— Дети мои, это преподобный Косма, который теперь будет вашим учителем. Слушайтесь его во всем, как и меня, своего отца, и Господь вознаградит вас за послушание тем, что даст вам знания, необходимые каждому человеку как для этой временной жизни, так и для жизни небесной.
Затем, обратившись к монаху, добавил:
— Вручаю в руки твои, Косма, этих отроков, чтобы, наученные тобой, они явили славу Божию в своих добрых делах. А сейчас пойдем, я покажу, где ты будешь проводить занятия.
Когда Сергий привел Коему в свою библиотеку, сердце монаха возликовало. Он с трепетом разворачивал свитки и восторженно бормотал:
— Господь Вседержитель, если я сплю, то не дай мне проснуться, здесь труды Василия Великого, Григория Богослова, а это Иоанн Златоуст, Климент, Афанасий! Да тут все учители Церкви!
— И не только, — вставил свое слово хозяин, — вон на тех полках Гомер, Платон и Аристотель. А там труды по истории Евсевия Памфила, Сократа и блаженного Феодора.
Косма, увлеченный осмотром библиотеки, совсем забыл о хозяине, который стоял в стороне и улыбался, глядя на взволнованного монаха. Сергию он напоминал человека, всю жизнь мечтавшего о богатстве и вдруг нашедшего пещеру, полную золота и драгоценных камней. Собирание библиотеки было особой заботой Сергия. Половину своих доходов он тратил на приобретение новых книг, щедро оплачивая труды переписчиков.
Сергий покашлял, желая привлечь внимание Космы, но тот, полностью углубившись в одну из рукописей, даже не повернул головы. Тогда он подошел и слегка дотронулся до плеча монаха. Косма, вздрогнув, оторвался от чтения и виновато улыбнулся:
— Прости меня, о почтеннейший Сергий, но такого богатства, как в этой библиотеке, мне еще не доводилось видеть ни у себя на родине в Калабрии, ни в Равенне.
— Да, это действительно богатство, — согласился польщенный похвалой Сергий, — но богатство не должно быть сокрыто, иначе от него никому не будет пользы. Если земное богатство служит для жизни временной и скоротечной, то здесь собраны богатства духа, которые готовят человека к жизни вечной. Я хочу, чтобы мои дети, изучая книжную премудрость с твоей помощью, приобщились и к Божественной Премудрости.
— Начало премудрости — страх Божий, без него всякое знание есть лишь человеческое мудрование о тленном и преходящем, — ответствовал Косма и, подумав немного, добавил: — Но, как говорит Сам Господь: «Невозможное человеку — возможно Богу». Я, грешный Косма, постараюсь преподать твоим сыновьям все, чему сам был научен моими наставниками.
— Вот и хорошо, — радостно воскликнул Сергий, — ты можешь приступать к занятиям хоть сегодня.
4Перед монахом Космой в библиотеке сидели два отрока, и в глазах детей читалось затаенное любопытство: им не терпелось узнать, чему и как их будут учить.
— Возлюбленные Богом отроки, — начал Косма, — как вы думаете, почему человек умеет строить лома и крепости, выращивать хлеб и лепить из глины горшки и вазы, писать иконы и сочинять стихи? — Он выдержал паузу и продолжил: — Люди умеют это делать, потому что они были научены этому другими людьми, а те, в свою очередь, теми, которые жили до них. И так из поколения в поколение человек передавал то, что знал сам. Эта передача знаний называется учением, а те, кто передает знания, — учителями. Знания помогают человеку сшить себе одежду и построить дом, чтобы укрыться от холода и жары, вырастить хлеб и другие злаки, чтобы не умереть с голоду, изготовить оружие и уметь им воспользоваться, чтобы защитить свою жизнь от злых людей. Но есть еще знание о том, для чего человек живет на земле и как нужно правильно жить. Это знание человеку мог дать только Тот, Кто сотворил саму эту жизнь. Этот Великий Учитель есть Господь наш Иисус Христос. От Него-то наученные апостолы принесли людям знание о небесном. Вот этому-то истинному знанию мы и должны с вами научиться. Однако, не познав земных знаний, мы не можем говорить о небесном, ибо, не зная грамматики, мы не сможем прочитать Священного Писания. Поэтому вначале мы с вами будем учиться читать и писать, то есть учиться грамматике. Потом приступим к изучению риторики, истории и философии, а уже затем будем изучать писания пророков, апостолов и учителей Церкви. Но начнем мы свои занятия с молитвы к Богу, чтобы Он открыл нам разум к познанию Своей истины.
