризуется патологической зависимостью от метрополии в разных формах и сочетаниях. Это и "истовая тяга" приобщиться к культуре метрополии, и столь же истовое, если не истерическое, отстранение от всего, с этой культурой связанного. Как в том, так и в ином случае процессы носят ритуальный характер и описываются в терминах религиозных. Это либо причащение к новому богу, либо изгнание беса. И – в любом случае – неверие в состоятельность старого бога. Неявно присутствующее в националистических радениях и эксгибиционистски декларируемое в сообществах и группах противоположного толка. Дальнейшая траектория соскальзывания легко просчитывается. Уже сейчас объединившиеся вокруг национальной идеи и объединившиеся вокруг идеи западной находятся в состоянии необъявленной войны.
Исторический опыт показывает, что тотальный нигилизм по отношению к ценностям, выстраданным кровью нескольких поколений, вне новой идеи, чреват смутой. Основная, объединяющая, как ни парадоксально, обе стороны идеи – истребление всего инакомыслящего. Финал подобной схватки очевиден.
Либо опять возврат к репрессивным механизмам, а значит и полное крушение перестройки, либо "самосъедание".
Поразительно, как на фоне этой чрезвычайной ситуации оказалась неэффективной идеологическая машина. Так называемые "кадры" менее всего способны отстоять первородство. Отстоять не окриком, а в открытой политической дискуссии, обозначив прежде всего неутопические пути преодоления наметившейся "колониальности" и сразу же начав осуществлять соответствующие проекты.
Идея постиндустриального социализма, стратегия "прорыва" в области интеллектуального производства – это новое строительство на еще не освоенных социальных территориях. Не надо запугивать общество централизацией, сталинизмом как неизбежным побочным продуктом такого рывка. Аналогия рассчитана на обывателя. Сегодняшняя стратегия постиндустриального прорыва никакого сходства с 30-ми иметь не может. Грабить некого и незачем. Современная технологическая база содержит слишком много – на два порядка больше, чем в 30-е годы, – элементов, а срок ее морального старения не 20 лет, а по некоторым позициям – 2-3 года. Иначе говоря, пересадить всю Америку на нашу почву нельзя, а если бы и можно было, то эта трансплантация раньше устареет, чем привьется.
Выход один. Ввозить в страну технологии и машины не тоннами и не заводами, а "под идею". В стране есть крупные идеи, опережающие уровень мирового развития, каждая из которых требует своей технологической цепочки, подобной отдельной нитке, выдернутой из ткани западной высокоразвитой экономики. В совокупности с опережающей идеей эта нитка может начать производить продукт, конкурентоспособный на мировом рынке. Так нитка за ниткой мы можем перетаскивать технологическую базу и выходить на мировой рынок. Процесс невероятно сложный, требующий терпения, политической целеустремленности, сочетания прагматики с энтузиазмом. Такое в истории нашей страны уже было. Для меня альтернативой Сталину фигурой был и остается – подчеркиваю – не Бухарин, а Леонид Борисович Красин. И хотя модным стало сегодня заявление о том, что катастрофа 37-го имеет отправным пунктом ноябрь 17-го, я считаю необходимым обозначить другой рубеж.
XII съезд ВКП(б) (апрель 1923 г.) Зиновьев: "Мы просим некоторых товарищей, которые слишком часто суются к нам со словом "некомпетентность", чтобы они забыли это слово". И они забыли. История не должна повториться.
Статья четвертая
Вооруженный компьютером человек, делающий прогнозы, столь же беззащитен, сколь и те, кому он предрекает несчастье, однако намного более уязвим, чем они.
Он может либо спасать себя и своих близких, либо… "Восстать", – скажет романтический поэт. "Искать заклятие против злых чар", – скажет мистик.
