Ибрагимбеков Максуд 1001-я ночь войны
Магсуд Ибрагимбеков
1001-я НОЧЬ ВОЙНЫ
Никто в школе не знал, откуда пошло это прозвище. Никто, кроме меня. Я-то точно знал, в чем дело. Я стоял на балконе и слышал слово в слово, как его жена кричала рано утром, что он пришел поздно вечером домой и съел обед для кроликов - пол-ную кастрюлю варева из моркови и бурака, а он, красный, стоял перед нею и говорил, что не такой уж он был пьяный, чтобы не заметить, что это кроличий обед, а просто ему захотелось варе-ных овощей. Но все, кто слышал этот разговор, а слышал его весь двор, знали, что он врет и конечно же объел кроликов с пьяных глаз.
Эту историю рассказал в школе я. Вот с тех пор и стали называть его во всех классах, от пятого до десятого Кроликом. Он преподавал у нас химию, а когда началась война и почти все учителя мужчины ушли на фронт, он стал преподавать и физику.
Кролика призвали тоже в один день с моим отцом и двумя другими соседями, но жена Кролика сказала, что его не имеют права брать на фронт, потому что он очень сильно близорукий и на этот счет в военкомате имеются соответствующие справки. Она все это говорила, а Кролик собирал вещи. Потом он поце-ловал детей и подошел к жене, но она сказала, что пойдет с ним. На лестнице он ей говорил, что в это тяжелое время каждый должен выполнять свой гражданский долг, а она его не слушала и беспрерывно повторяла, что основная ее ошибка это та, что она позволяет иногда Кролику жить своим умом. Мы все тоже шли в военкомат, каждый со своим отцом.
Их всех выстроили на площади перед военкоматом, и в конце шеренги стоял Кролик, он стоял почти в самом конце, потому чтобы был маленького роста. К ним обратился военком и прика-зал, чтобы все призванные прошли во двор военкомата, где им выдадут форму.
Вот тут-то и началась потеха. К военкому подступилась жена Кролика и стала кричать, что не потерпит, чтобы на ее глаза произошло вопиющее беззаконие и на фронт взяли больного человека, даже инвалида. Пока военком все это терпеливо слушал, Кролик делал жене знаки, чтобы она замолчала, но она даже не посмотрела в его сторону. Военком сказал, что он в этом деле разберется, а пока попросил жену Кролика ему не мешать и она отошла в сторону. Всех в тот же день отправили на фронт а Кролик остался, выяснилось, что он и вправду очень близору-кий и призвали его по ошибке, в суматохе. Он носил очки с толстыми выпуклыми линзами, и стоило ему их снять, как он становился совершенно беспомощным.
Я представляю, что бы случилось с Кроликом, если бы на фронте ему разбило очки: он, наверное, просидел бы на одном месте до тех пор, пока за ним не пришли и за руку не отвели в безопасное место. Мне кажется, что Кролик очень расстроился, что его не взяли на фронт. Он шел, понурясь, за женой, а она очень радовалась и все говорила, что ему на фронте делать нечего - пользы от этого никому не будет, а его убило бы самым первым снарядом. Она даже под руку его взяла и шла рядом с ним, очень красивая и нарядная.
В Баку пришла война. Хлеб становился с каждым днем все дороже, по утрам люди слушали сводки Совинформбюро, а на фронт отправлялось все больше эшелонов цистерн с надписью на боку: "Смерть немецким оккупантам".
Теперь нефтяники работали на промыслах в две смены и приходили домой только для того, чтобы поспать. По ночам была слышна отдаленная канонада, а над городом в небе повисли серебристые рыбины - аэростаты. В очередях говорили, что немцы рвутся к Баку и что у них танки и самолеты работают на искусственном бензине, который немедленно замерзает на мо-розе.
Люди дежурили до утра на крышах у бочек с водой, а Кро-лик научил всех во дворе варить клей из какого-то пахучего вещества. Настоящего клея в продаже не было, а крахмал нель-зя было найти ни за какие деньги.