С замиранием сердца слушали отроки своего учителя. Им казалось, что он ведет их в неизвестную таинственную страну под названием «Знание», и детские сердца их волновались в предвкушении захватывающего путешествия по этой загадочной стране.
ГЛАВА 2
1Трое усталых всадников на взмыленных лошадях въехали южными воротами в Дамаск. Проскакав по центральной улице до дворцовой площади, они свернули в переулок и остановились перед высоким белокаменным домом великого логофета. Когда Сергию Мансуру доложили, что прибыл патриций Павел Клеоз из Иерусалима, он лично вышел навстречу дорогому гостю. Павел Клеоз происходил из знатного римского рода и был главой христианских общин Иерусалима и Палестины. Собственно, он исполнял те же обязанности в Иерусалиме, что и Сергий в Дамаске. Кроме того, они с Сергием Мансуром были в хороших дружеских отношениях. Проводив гостя в свои покои, логофет предложил ему вечернюю трапезу, за которой можно было не торопясь поговорить обо всем. Прислуживал за столом управитель дома логофета Софроний.
Сергий понимал: неожиданный приезд Павла в Дамаск мог означать только одно: произошло что-то, требующее личного участия логофета. И он не ошибся в своих предчувствиях, Павел действительно привез неприятные вести. Взволнованный патриций поведал своему другу, что под угрозой разрушения оказалась великая святыня. Наместник Иерусалима эмир Абу Марзубан получил распоряжение халифа взять колонны розового мрамора из храма святой Гефсимании и отправить их в Мекку на восстановление Каабы, сгоревшей во время междоусобной борьбы за престол халифата.
Сергия опечалило неожиданное известие и встревожил тот факт, что халиф Абд-аль-Малик передал важное распоряжение втайне от него. Обычно в таких серьезных вопросах, касающихся христиан, халиф всегда с ним советовался. Сергий теперь уже не сомневался: причина такой перемены по отношению к христианам коренится в нарушении мира с Византией. Халифа сильно раздражает дерзость императора Юстиниана, который, презрев все прежние мирные договоренности, начал войну. Естественно, что свое недовольство политикой ромеев халиф переносит на христиан, ему подвластных. И в этот момент Сергий поймал себя на мысли, что с неприязнью думает о василевсе ромеев: «Чего это молодому выскочке не сидится спокойно? Зачем было нарушать мир с Дамаском, заключенный еще его отцом, достойнейшим василевсом Константином? Этот юный честолюбец, во всем старающийся подражать Юстиниану Великому[10], без сомнения, мечтает о победных лаврах, для чего и развязал войну».
Сергий хорошо помнил, как был разгневан халиф, узнав о приготовлении Юстиниана к войне. Дамаск после многолетних междоусобных раздоров не был готов к такому повороту событий, поэтому Абд-аль-Малик скрепя сердце был вынужден униженно уговаривать гордеца не нарушать мира до окончания срока, условленного договором. Но Юстиниан, не вняв этим просьбам, все-таки выступил в поход. Чтобы упредить противника, халиф послал ему навстречу войско во главе со своим братом Мухамадом, правителем Месопотамии. Встреча двух армий произошла в пределах империи, на территории провинции Вторая Армения.
Когда халиф направлял эмира Мухамада в поход против Юстиниана, он понимал, что его брат хотя и не блещет талантом полководца, зато прослыл опытным интриганом. На эту его способность больше всего и уповал Абд-аль-Малик. Ему доподлинно было известно, что Мухамад плетет интрижки за его спиной, ведя тайные переговоры с эмиром Хусейном и прочими заговорщиками из Медины. «Вот теперь пусть и покажет, на что он способен, — злорадствовал халиф, — одно из двух: или он уговорит Юстиниана не нарушать мира, или свернет себе шею в этой войне. И то и другое весьма неплохо».