Для аналитика речь идет всего лишь о "рекомендациях"… Кому? Сегодня – любому, кто захочет услышать и сможет понять. Неважно – сколько таких. Лишь бы были…
Рекомендуется остановиться – тщательно сориентироваться и лишь после этого начать двигаться дальше, либо скорректировав путь, либо вовсе другим путем, но к той же цели;
– выкинуть на свалку все карнавальные атрибуты, маниловские сны наяву по поводу скорого пришествия сладкой жизни и честно признать, что нам предстоят тяжелые испытания, десятилетие подвижнического труда; что на повестке дня аскетизм, жестокость, трудолюбие, трезвость – экономическая, политическая, гражданская; что нам придется расплачиваться за многое… Выдержим – будет достойная жизнь, нет – обречем детей на рабство и гибель;
– вернуть ту атмосферу взаимодоверия, без которой все разлетится в пух и прах, нормальным человеческим взглядом взглянуть на иных, чем ты, – иномыслящих, иноверующих, иноязычных и т.п., с которыми вы уже изготовились драться в "последнем и решительном". Не хотите? Не можете? Противно? Страшно?
А другое вас не пугает?
Работник ЧАЭС, видевший, как загорелся чернобыльский реактор, рассказывал:
"Стою я, значит, у окна и думаю – сейчас рванет. И знаете, в этой же комнате дети спят. И у меня мысль: разбудить, спрятать – и тогда есть шанс, что выживут… Или все оставить, как есть, чтоб если, что так сразу, не мучаясь, значит, если рванет…"
Тогда – не рвануло. Нынче не может уже не рвануть – предвещает компьютер: "Манэ, тэкэл, фарэс…" – исчислено, взвешено, разделено…"
Рекомендуется – от добывания (каждому – для себя) "косметических" улучшений уровня жизни перейти к созиданию нового качества жизни для нашей страны, подвижнический труд всего народа для воплощения Идеи, рожденной в "монастырской" тишине, но обсужденной и принятой соборно, "на площади"… Может, это (последнее – и основное!) пугает обывателя больше всего? Не первый раз в тысячелетней истории нашей страны мы, завидя бедствие, почему-то пускаемся в разгульный, бесшабашный пляс (кто пляшет, а кто только в ладоши хлопает) – с тем чтобы, когда бедствие уже свершится, вдруг из плясунов и зевак превратиться наконец в единый народ.
Почему так хочется гульнуть напоследок? А потом? "Суп с котом, плетью обуха не перешибешь, утро вечера мудренее, ломать – не строить, душа не болит…"
Так ли? Компьютер предрекает: "Знайте – этой зимой уже может не хватить топлива для того, чтобы согреть ваши дома в сорокаградусный мороз, столь частый у нас восточнее Урала, там, где почти все котельные работают на угле. Знайте, забастовки на транспорте – это анархия, голод, эпидемии. Столбцы экономической отчетности сулят апокалипсис вашим детям. Отбросьте суетные мотивы. Остановитесь, закройте глаза, послушайте тишину… Услышали? Теперь всмотритесь в окружающую вас черноту… Всмотрелись?.. Увидели и услышали, что будет с теми, кто вами любим, через три года? Через год? Этой зимой? Теперь откройте глаза и сами себе скажите: "Мы у красной черты… Ни шагу вперед!"
Ни шагу вперед – не исчислив, не взвесив, не разделив.
Рукописи не горят… И компьютеры тоже… Горят творцы рукописей и программ, говорящих не то, что хотят услышать, указывающих на то, чего не хотят видеть… Ныне и присно и во веки веков…
Да пройдут мимо нас призраки прошлого! Как сравнительно близкого, куда направлено сейчас покаянье, так и очень далекого… Пусть не увидят дети ужасов сталинизма, о которых так много сейчас говорят, но чур их и от того, о чем сегодня молчат: от кошмаров смутного времени, монгольского (или тевтонского) ига, междоусобицы русских князей… Пусть строят Будущее…
Но всмотритесь и вслушайтесь, вчитайтесь и вдумайтесь: где-то рядом, поблизости пишется иной сценарий, строится иная ретроспектива – чудовищный проворот времени вспять, и дальше – часы без стрелок, остовы атомных электростанций, горящие города… Хаос. Привожу оценку из политологических центров, расположенных в Калифорнии: "По степени восприимчивости к мифологемам общественное сознание советских граждан близко иранскому или нигерийскому. В СССР мы сталкиваемся со всеми признаками распада традиционного общества… Вряд ли такой процесс будет протекать бескровно… Не исключена потеря целостности… В этом случае социальная детонация может привести к гибели 5-7 процентов населения".