Потом все оклеили стекла в окнах полосками марли крест-накрест, а во дворе Кролик смастерил рубильник, чтобы с на-ступлением вечера включать свет во всех квартирах сразу. После работы он уходил за город рыть окопы и, придя на урок, под-робно рассказывал нам, для чего это делается и для чего рас-ставляются в поле "ежи", сваренные из обрезков рельсов.
Однажды Кролик пришел на урок очень радостный и ска-зал, что покажет нам такое, чего мы никогда еще в жизни не видели. Он повел с собой после уроков сразу несколько классов. Мы пришли на базар, который в Баку назывался Кубинкой и на котором можно было купить все, что хочешь, но таких, правда, денег ни у кого из нас тогда не было, чтобы купить что-нибудь из того, что продается на Кубинке. Кролик вывел нас на открытую площадь, отгороженную проволокой.
Посреди этой площади лежал огромный самолет со свастикой на крыльях и на хвосте. Кролик объяснил нам, что это немецкий бомбардировщик, сбитый нашей артиллерией где-то под Баку. Мы конечно, пробрались к этому бомбардировщику и потрогали его, а один пятиклассник нашел в кабине две стреляные гильзы от патронов. Мы стояли бы у этого бомбардировщика еще долго, но в это время на Кубинке началась облава на спекулянтов, и Кролик велел нам немедленно идти за ним.
Всю дорогу он говорил, что сейчас очень трудное для госу-дарства время и все люди должны выполнять свой долг, каждый на своем месте, ну, а мы должны хорошо учиться. Вообще он очень интересно рассказывал. С его уроков никто не уходил, несмотря на то, что он часто забывал отметить отсутствующих в журнале.
В нашей школе были тогда лучшие в городе физический и химический кабинеты. Многие приборы изготовил он сам, а не-которые под его наблюдением - ребята из нашего класса, Я пом-ню, он как-то пришел в класс чем-то озабоченный и сказал нам, что нигде не может достать конский волос, который необходим ему для очень интересных опытов по физике.
Мы вышли после занятий и увидели, что прямо напротив школы стоит телега с большим железным баком. На таких теле-гах во время войны развозили в огромном баке керосин и про-давали всем желающим. Между лошадью и керосинщиком, про-дающим домохозяйкам "тот керосин, возвышался бак. Под его прикрытием мы подобрались к лошадиному хвосту и быстро отстригли небольшую прядь.
Это очень странно, но керосинщик сразу же почувствовал, что его лошади отстригают хвост. Он с кнутом выскочил из-за бака, погнался за нами и гнался до самых дверей школы. По дороге он всех по разу очень больно вытянул вдоль спины кну-том, а когда мы забежали в школу и захлопнули за собой дверь перед его носом, он сказал, что будет нас ждать хоть до утра и будет лупить нас до тех пор, пока от его кнута ничего не оста-нется.
Кролик сразу же спросил, что случилось, а когда мы ему рассказали, то он, как был в пиджаке, без пальто и шляпы, выскочил на улицу, но керосинщик уже уехал. Кролик сказал про керосинщика, что это очень плохой человек, если может себе позволить такое - бить детей. Потом, когда мы его уверили, что нам не больно, он успокоился и сказал, что и мы поступили не самым лучшим образом мы должны были попросить у керосинщика разрешения отстричь часть хвоста, и он, конечно же разрешил бы нам это. Мол, ничего хорошего не получится, если каждый, кому вздумается, будет стричь чужие хвосты. Потом он сказал, что мы все должны стараться быть очень порядочными людьми и из-за себя и, еще больше, из-за того, что мы - это будущее и в нас скоро очень будет нуждаться страна. Ну, это он всегда так: сразу же о долге, о стране, о личности.