Когда лазутчики донесли, что на стороне армии ромеев выступает двадцатитысячное войско славян, испуганный Мухамад тут же отправил к Юстиниану посольство с щедрыми дарами, умоляя не нарушать мира и призывая Бога в свидетели. Император принял дары как должное, но остался глух ко всем просьбам о мире и спешил начать битву. Мухамад, страшно возмущенный таким вероломством Юстиниана, повелел нанизать договорную хартию о мире на пику и с этим знаменем выступил против императорских войск. Битва окончилась поражением арабов. Но эмир решил продолжить борьбу, применив коварство и хитрость. Он послал князю славян Небулу колчан, полный золота, и щедрыми обещаниями переманил его на свою сторону. Когда открылась измена славян, оставшееся войско византийцев бежало. Так завоеванная было победа обернулась поражением.
Юстиниана эта военная неудача не охладила, а подвигла к новым действиям против Дамаска. Он обратил свой взор на остров Кипр, считавшийся по договору с халифом общим владением обеих держав, — налоги с его населения делились между Дамаском и Константинополем поровну. Своим единоличным решением василевс переселил киприотов в пределы своей империи, на полуостров Кизик и в другие местности Малой Азии. Таким образом, Абд-аль-Малик лишился податей с Кипра, что было весьма чувствительным для казны Дамаска. Правда, и халиф не остался в долгу и выпустил золотую монету собственной чеканки, чем привел Константинополь в великое негодование. Сил на ведение крупномасштабных военных действий ни у той, ни у другой стороны не было. Но вражда от этого не утихала.
2Размышляя над всеми перипетиями отношений, сложившихся между Дамаском и Византией, Сергий сидел в глубокой задумчивости, маленькими глотками отпивая вино из своего кубка. Павел Клеоз, закончив рассказ, тоже молчал, ожидая совета друга.
— Расскажи, Павел, как в Иерусалиме поживает учитель моих детей преподобный Косма? — неожиданно спросил Сергий, подавая знак Софронию, чтобы он подлил вина в кубок.
При упоминании имени монаха Космы Софроний весь превратился в слух.
— Вот уже полгода, — вздохнул Павел, — как преподобный Косма мирно почил о Господе и захоронен в святой обители, где пользовался большим уважением и почетом всей братии.
При этих словах Павла у Софрония к горлу подкатил комок, рука дрогнула, и темно-багровое вино полилось на белую скатерть. Он тут же упал перед Сергием на колени:
— Прости меня, мой господин, за эту оплошность, но монах Косма мне был очень дорог. — И Софроний, не выдержав, заплакал.
— Встань, мой верный Софроний, — воскликнул Сергий, обнимая голову своего слуги, — я знаю, как печальна для тебя эта весть. Поверь мне, Софроний, что и для всех нас это скорбное известие. Иди, мой добрый слуга, на сегодня ты свободен, глубокая скорбь любит одиночество, а вместо себя пришли кого-нибудь другого.
Павел, не ожидавший такой реакции, с недоумением взирал на всю эту сцену. Когда управитель вышел, Сергий пояснил:
— Софроний, верный и преданный слуга, вот уже более десяти лет служит в моем доме. Я выкупил его у сарацин вместе с монахом Космой. Они любили друг друга, как родные братья. Когда Косма ушел в монастырь, Софроний очень скорбел от разлуки, но пойти с ним в монастырь не мог. Он женат на моей служанке Фавсте, у них двое детей. Да и все мы любили смиренного инока. Пусть упокоит Господь его душу! Он был добрым наставником моим сыновьям.
Какое-то время Сергий молча перебирал нефритовые четки, вспоминая, как однажды пришел к нему Косма и сказал: «Желание твое, мой господин, исполнилось: благодаря хорошей памяти и непрестанным трудам, твои сыновья в совершенстве постигли всю глубину познания, Бог же умножил их дарования, так что и меня они уже превосходят мудростью, — таким ученикам недостаточно быть равными своему учителю. Дальше их учить не требуется: они теперь и сами способны учить других. Потому, мой господин, я прошу отпустить меня в монастырь преподобного Саввы Освященного, что находится близ Иерусалима. В этой святой обители я сам буду учиться высшей мудрости от совершенных иноков. Та философия, которую я познал, призывает меня к философии духовной, а духовная философия достойней и чище мирской, ибо она и есть то единое на потребу души, о котором говорил Сам Господь».
Наконец, отрешившись от своих печальных воспоминаний, Сергий прервал молчание:
— О, друг мой, благородный Павел! Мертвых воскресить мы не в силах, но верим, что всех их воскресит Господь в последние дни. А вот попытаться спасти нашу христианскую святыню от разрушения мы должны. Хотя это дело мне представляется таким же невозможным, как и воскрешение мертвых. Ведь тебе хорошо ведомо, что наш халиф не привык менять своих распоряжений. Даже не могу представить себе, как можно уговорить халифа отказаться от своего намерения! Надо бы позвать моего сына, он юноша не по годам сметливый, может быть, через него Господь укажет нам правильное решение.
3Иоанн, войдя в покои, поцеловал руку отцу и почтительно приветствовал гостя.
— Садись, сын мой, и выслушай патриция Павла, принесшего нам печальную весть.
Когда Павел повторил свой рассказ, Сергий спросил сына:
— Что ты можешь предложить для устранения этой напасти?
— Если мне позволительно рассуждать перед вами, то я осмелюсь высказать мысль, что это дело не так безнадежно, как может показаться на первый взгляд. Но прежде мне самому необходимо спросить вас кое о чем.
— Спрашивай, сын мой, если это поможет сохранить храм Гефсимании, мы готовы ответить на любой твой вопрос.
— Много ли налогов платят в казну халифа иерусалимские христиане? — задал свой первый вопрос Иоанн.
— Намного больше, чем другие провинции, — ответил Павел.
— Теперь ответь и ты мне, отец. Важны ли эти денежные поступления из Иерусалима для халифа?
— Деньги всегда нужны государю, — улыбнулся Сергий, — но особенно сейчас, когда прекратились поступления с Кипра.
— Благодарю тебя, отец мой, и тебя, достойнейший Павел. Ваши ответы укрепили меня в моих рассуждениях. Вот о чем я помыслил: в Иерусалим едут христиане со всего мира, чтобы поклониться местам страдания и воскресения Господа нашего Иисуса Христа. Разрушение одной из главных святынь Иерусалима нанесет ущерб не только нам, христианам, но и в то же время плохо отразится на сборе налогов, что, как я понял, очень нежелательно для сарацин. А чтобы халифу было легче изменить свое решение, нужно вместо колонн из Гефсиманского храма предложить взамен другие колонны из такого же мрамора.
— Это был бы лучший из возможных выходов, — согласился Сергий, — но, к великому сожалению, все каменоломни, добывающие мрамор, находятся в империи ромеев, а Юстиниан не даст мрамор своему врагу, да еще для восстановления еретического храма.
— Надо убедить императора, что мрамор необходим не столько для халифа, сколько доя того, чтобы спасти нашу общую с ним христианскую святыню. Главное сейчас — уговорить халифа, чтобы он согласился подождать, пока это дело не решится благополучно с помощью ромеев.
Сергий задумался, а потом, встав, решительно сказал:
— Ты прав, сын мой. Но даже если халиф и примет это предложение, то не всякого человека пошлешь в Константинополь с такой ответственной миссией. Так что придется тебе ехать вместе с патрицием Павлом.
При этих словах Иоанн весь просиял и, чтобы скрыть свое волнение, потупил взор.
— Да возблагодарит тебя Бог, благородный Сергий, — воскликнул обрадованный Павел, — я верю, что с таким помощником, как твой сын, мы спасем святыню Господню.