Но почему-то, когда говорил Кролик, было не скучно слу-шать. Он весь как-то в это время менялся, и даже глаза у него начинали блестеть. А вообще он очень изменился за последнее время, исхудал, и лицо стало еще меньше и все спряталось за очками, а на бледной коже черными пятном выделялись акку-ратно подправленные усы. Неизменными оставались накрахма-ленные манжеты, выступающие из-под пиджака, - для каждой рубашки он вываривал из картофельной шелухи несколько грам-мов крахмала.
Однажды мы в физическом кабинете мастерили аэродинамические обтекаемые фигуры. Мы до этого всем классам целых полтора месяца копили деньги, а потом пошли и купили на них на Кубинке два куриных яйца. Мы проделали в каждом по две крошечные дырки и выдули содержимое. Потом дырочки мы аккуратно замазали воском, и самая важная часть этих аэроди-намических фигур была, таким образом готова. Мы поработали еще часа полтора и уже собрались идти домой, когда Кролик нас остановил и спросил, что ему делать с содержимым двух этих яиц. Мы посмотрели и увидели, что в тарелке и желток и белок уже начинают подсыхать. Кролик сказал, что пока этот очень питательный продукт не испортился, мы должны его немедленно выпить: поделить на восемь человек и выпить. Мы ему на это ответили, что, во-первых, мы только что съели свой завтрак - по булочке и стакану киселя, а во-вторых, эти яйца должен немедленно выпить он, потому что ему еще сегодня работать и работать. Мы не сказали ему, что знаем, как свой завтрак - такую же булочку и кисель - он каждый день относит домой, своим детям.
Он спросил, действительно ли мы так думаем. И когда мы сказали, что только так, он подошел к этой тарелке, и мы в пер-вый раз увидели, какой наш Кролик голодный! Он ничего осо-бенного и не сделал - просто посолил яйца и выпил, но все равно было видно почему-то, что этот человек очень голодный. Потом он погладил себе живот правой рукой и сказал, что до войны он очень любил есть яйца - он ел их и приготовленными всмятку, и вкрутую и никогда не спорил с женой, если она вместо глазуньи подавала яичницу с поджаренным желтком.
Этого он мог бы и не говорить, потому что я знал точно, что с женой он не спорит ни по какому поводу - очень ее боится. А за последнее время характер ее совсем испортился - она все кричала, что Кролик не мужчина, если может позволить, чтобы голодали его жена и дети. Он ей первое время терпеливо объяснял, что сейчас голодает весь народ, но она его и не слушала, а только начинала горько плакать, когда кто-нибудь из трех ее детей просил есть.
А цены все продолжали расти. На всю месячную зарплату преподавателя можно было купить килограмм масла или два килограмма сахара.
Жена Кролика продала из дому все: только и остались одежда на них и самая старая мебель. Она с утра до вечера проклинала Гитлера и своего мужа и желала обоим самых страш-ных несчастий. Со стороны можно было подумать, что и войну эту затеял наш Кролик, и если мы ее проиграем, то в этом ви-новат будет только он.
Он повесил на стеке перед учительской большую карту, на которой красными флажками отмечались малейшие изменения, происшедшие на фронте. Приходил очень рано и до занятий перевешивал флажки. Я никогда не забуду тот день, когда в класс вошел Кролик и объявил, что немцы разбиты под Сталин-градом. Он очень волновался, и у него были мокрые глаза.
- Дети, - сказал он, - это великое и радостное событие! И я пойду попрошу директора, чтобы вас на сегодня освободили от уроков.
Потом Кролик вышел в коридор и приколол к карте, там, где Сталинград, самый большой красный бумажный флажок.
В этот день я был у них, когда с работы вернулся Кролик. Он подошел к жене, поцеловал ее и поздравил с днем рождения. Потом он прошел в свою комнату и принес оттуда небольшой сверточек, аккуратно перетянутый цветной тесьмой, и сказал, что это подарок. Я давно не видел на лице жены Кролика тако-го доброго выражения, как будто не эта женщина кричала вчера испуганно смотрящим детям:
"Ваш отец хочет, чтобы вы умерли с голоду! Этот негодяй добьется своего!.."