— Дело нелегкое, но с Богом все возможно, — подытожил разговор Сергий, — поэтому сегодня мы помолимся Господу о Его благодатной помощи, а завтра я пойду уговаривать халифа.
4Через два дня патриций Павел Клеоз и сын великого логофета Дамаска Иоанн ибн Сержунт Мансур, имея охранную грамоту от халифа, направились в столицу Византийской империи город Константинополь. Иоанну едва минуло девятнадцать лет. Его сердце горело не только ревностным огнем веры в Божий Промысл, но и неудержимым желанием служить орудием этого Промысла. Немало взволновала душу юноши и предстоящая новизна впечатлений от путешествия. Увидеть город, в котором звучала проповедь Иоанна Златоуста и Григория Богослова! Побывать в самом величественном храме мира — Святой Софии, о котором он слышал столько восторженных откликов! Прикоснуться к многочисленным святыням, хранящимся в христианской столице! Константинополь представлялся ему городом богословов и великих подвижников благочестия. «Интересно, — мечтательно подумал Иоанн, — какой он, этот мир, в котором правит не магометанский владыка, а благочестивый христианский император? Как встретит меня этот мир?» Все это немало волновало сердце юноши и виделось ему в самых радужных красках.
ГЛАВА 3
1На семнадцатый день месяца апреля, в восьмой индикт десятого года правления Юстиниана II[11], корабль, на котором плыли Павел и Иоанн, бросил якорь в бухте Золотого Рога. Иоанн, стоя на палубе, с восхищением взирал на все, что его окружало. Залив Золотой Рог буквально кишел судами и суденышками. Здесь были купеческие корабли со всей ойкумены. Шныряли небольшие лодочки ремесленников, на которых те везли свои товары на константинопольские базары. Бороздили пролив рыбацкие шхуны. А за узкой береговой полоской земли возвышались несокрушимые стены града святого Константина Великого.
Павел поручил своему слуге сходить в город, разыскать виллу дината[12] Протасия и сообщить ему о своем прибытии. Протасий был родственником Павла и служил при дворе в должности каниклия[13]. Вскоре прибыл верхом на белой лошади сын Протасия Феофан. Ростом он был чуть пониже Иоанна, но возрастом старше, ему шел уже двадцать первый год. Он привел с собой двух таких же белых лошадей, покрытых дорогими попонами, которые были расшиты золотыми нитями. Павел и Иоанн сели на лошадей и направились вслед за Феофаном. Они проехали через ворота в крепостной стене и оказались на улице, называемой Большой Эмвол Мавриана[14]. Иоанн считал свой родной Дамаск большим городом, но, попав сюда, он понял, что ошибался. Здесь, на многолюдной улице Константинополя не менее десяти локтей в ширину, с ее крикливой и пестрой толпой, он даже немного растерялся. Бородатые греки чередовались с гладко выбритыми франками. Попадались им навстречу и привычные для глаз Иоанна сирийские арабы в темных плащах и коричневых сандалиях. Важно вышагивали армяне в военных доспехах и грузины в широкополых войлочных шляпах. Деловито сновали евреи. Целые группы аланов, варягов и болгар с любопытством бродили среди константинопольских кабаков и торговых лавок. Тут же, на улице, рыбаки чистили и жарили рыбу. Пробираться на лошадях сквозь толпу народа было бы довольно-таки трудно, если бы впереди путников не шел слуга с палкой, который освобождал им путь. Иоанн обратил внимание, что встречались здесь и богатые горожане, подобно им восседающие на белых лошадях арабских пород, которых также сопровождали слуги с палками. Еще Иоанн обратил внимание на разносчиков, торговавших обыкновенной водой. Феофан пояснил, что пресная вода здесь очень ценится, так как в Константинополе нет своей реки, если не считать ручейка Ликос, пересыхающего летом. Он также рассказал, что воду в столицу подают по нескольким акведукам[15] и по подземным водопроводам. Акведуки выводят воду в мраморные бассейны — нимфеи, откуда она распределяется жителям. Несмотря на то что запасы воды хранятся в многочисленных цистернах, ее все равно в городе не хватает.