Это она кричала вчера, а сегодня она разворачивала подарок, улыбаясь, и сразу стала очень красивой. Она развернула оберт-ку, и все увидели кусок сиреневого, в форме сердечка, туалетного мыла.
-Ой! - сказала жена Кролика. - Что это?.. Какая пре-лесть! Я уже два года не видела мыла. Откуда это у тебя?
Это неудивительно, что она два года не видела мыла. Его никто тогда не видел. На Кубинке за кусок мыла давали беше-ные деньги. На один кусок бельевого мыла можно было обме-нять килограмм сахара или две банки сгущенного молока, ну а о туалетном в те годы даже не мечтали.
- Сам сделал! - гордо сказал Кролик. - А запах тебе нра-вится? Это пахнут духи, которые я тебе подарил еще до войны, а они тебе не понравились, и ты выбросила флакон. Теперь они пригодились...
- Погоди, погоди, - сказала жена. - Бог с ними, с духа-ми... Мыло! Как ты приготовил мыло?
- Очень просто! - с еще более гордым видом сказал Кролик. - Это же пустяки. Немного каустической соды, олифы, еще кое-чего - и мыло готово. Для меня это ничего не стоит... Погоди, куда ты?!
Жена Кролика схватила этот кусок мыла и выскочила в дверь. Она прокричала уже с лестницы, что сейчас вернется, и исчезла. Кролик удивленно пожал плечами и вернулся в комнату. Он взял на руки своего младшего, двухлетнего сына и сказал:
- Ничего ты не понимаешь, а мы сегодня, возможно, выиг-рали войну! - У Кролика было отличное настроение.
Минут через двадцать вернулась жена Кролика. Она ворвалась запыхавшаяся в комнату и выложила на стол банку сгу-щенного молока, полпачки яичного порошка и кусочек настоящего сливочного масла.
-- Что это? - оторопело спросил Кролик.
- Мыло! - сказала жена. - Это мыло, которое приготовил мой муж... Ваш папа самый умный человек на свете, великий ученый! - сказала она детям и, подойдя к мужу, чмокнула его в щеку.
Всем детям дали по куску хлеба, намазанного сгущенным молоком, и мне тоже. Было очень вкусно, просто слов нет опи-сать, до чего это было вкусно! И жена Кролика съела бутерброд со сгущенным молоком и сказала, что приготовит на вечер омлет из яичного порошка. Только Кролик почему-то ничего не ел, а сидел молча -и смотрел круглыми грустными глазами, как его дети поедают хлеб со сгущенным молоком.
Я еще тогда понял, что у нас в школе никого напрасно не называют разными прозвищами. Был у нас, например Пареная репа - он в пятом классе преподавал математику. Так вот этот Пареная репа говорил всегда: "Почему же вам это непонятно, это же проще пареной репы", - и улыбался при этом ехидно. И получалось у него это почему-то очень недобро. Не любили его мы, так он и остался на всю жизнь Пареной репой. Вот сей-час сидит наш Кролик и смотрит, как дети едят продукты, обмененные на мыло. И ведь вправду он очень похож на Кро-лика. Но Кроликом в нашей школе его называют как-то даже ласкательно, любя, не то что Пареную репу.
- Ты можешь приготовить еще несколько кусков? - спро-сила жена. - Мне на Кубинке сказали, что у меня купят, сколь-ко бы я ни принесла.
- Нет! - ответил Кролик.
- Почему же? - снова спросила жена. - Ты же сам ска-зал, что это очень просто - какая-то сода, олифа и еще что-то! Почему же ты не хочешь?
- Потому что я не государственный преступник, - сказал Кролик.
- Посмотрите на этого человека! - закричала пронзительно жена. - Он думает, что он не государственный преступник. А кто же ты? У младшего гланды увеличены, скоро туберкулезом заболеет, старшие на скелетов похожи, а он, видите ли, не хочет стать преступником!
На Кубинке я сам видел плакат, на котором было написано:
"Смерть немецким оккупантам и бакинским спекулянтам!" Из-за этих самых спекулянтов нельзя было получить полностью про-дукты по продуктовым карточкам, они каким-то образом ухитрялись вывозить товары с продовольственных складов, прода-вали их по бешеным ценам. Конечно, их вылавливали, но разве всех выловишь?
Кролик хлопнул ладонью по столу и сказал:
_ Все дети голодают сейчас! Стране приходится очень труд-но и ты должна это понять. Я еще зарабатываю, а каково тем, у кого отцы на фронте? ,
Ну, тут его жена так закричала, что мы немедленно пошли к нам. Когда она начинает скандалить, их дети всегда уходят к нам.
На следующий день мы всем классом пошли собирать метал-лолом. И Кролик с нами. Он нам все рассказывал, сколько пат-ронов можно сделать из килограмма меди и сколько тонн стали идет на один тяжелый танк. Кролик сказал, что мы можем гор-диться тем, что мы - бакинцы, потому что Баку дает для фронта самое главное, без чего не сумеет двигаться ни танк, ни самолет, - бензин. Он сказал, что наши нефтяники - настоящие герои, потому что работают на промыслах под открытым небом круглые сутки. И еще мы от него в тот день узнали, что, когда немцы подошли близко к Баку, были заминированы все про-мыслы' и их с секунды на секунду должны были взорвать, но нефтяники, несмотря на опасность, не уходили с них, чтобы не пропала для фронта ни одна капля нефти.
А дома у Кролика был настоящий ад. Жена с утра до вечера только и требовала, чтобы Кролик приготовил несколько кусков мыла. А когда заболел их младший сын, то она и требовать пере-стала, а только молча плакала.
И Кролик сдался. Он сварил в котле мыло и вылил его в приготовленную деревянную форму. Получилось пять кусков желтого бельевого мыла. По-моему, его никто не мог бы отличить от фабричного. Жена Кролика отнесла это мыло на Кубинку и вернулась через полчаса с кошелкой, полной продуктов.
С тех пор я не видел Кролика улыбающимся. На уроках он говорил только о физике и химии. От прежних привычек у него осталась только одна - он по-прежнему по утрам перекалывал флажки на карте. А красные флажки уже подошли к самой госу-дарственной границе. И наконец настал день, когда они пере-секли ее. Кролик вошел в класс и очень сдержанно поздравил нас. Даже жена Кролика поняла, что с ним происходит что-то неладное, и я слышал однажды, как она его пробовала ободрить.
- Ты же ничего плохого не сделал, - сказала она Кролику- - Ну, в конце концов, ты же не украл его, а сам изготовил, своими руками, никого не эксплуатируя. И людям польза - мыла-то в продаже нет!
Кролик ничего на это не ответил. Он в последнее время с женой почти не разговаривал. Но она все-таки заставила его еще раз сварить мыло. Она взяла это мыло и, как в прошлый раз, ушла на базар.
Обратно она вернулась очень быстро в сопровождении двух милиционеров. Они прошли в квартиру Кролика и сказали, что должны немедленно учинить обыск, чтобы выяснить, откуда это поставляется на Кубинку по спекулятивным ценам дефицит-ное мыло. А обыскивать, собственно говоря, было нечего - все было на виду: и котел с остатками застывшего мыла, и деревян-ная мешалка, и форма со съемными стенками. Милиционеры все это осмотрели, потрогали и спросили у Кролика, согласен ли он с тем, что в его квартире обнаружена подпольная мыловарня. Кролик кивнул головой. Он был очень бледный и все время молчал. Один из милиционеров, постарше, сел за стол и начал писать протокол. Он записал фамилию Кролика, имя и отчество и спросил, где он работает. Узнав номер школы, милиционер отложил протокол и посмотрел на Кролика.